ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Соня проснулась, умылась и ждала Аржанова, изредка бросая взгляды на дверь. Девушки-техники, жившие с нею в комнате, уже вышли на улицу.
«Да придет ли этот парень за мной? думала с беспокойством Соня. Просто вчера натрепал языком».
Она прошла к вешалке, сняла берет, но не успела надеть его, как распахнулась дверь и в комнату вбежал Аржанов. Он развязно поздоровался с Соней, поставил на пол, к ее ногам, новые резиновые сапоги и протянул спецовку.
Выбирал на глаз Кажется, сапоги все же велики вам. А спецовка? Да все равно меньше этих нету! Из старых, ношеных не хотелось брать. Все они, скажу вам, дрянь! Одевайтесь и идемте!
Соня надела сапоги и спецовку. Сапоги были немножко велики, а спецовка длинна. В жестком брезентовом комбинезоне она почувствовала себя неудобно, словно попала в жестяной футляр.
Вот вы и настоящая торфяница, улыбнулся Аржанов, приглядываясь к ней.
Соня не ответила. Поправив на голове берет, она вышла из барака. Аржанов последовал за нею.
Солнце только что поднялось. Улица была запружена торфяницами.
Соня и Аржанов вошли в этот поток. В одних бригадах девушки шагали весело, с песнями. В других шли вяло, с сонными лицами и припухшими от сна глазами, многим хотелось еще поспать, понежиться в постелях. Всматриваясь в их фигуры, Соня подумала: «Видно, и я в своем наряде так же нескладна, как они».
Бригады расходились все дальше и дальше друг от друга, шли на свои участки. День обещал быть теплым. Небо ясное. В его синеве ни облачка. Там только жаворонки радостно пели свой гимн весне, зазеленевшей земле. Да черным пятном, как бы попав в воздушный водоворот, кружился на одном месте ястребок. Кое-где над равниной, уходившей к сизо-мглистому горизонту, передвигались облачка тумана; они застревали на бровках, в кустах осинника и медленно таяли.
«Как гуси, следя за клочьями тумана, подумала Соня, и захотелось ей покликать: Тега, тега!»
Направо дремучий лес волнистыми выступами уходил вдаль и терялся в прозрачно-сереющей дымке. Аржанов шел возле девушки и не нарушал ее задумчивого молчания.
Из-за бараков показались самолеты и, поблескивая крыльями, с ревом пронеслись над болотом. Соня пристально поглядела на них, улыбнулась и вспомнила Алешу.
«И он летает на таком соколе. Где он теперь? Вспоминает ли?» Соня улыбнулась и пошла быстрее.
Соня, правда, хорошее утро? как бы угадывая мысли девушки, нарушил молчание Аржанов.
Да, хорошее, пожалев, что идет не одна, отозвалась Соня. Скоро придем на место работы?
Через полчаса, ответил Аржанов и бросил взгляд на девушку.
Ее смуглое лицо было спокойно, и черные глаза ничего не выражали. «Да, эта девчонка, черт возьми, умеет себя держать».
Подошли к узкоколейке. Справа, на горизонте, взвился беловатый клуб дыма это в сторону Шатурской электростанции мчался поезд. Машинист еще издали стал давать пронзительные предупредительные гудки. Они отрывисто ухали над равниной. Где-то вдали откликалось им эхо. Торфяницы остановились. Вот уже близко поезд, дымок клубами вылетал из его трубы и, отлетая в сторону, быстро таял. Из дверки паровоза выглянул машинист. Лицо его было черно от копоти, русые волосы трепались по ветру. Он улыбался девушкам, поблескивая белыми зубами.
Черт! Леший! шутили торфяницы.
Машинист, посматривая на их смеющиеся лица, догадывался, что они кричали ему. Он прибавил скорость. Приземистые вагонетки, груженные торфом, лязгая и грохоча, раскачивались из стороны в сторону. Девушки, шедшие цепочкой вдоль полотна, радовались непредвиденному утреннему развлечению.
Когда поезд скрылся, торфяницы перешли через рельсы и веселой, шумной толпой, двинулись дальше. Тут же за железнодорожной насыпью, в сторону от узкоколейки, пересекая поля сушки, далеко-далеко тянулась лоснящаяся на солнце лента гидромассопровода. Обручи на стыках труб напоминали ребра удавоподобного чудовища, плотно припавшего брюхом к торфяному болоту. Девушки одна за другой поднялись на трубы и цепочкой пошли дальше. Соня и Аржанов также стали на них и пошли. Соне, не привыкшей к такому пути, было трудно и боязно идти. Ступая по трубам, она с замиранием сердца думала, что вот-вот поскользнется и упадет в болото, в топкую грязь. Аржанов, заметив, что Соня теряет равновесие, взял ее под руку, но она резко отстранилась от него помощь техника была неприятна ей. Девушка уже слышала сзади двусмысленные остроты по своему адресу.
