Его нет. На его месте сидит старик, читает газету. На Фаину он почему-то посмотрел злыми глазами. Уж не воплотился ли тот, выдуманный, с палкой в руках? Вот сейчас подымется и скажет: «Вы, товарищ Кострова, даже газет не читаете? О международном положении и о сельском хозяйстве вы вспоминаете только перед экзаменами? И дипломная у вас пустяковая. Займитесь хотя бы товароведением. И не улыбайтесьна складах нет подтяжек...»
Повеселив себя этой речью, Фаина принесла на стол газеты. Старик, довольный ее послушанием, перестал бросать недобрые взгляды. Конечно, его правда, газеты надо читать регулярно... Так. Сельское хозяйство? Посмотрим, не пишут ли о рыболовецких артелях. Есть. Рыбаки Причудья честно выполнили свой долг перед государством... Подледный лов, тонны, цифры... А Фаине Костровой полагалось честно поехать к отцу. Чем себя оправдать? Учиться можно было и дома.
За рубежом. Президент Джонсон внес предложение о реформе системы выборов. Интересно, указал ли в примечаниях, что не следует убивать предыдущего президента?.. В Бонне намечена программа исследований в области ядерной техники. Мороз подирает по коже, но надо дочитать до конца. Волнуется весь мир, нельзя исключать себя.
А вот укол в сердцеснимок. Расстреляна двадцатилетняя девушка, схваченная во время мирной демонстрации в Сайгоне. «Этот фотодокумент обличает кровавый режим южновьетнамских марионеток...» Фаина отвела глаза от снимка, как будто он упрекал ее в чем-то. Нет, не ее, но как могла она только что улыбаться... Чтобы прогнать странное чувство вины за то, что эта девушка уже никогда не улыбнется, Фаина нарочно задумалась над словом «марионетка». Слово не подходит. Если кровавый режим, то это не только не куколки, это даже не чертовы куклы, это сам сатана. А может быть, слово и верное в одном смысле, но так или иначеправит сатана.
Фаина развернула другой широкий лист. Вот что-то о воспитании... «Каждое время рождает новую технику, и оно же определяет нравственные идеалы людей, их душевное богатство. Большая роль в познании жизни принадлежит науке, и интерес молодежи к науке велик. Но достаточен ли интерес к эстетической культуре человечества? К сфере культуры чувств и бытового поведения? Несомненно здесь есть пробелы, иначе нам не приходилось бы так часто говорить о перевоспитании, то есть об исправлении уже испорченного. Человек же для своего исправления нуждается не только в «трудовых мероприятиях», но и в привитии ему эстетики чувств. Это не падает с неба. Нужны усилия писателей, педагогов, врачей, юристов, усилия общественности...»
А разве у Каи нет эстетики чувств? Куда же она делась?..
Дочитав статью, Фаина вынула ручку, чтобы подчеркнуть особенно важное, но вдруг спохватилась, взглянув на старика,нельзя же пачкать библиотечные газеты, да и вообще, что за поганая привычка...
А мой стол занят...раздался едва слышный голос, от которого Фаина вздрогнула, вмиг почувствовав себя шулером, испуганным, пойманным, невероятно счастливым шулером.Здравствуйте, Фаина.
Садитесь сюда, Алексей Павлович. Я все равно ухожу...так же тихо сказала Фаина.
Нет, зачем же. Вон там свободно...
Да мне пора уходить, давно пора. Садитесь, Алексей Павлович...
Фаина ушла, унося газеты и меченые карты. Оглянувшись, увидела, что игра проиграна: он листал книгу, отчужденный, сухой, горький, как полынь-трава. Не поднял головы, не посмотрел. Ушла студентка, они все такие одинаковые, так наскучили...
Во дворе она села на скамью, припорошенную снегом. Холодно, люди быстро проходят мимо. Кто же в такую погоду сидит на скамье? Но она очень устала. Нет, больше никогда не надо, не умеет она, не по ней это...
Неужто так и жить от одной пустой встречи до другой такой же? Почему ей достается только: «Здравствуйте, Фаина...» А все остальные слова он раздает другим, а им, может быть, они и не очень нужны, а если нужны, то не так, как ей... Не хватает еще здесь простудиться на этой скамье. Сию же минуту встать!
Дома Фаина отправилась на кухню кипятить чай, Ксения тоже выразила желание попить чайку с вареньем. В кухне никого не было; от огромной плиты веяло жаром, чайники стояли рядком, попыхивали, постукивали крышками, из самого пузатого вода выплескивалась через край, шипя и расточаясь паром. Фаина грелась, с удовольствием поглядывая на пыхтящее семейство чайников: большой, поменьше и пять маленьких. Сейчас закипит и наш, плита раскаленная... Ну, кто-то из хозяек уже бежит за своим...