Ишь какого хахаля подцепила, съязвила какая-то торфяница. Не успела прийти на болото, как завертела хвостом.
Другая ответила:
Ничего, пусть крутит. У него она, дура, не первая и не последняя.
Соне хотелось крикнуть этим торфяницам, что они не правы, так говоря о ней, но не крикнула все равно не поверят. Опустив голову, она понуро шла за цепочкой девушек, растянувшейся на полкилометра. Вдруг впереди послышались крики. Торфяницы остановились. Оказалось, что в одном месте, на стыках труб, гидромасса зафонтанировала. Мутная коричневая жижа забила метров на пятнадцать вверх, широко разбрасывая липкие струи. Девушки сошли с труб и обошли фонтан.
«Действительно, это какое-то чудовище», думала Соня, осторожно шагая.
В трубах урчало, хлюпало и гудело это бешено бежала гидромасса. От ее напора стенки труб дрожали. Особенно было страшно на стыках. Из щелей вырывался воздух, и трубы зловеще шипели, а гидромасса вылетала свистящими фонтанчиками и коричневыми искрами рассыпалась на солнце.
Когда идете по массопроводу, предупредил Аржанов, то всегда надо быть настороже. Особенно если услышите шипение. Надо быстрее пробежать такой участок труб или же немедленно сойти с них.
Нам сюда, на эту карту, показал Аржанов.
Соня спрыгнула вслед за ним на рыхлый, как перина, настил мха.
Вот эта насыпь, что лентой тянется вдоль картовой канавы, называется бровкой, начал объяснять техник разлива. Ее назначение: задерживать гидромассу на карте, когда она будет пущена на нее. А вот эта поперечная насыпь, что девушки делают, называется валиком. Назначение валика такое же, что и бровки, с той лишь разницей, что он служит нам только в момент разлива. Хотя торфяные карты кажутся на взгляд ровными, как стеклянная гладь, на самом деле они имеют в некоторых местах неровности и уклоны. Гидромасса может неравномерно разлиться на картах. Поэтому на карте насыпаются четыре-пять валиков. Сперва заполняют гидромассой площадь между валиками, потом откатывают трубы и засыпают образовавшиеся под ними углубления. Таким же способом заливают гидромассой площадь за другим валиком, за третьим и так далее, пока не зальют всю карту. Неровности и уклоны на карте при такой заливке гидромассой не имеют значения. А вот, Соня, видите деревянные крестики, стоящие на поверхности карты?
Вижу.
Знаете их назначение?
Нет.
Вот я и объясню. Будете ставить их по картам. Работа легкая. Аржанов подошел к колышку, выдернул его и показал Соне. Видите вот эту метку на нем? Хорошо. Так вот, выше ее, метки, колышек вбивать в землю нельзя: расстояние от нее и до крестовники разливщики заполняют гидромассой. Как разлив будет закончен на карте, между валиками, вы должны зайти в гидромассу, выдернуть их и поставить на другую карту. Для этой работы и выданы вам спецовка и резиновые сапоги. Ясно?
Поняла, ответила Соня.
Она украдкой бросала взгляды на Аржанова и думала! «Он хорошо знает процессы добычи торфа и объясняет серьезно. Не ошиблась ли Ольга в нем? Может быть, он не такой плохой человек? Он как будто искренне сказал, что Волдырин споил его, что он только спьяна ворвался в барак»
Соня думала, морщила лоб, и ей начинало казаться, что Аржанов любит свое дело и живет им.
Что с вами? Почему так взглянули на меня? спросил Аржанов.
Не знаю. Так растерянно проговорила Соня.
А я подумал, что вы все сердитесь на меня за мою пьяную выходку.
Кто старое вспомянет Соня улыбнулась и более дружелюбно взглянула на техника.
Правильно тому глаз вон, согласился Аржанов, и почтительная улыбка опять появилась на его красивом загорелом лице.
Девушка, глядя перед собой, шагала по карте. Несмотря на уродливую спецовку и большие резиновые сапоги, она все же казалась стройной. Аржанов шел рядом с нею. Вдоль карты были выложены трубы. Они еще не были скреплены, а только плотно приткнуты одна к другой. Соня увидела, что трубы положены метров на пять от бровки, вдоль нее.
По этим трубам и идет гидромасса, пояснил Аржанов. Видите вон тот, среди полей, бугор с вышкой, от которого тянутся сюда провода
И что же?
Там находится аккумулятор. Большой такой котлован. С добычи вот по таким, как эти, трубам в него поступает гидромасса. Оттуда при помощи насосов она попадает по трубам сюда. В тех трубах, по которым мы шли против каждой карты заслонки. Чтобы пустить гидромассу на карту, надо открыть заслонку, что против нее. Сейчас гидромасса пойдет вон к тому концу, и мы оттуда начнем разливать ее.
Понятно, сказала Соня.
Они подошли к валовой канаве с высокими насыпями по обеим сторонам. Ширина ее была не менее двух-трех метров, глубина до трех метров. Вместо мостика лежало березовое бревно. Соня глянула вниз. В канаве медленно струилась мутно-коричневая вода. На гребнях насыпей бегали стрижи. Они то взлетали, то вновь садились. Казалось, что они давно привыкли к людям и не боялись их. Соня вспомнила, как она в детстве вместе с Алешей ходила на берег Оки, бегала с ним за молодыми, еще не умевшими хорошо летать стрижами. Подкрадываясь к стрижам, она тогда думала, что сейчас поймает, протягивала руку к нему, а стриж взлетал и, пролетев сажени две-три, опять садился, громко чирикая и помахивая хвостом, как бы дразня ее и Алешу. Соня улыбнулась и стала на бревно, чтобы перейти канаву.
Не боитесь ходить через такой мостик? спросил Аржанов.
Девушка не успела ответить, как он ловко поднял ее на руки и бегом перебежал по бревну на другую сторону канавы.
Ух! воскликнул он и осторожно поставил ее на землю. Не испугались?
Нет, но вы, предупреждаю вас, в следующий раз не хватайте так меня, проговорила строгим тоном Соня.
Почему?
Мало ли почему! От испуга я могла бы податься назад или в сторону, и вы и я очутились бы в канаве.
С вами я не прочь и покупаться в этой луже.
Это уж вы с какой-нибудь другой, а я и без этого удовольствия обойдусь.
Аржанов, не зная, что ответить, надвинул картуз на глаза и быстро зашагал дальше.
Когда они подошли к месту разлива, почти вся бригада разливальщиков была в сборе. Девушки лежали или сидели на бровках и тихо разговаривали; мужчины курили. Одеты были и мужчины и девушки в одинаковые брезентовые куртки и штаны. Штанины на всех них крепко завязаны бечевками у щиколоток, чтобы не просачивалась вода, на руках брезентовые рукавицы. Соня увидела, что у девушек были не резиновые сапоги, как у нее, а брезентовые бахилы с калошами.
Здорово, помощники! поздоровался Аржанов. Все собрались?
Почти все! отозвались хором разливальщицы. Отставшие вон подходят.
Тогда что же, начнем? предложил Аржанов.
Да не время еще, заметила широколицая и курносая разливальщица, день-то велик! Еще успеем навозиться в этой трясине.
Эх, Фрося, ты фронту, значит, лишней минуткой помочь не хочешь? упрекнул не то серьезно, не то насмешливо Аржанов и, подняв руку, глянул на часы. Всего-то десять минут осталось до начала. Наши бойцы на фронте не считаются с временем, бьют фрицев днями и ночами.
Коренастый, лет пятидесяти мужчина, седоусый, с бритым подбородком поплевал на окурок и сунул его в грязь. Потом, кряхтя и вздыхая, поднялся.
Айда, товарищи, приниматься за дело!
Свиридов, я новую разливальщицу, Соню Авдошину, привел к тебе в бригаду. Она колышки забивать будет да поправлять бровки.
Свиридов посмотрел спокойными серыми глазами на Соню и ответил:
Колышки так колышки. Пусть работает! И, как бы оценивая ее взглядом, сказал: Думаю, из нее отличная разливальщица может выйти. Он надел рукавицы и направился к концу труб.
Широколицая и курносая Фрося насмешливо кивнула в сторону Сони:
Ишь, сразу новенькими сапожками наградил.
Не мели чего не надо! побагровев, цыкнул на девушку Федька. Какие попали под руку, такие и дал.
Соня, покраснев, молчала, хмуро глядела в землю. «Разве снять эти сапоги и бросить их?» подумала она со жгучей обидой на Аржанова.
А тот, не глядя на Соню, сказал:
Меньше обращай на них внимания. Они озорницы, насмешницы, поболтают и успокоятся.