Ксения?.. Что случилось?
Ровно ничего не случилось, тебя к телефону!..
Кто?на лету спросила Фаина.
Не знаю... Баритон. Строгий.
Трубка лежит на столе. Не из дому ли, не с отцом ли?..
Это вы, Кострова?
Алексей Павлович?..
Да.. Вы не забыли свою ручку? Коричневую?
Ах, правда забыла!..сказала Фаина, вспомнив, как она вынула ее и...
Я оставлю на кафедре...снова прозвучал голос, сухой, горький, как полынь, но...
Алексей Павлович, вы в библиотеке? Я сейчас, это же два шага!..
Пожалуйста.
Фаина одним духом взбежала наверх, накинула пальто. На улице замедлила шагнельзя же так, запыхавшись...
Он ждал ее у крыльца.
Да что это вы без платка, без шляпы! Холод!.. Вот ваша ручка, бегите скорей, простудитесь!..
Спасибо, Алексей Павлович!.. Мне ни чуточки не холодно!..
Не холодно? Ну, может быть... У вас такие чудесные волосы... Но все-таки зима!Он за плечи повернул ее спиной к себе... и Фаина ощутила легкое прикосновение к волосам.Бегите домой!..
Оглянуться Фаина не решилась. Дома, отделавшись от чая, от варенья, от расспросов Ксении, стала разгадывать происшедшее. Поцеловал? Или погладил девочку по головке? Нет, нет, дотронулся губами...
Ксения, у меня красивые волосы?
Ксения добросовестно протерла очки.
Очень красивые, хотя и не сияют. Редкий ореховый оттенок. Ты вообще бываешь красивая, когда оживляешься...Сказав это, Ксения запела на непростительный мотив:Я люблю тебя, моя сероглазочка, золотая ошибка моя!..
Фаина терпеливо перенесла пение. Вечер прошел в работе, и, наконец, наступила ночь.
Ночь пришла легкой, теплой, загадочной... А если заблуждение? Все равносостоялась встреча, замечательная по своей ненужности. Он мог не звонить, просто отдать ручку библиотекарю. Она могла не идти, пусть бы оставил на кафедре. Но он позвонил, она побежала к нему. Этого уже нельзя изменить, и это замечательно своей бессмысленностью... Позвонитьэто значит: найти номер общежития, взять телефонную трубку, спросить Фаину Кострову, подождать... Этого уже нельзя изменить, это было.
30
Утром ожидался приезд Каи. Фаина, приготовив вкусный завтрак, успела сбегать за цветами и за халвойпусть Кая видит, что ее любят, ждут. Но Кая не приехала.
Все у нее теперь перекривилось,сказала Фаина.Раньше она ни за что не опоздала бы на лекции. Давай-ка завтракать, мне сейчас не хочется думать о ней.
Надоело?спросила Ксения, усмехнувшись.А я как раз думаю.
Мне надоело, что мысли все вертятся по одному кругу. Пойду к Сильвии Александровне и посоветуюсь с ней. Вот решила и пойду.
Ксения, отодвинув стакан с недопитым чаем, стала зашивать чулок на колене.
Иди, если тебе любопытно посмотреть, как она живет... Но что ты будешь ей говорить? Знаешь ли ты точно, что именно ты ей скажешь?
Нет, Фаина не знала точно, что именно она скажет. Так, приблизительно: младшая подруга, у нее несчастная любовь, разочарование, потом скверные мальчишки, которые ее окружили...
Смерть не люблю таких консультаций,сказала Ксения, зашив дырку и снова принимаясь завтракать.Что может предпринять Сильвия Александровна против скверных мальчишек? Смешно и наивно, но ты уже вбила себе в голову эту мысль... И пожалуйста.
Когда Фаина убрала посуду, Ксения разложила по столу свои рукописи.
Между прочим, написала я вчера конспект рассказадля Каи,объявила она.Пусть увидит, как позорно быть объектом щенячьего вожделения!
Только не обижай ее,заметила Фаина.
Можно и обидеть, лишь бы подействовало... Так вот, основные компоненты моего рассказа общеизвестны: щенок с претензией на остроумие, его родители, хорошая девушка, плохая девушка, положительный слюнтяй в очках. Основной конфликтрасквасить рожу сопернику...Лицо Ксении вдруг исказилось от отвращения.Ненавижу! Ненавижу описания мордобоев, пьяных оргий, изнасилований! Говорят, это и есть глубокое проникновение в жизньэти истории о дегенератах, наркоманах, развратниках, гомосексуалистах. Глубокое! Конечно, это глубоков выгребной яме, под толстым слоем... экскрементов. Кабы только не девичий стыд, что иного словца мне сказать не велит!.. Так хочешь прочесть набросок рассказа?
Как же не хочу! Давай сюда.
Фаина начала читать. Рассказ был написан в форме дневника:
Понедельник
После лекций она стояла под часами. Рассмотрел подробнее. Бюстгальтера не носит, за это ручаюсь. Заметила, ушла.
Догнал, напустил оригинальности: психология разорванных связей, поколение икс, ваши губыкрасные рыбы в фужере моего сознания...
Вторник
Эдуард о ней кое-что знает: в прошлом году существовало какое-то облако в джинсах; не то она его бросила, не то наоборот. Тем лучшепапаша-романтик не набьет морду, чтоб женился.
Создал впечатление случайной встречи, пригласил на танцы. Погудел насчет экстаза, транса и программирования любви. Ну и прочеетвои, значит, губы пляшут в сером веществе моего мозга. Смотрела на меня, как овца на градусник.
Среда
Вклинился Виктор. Набитый олух, размазня, очкарик. Сказал ему без побочных информаций, что участок застолбил я.
Алка-транзистор вешается на шею. Отшвартовался, хватит с нее.
Четверг
Пригласил в клуб. Твистик, то да се. Ждет мужской инициативы: люблю, единственная и тэ дэ. На это они падки, но я трепаться не стал, сойдет и так.
Пошла танцевать с Виктором. Пригрозил идиоту вторично. Хорохорится, утащил у меня из-под носа, пошел провожать.
Ничего, я ему разъясню формулу антитяготения.
Пятница
Эдуард согласен, но без коньяка не пойдет, и ассистенту бутылку. Намекнул предкам насчет нескольких купюр. Дали с проповедью, но достаточно.
Место подходящее: олух ходит домой через парк. Пусть полежит денька три-четыре, пока зашпаклюет трещины, а я за это время... Только бы найти удобное пространство.
Суббота
Олух растрескался по всем швам, неделя обеспечена. Полное алиби: прошвырнулся с Алкой за город.
Напросился в гости на завтра. Папаша-романтик вместе с мамочкой по воскресеньям ходят в кино на третий сеанс. Сказала, что пригласит и Виктора, пусть он тоже придет. Будьте спок, не придет.
Воскресенье
Надеюсь, что у ее предков, кроме серванта и пианино, найдется какая-нибудь кушетка...
Ну как?спросила Ксения.
Вопрос был задан небрежным тоном, не обманувшим, однако, Фаину. Ксении интересен ее ответ, но что ответить? Впечатление неприятное, но, может быть, так и надо?..
Не знаю, Ксения... Когда ты отделаешь, то, вероятно, будет иначе, а сейчас как-то оголенно. Понимаешь?
Понимаю,сказала Ксения и, взяв у Фаины свои листочки, разорвала их.
Что ты! Зачем! Ты все-таки допиши!.. Ох уж это авторское самолюбие!
Не повторяй чужих пошлостей, Фаинка.
Настроение потускнело. Фаина была недовольна собойочевидно, сказала не то и не так.
Зачем же рвать черновик, едва я успела раскрыть рот!
Ксения засмеялась:
Вот видишь, какая у тебя силища! Ничего, ничего, не смущайся, мне самой не нравится...
Обменялись еще несколькими фразами в духе такой же зыбкой искренности и взаимных уступок. Потом, после молчания, Фаина сказала:
Я все-таки испортила одну возможность.
Все это преувеличение,возразила Ксения.В наших заботах о нравственности Каи есть что-то пресное и сентиментальное, какие-то завитушки и бантики. Я вот написалабольше для себя, чем для нее, ты собираешься к Реканди...
Да, собираюсь,упрямо перебила ее Фаина и замолчала надолго.
Может быть. Может быть, поискав, и увидишь завитушки и бантики, увидишь даже белую нитку, которой смётаны добрые намерения, но искать не стоит. Она все равно пошла бы к Сильвии Александровне, если бы и не влекло ее туда смутное любопытство, связанное с мыслью об Алексее Павловиче. Пошла бы из-за младшей подруги.
И пойдет сегодня же. Жаль только, что голова побаливает.
В семь часов Фаина, волнуясь, звонила у двери с медной пластинкой: «С. Реканди».
Быстрые шаги. Легкое удивление Сильвии Александровны. Маленькая передняя сверкает чистотой. Фаина старательно вытирает ноги, снимает пальто...