Становись по местам! приказал Свиридов.
Разливальщицы заняли свои места.
Катька, звони на аккумулятор, чтобы подавали, командовал Свиридов. Да подай еще, не забудь, сигнал слесарю, чтобы открыл заслонку!
Катя, широкоплечая, низенькая девушка, немедленно выполнила распоряжение бригадира.
А ты, красавица, обратился Свиридов к Соне, возьми лопату она вон лежит и будешь за бровками глядеть. Как гидромассу пустим, так и следи, чтобы через бровки не побежала. А где побежит, так ты лопатой бровку-то и заделай. Потом впереди нас будешь набивать колышки.
Хорошо, ответила Соня, надевая, рукавицы. Ее лицо стало озабоченным.
Слесарь открыл заслонку. Из труб с шипением, легким треском и свистом брызнули каскады коричневой гидромассы. Ее струи лоснились, отсвечивали расплавленной бронзой в лучах солнца.
Пошла. Принимайтесь! держа лом, подал команду Свиридов и окинул строгим взглядом бригаду.
Бурля и шипя, поток гидромассы устремился на карту. Соня с широко открытыми глазами смотрела, как она заливала карту в промежутке между двумя валиками. Когда гидромасса подошла до колышков-крестовиков, Свиридов, стоя по колено в торфяной жиже, поддел ломом крайнюю трубу, откатил ее на метр в сторону, затем другую, третью. Разливальщицы подняли за концы трубы и, чавкая ногами в торфяной жиже, перенесли их к бровке. Там стояли девушки-откатчицы. Они перекинули жерди через картовую канаву. Разливальщицы бросили на них трубы. Потом, перепрыгнув через канаву, они проворно перегнали их через следующую бровку.
На той стороне канавы три пары девушек по очереди подхватывали трубы и, согнувшись, изо всех сил катили их по другую сторону карты, вдоль бровки, где две сбойщицы быстро укладывали новый ряд труб. Соня с восхищением смотрела на ловкость девушек-разливальщиц, завидовала их слаженности в работе. Когда гидромасса полностью залила площадь карты между двумя валиками, разливальщицы быстро засыпали перемычку, и гидромасса устремилась на новую площадь.
Соня, не зевай! крикнул Свиридов и указал рукой. Видишь, вон там гидромасса утекает в канаву!
Девушка бросилась к бровке и, энергично работая лопатой, засыпала прорывы. Потом прорывы начались в других местах. Не успевала Соня заделать одну бровку, как гидромасса, сверкая темной бронзой, прорывала другую. Девушка испуганно заметалась вокруг карты. От быстрой работы и боязни, что она сделает не так, как надо, ее лицо разгорелось, кудряшки выбились из-под берета, закрывали глаза и лезли в рот; она рукой откидывала их, как бы отгоняя назойливых мух.
На разлив пришли Нил Иванович начальник участка, Волдырин, технорук Лузанов и Долгунов. Лузанов работал много лет на Шатуре, считался лучшим специалистом по сушке и уборке торфа, с его мнением считались не только на предприятии и в тресте, а и в Главторфе. Он зорко следил за ходом работ на полях. Торфяницы его уважали и любили.
Долгунов, взглянув на Соню, которая только что засыпала прорывы на бровках, полушутливо-полусерьезно сказал:
Чтобы высох торф на славу, в чистоте держи канаву.
Истина, истина! поддержал парторга Лузанов.
Кто канав не прочищает, тот не торф, а воду добывает. Понимаешь это, девушка? опять обратился Долгунов к Соне, сильно покрасневшей.
Новенькая она, Емельян Матвеевич, пояснил Аржанов, впервые на разливе.
Это я вижу, что новенькая. По румянцу и смущению ее вижу, что новенькая! сказал Долгунов. Ничего, девушка, не смущайся, привыкнешь. Не ахти какая хитрость освоить дело разлива. А сама-то ты откуда? тепло спросил он.
Соня ответила.
Рязанская, значит? Замечательно! Рязанские девушки у нас основа. Наша гордость! На них держится торфодобыча. Ты также у нас знатной торфяницей будешь, это я вижу по твоей хватке.
Она комсомолка, подсказал Аржанов.
Нил Иванович, сказал технорук, товарищу Волдырину я уже не раз говорил о том, чтобы подсыпал бровки повыше. А он этого не делает. В результате канавы, вырытые с таким трудом, наполняются гидромассой, не работают, замедляют сушку. Ведь эдак мы сезонного плана не выполним.