В комнате. Очень тепло, пахнет духами, головокружительными. На столике альпийские фиалки. Светлая мебель, книги, зеленоватый пейзаж на стене. Пушистый ковер...
Все мелькнуло и будто исчезло. Остался только внимательный взгляд и мягкий голос:
Рассказывайте, я слушаю...
И Фаина рассказывала. Сначала называла Каю «моя подруга», потом, забывшись, назвала по имении ее, и Тейна.
Это та бледненькая, милая, что была с нами в колхозе?..сказала Сильвия Александровна грустно.Неужели она ищет забвения в каких-то сомнительных компаниях? И неужели вам не удается ее удержать? Что же я могу сделать?..
Фаина молчала. Мысли у нее блуждали, внимание отвлекалось ненужными мелочами: на письменном столе часы с черным циферблатом, фигурка из пластилинасмешная лисичка в переднике, голубая лампа... Часы тикают, уверяя, что нельзя же просто так сидеть, так, так, так...
Может быть, мне встретиться с ней?спросила Сильвия Александровна.Вы хотели бы этого?
Фаина замяласьне станет Кая никого слушать...
С ней трудно разговаривать, она замыкается в себе. Извините меня, Сильвия Александровна. Я, кажется, пришла напрасно...
Нет, что вы! Подумаем вместе... Она оскорблена недоверием? И так сильно?
Да. По-моему... она все чувствует слишком сильно, и потому сразу оборвалась и полетела вниз. Если ее сейчас подхватить, потом уже будет безопасно. Я непонятно говорю, Сильвия Александровна?..
Понятно, понятно. Вы правы, потом будет безопасно, она сама поймет, что Тейнмелкая причина для разгрома всей жизни...
Я не уверена, что он мелок,нерешительно сказала Фаина.
Минута молчания. В комнате жарко, дурманно. Голова болит... Правду говорила Ксениянезачем ходить к добрым и сердечным людям. Не поможет и эта сердечная женщина, которой так к лицу вязаная кофточка цвета барвинка. Нечего принести Кае, нечего. Только растравилось сердце у самой... Почему?
Мне тоже думается иногда, что Тейн не весь на поверхности,заговорила Сильвия Александровна.Но характер у него все-таки тяжел, и, может быть, ваша подруга была бы несчастна с ним. Лучше перетерпеть сразу...Она вздохнула.Вы ждали от меня совета, когда шли сюда, и сейчас разочарованы? Мне очень жаль, но я могу пока сказать вам одно: не молчите. Иногда нужен совсем маленький толчок, чтобы человек пришел в себя, а иногда нужно схватить его за шиворот. Но не надо стоять в сторонке... Самое лучшее, конечно, когда человек сам себя хватает за шиворот!усмехнувшись, докончила она.
Спасибо, Сильвия Александровна...сказала Фаина, поднимаясь.Извините...
Пожалуйста, приходите еще. Непременно! А я постараюсь придумать, как мне познакомиться ближе с вашей Каей... Обещаете прийти? Я буду ждать вас... Пожалуйста, в эту дверь... Буду ждать, до свиданья.
Фаина не стала ничего рассказывать Ксении. Голова была пуста до звона в ушах и сильно болела; заодно ломило спину и плечи, хотелось жмуриться и потягиваться. Вероятно, вчера все-таки простудилась.
Она отыскала самую теплую ночную рубашку и легла. Таблетки от простуды и прочих бед хранились где-то у Каи, а Кая все не приезжала. Голова, голова, в голове...
Я пойду в аптеку,сказала Ксения.Что, собственно, у тебя в голове?
Концепция,ответила Фаина, хотя голова была пуста по-прежнему.
Не позвать ли доктора?
Ты думаешь, бред? Ни-ни, у меня сегодня в самом деле появилась одна концепция, немного странная.
То-то и есть, что странная. Я позвоню...
Доктору поздно, а неотложные приезжают в шубах и колют чем попало. Омочу бебрян рукав в Каялереце, утру́ князю кровавые его раны на жестоцем его теле... вот это антисептика!... Слышишь, Кая уже идет по коридору. Таблетки...
Ксения с сомнением пощупала лоб Фаины. Горячий, как утюг...
Но Кая действительно шла по коридору, и открыла дверь, и вообщеприехала. С ней не было никаких патластых попутчиков, и никуда вниз она не летелаэто, пожалуй, Сильвия Александровна сама придумала. А Кая вся чистенькая, ни пылинки, ни пятнышка, во всем новом. Только мать может так одеть дочку, так расчесать льняные волосы... и так умыть, чтобы порозовели щеки и прояснился взгляд И сразу нашлись и таблетки, и сухая малина, и второе одеяло, очень мягкое и теплое.