Что ж, красавицы, с полей-то ушли?
Среди торфяниц смущение, волнение. Они прячут глаза и не знают, что ответить ему.
Да что же вы молчите-то? начнет Долгунов. Нехорошо. Говорите так, как я всегда с вами говорю: по душам!
Как же, Емельян Матвеевич, нам идти-то? Сами, чай, видите, какая грязь, непогода и стужа! волнуясь, возразят хором девушки.
А как же, девушки, наши братья и отцы на фронте? скажет Долгунов, и так искренне, что у девушек от боли и жалости к братьям и отцам сожмутся и заноют сердца. А Долгунов продолжает: Вы думаете, что воины наши в грязь, в стужу и в непогоду ходят в бой под зонтиками? Или думаете, что они в тепле отсиживаются? Нет, родные, они выносят и стужу, и дождь, и грязь и бьют фашистов Бьют, как вы знаете, успешно. Не так ли?
Так, согласятся девушки, краснея и смахивая с ресниц слезы. Знамо, так!
И кто-нибудь из девушек вздохнет, мягко пошутит:
Так то на фронте. Небось ежели бы мы были на фронте, так же бы дрались!
Это на словах, а на деле в кусты, возразит Долгунов. Эх вы, сороки белохвостые! Еще говорите: «Мы Мы передовики, строители социализма, рязанцы!» Да разве так
А что мы, лыком шиты, что ли? перебьют девушки. Вот возьмем да и пойдем!
Вздох облегчения и виноватости вырвется из их груди, глаза потеплеют и станут веселыми.
Но только и ты, Емельян Матвеевич, с нами! шутя и ласково подавала голос какая-нибудь из толпы.
А я разве не ходил? Нет, скажете, не ходил с вами в прошлый раз, в грозу-то? спросит Долгунов.
Ходил! смеясь согласятся девушки.
Знаем, Матвеич, тебя! Ты заводила!
С тобой, Емельян Матвеевич, на фронт пойдем, а не только на поля!
Дул ветер, моросил дождь. Облетала пожелтевшая листва. Кричали грачи, мечась черными сетями над поселком и лесочком, желтевшим у самого горизонта. Впереди торфяниц шагал Долгунов. Он чувствовал, что его сердце бьется с сердцами тружениц, которые отдают все свои силы фронту, родине, чтобы она была свободна и богата. Но их молчание и глубокая сосредоточенность это было не то настроение, которое поднимает силы людей на героический трудовой подвиг. Долгунов оборачивался к девушкам, говорил:
Нет, не могу так идти с вами!
Девушки окружали его:
Что, дождя побоялся?
Струсил! Струсил! кричали девушки, дергая Долгунова за рукава пальто.
Не пускайте его!
Куда он? Ишь какой ловкий!
Нас взбудоражил, а сам в кусты! раздавались со всех сторон голоса.
Нет, красавицы, жаловался Долгунов, ломая тонкие брови, скучно мне с вами. Молодые, а как старушки идете. Ну, прямо бы мои глаза не глядели на вас! Небось на свидание идете во!
Так то на свидание, а не на гидромассу!
Девушки! восклицала в таких случаях какая-нибудь из запевал, обращаясь к подругам. Споемте-ка песню! Товарищ Долгунов песни любит. И тут же звонким, чистым голосом затягивала веселую песню.
Девушки дружно подхватывали. От песни ярче разгорались их глаза. Головы поднимались выше, фигуры, выпрямляясь, становились стройнее, ноги ступали тверже. Казалось, что в пути не было ни дождя, ни ветра, ни пронизывающего холода осени светило солнце, зеленели деревья, пели соловьи и жаворонки.
Вот теперь пойду, говорил в такие минуты Долгунов, сдвигая картуз набекрень, выпрямлялся, шагал молодцом и приятным баском подпевал девушкам.
Да что же случилось, родные? Сказывайте, внимательно поглядывая на разливальщиц, окруживших его, спросил Долгунов.
Фрося переглянулась с Соней и сразу брякнула:
Чем нас кормит Аркашкин? Какие это харчи? Пусть сам ест.
На торф бы послать столовщиков! подхватили хором разливальщицы.
Не все, девушки, не все сразу, говорите по очереди, предупредил Долгунов, видя по возбужденным лицам девушек, что они пришли к нему не зря.
Но торфяницы никак не могли успокоиться и говорили все сразу, хором. То краснея, то бледнея, так кричали, что трудно было разобрать, чего они хотят, и вдруг умолкали, впивались взглядами в лицо парторга и ждали, что он ответит им на их жалобы. Долгунов поднял руку.
Девушки, кричите сильнее, да хором, хором!
Соня и Фрося рассмеялись. Засмеялся и сам Долгунов. Стали смеяться и остальные, подталкивая друг друга. Когда смех прекратился, парторг сказал:
Вот и поговорили, красавицы. И он поднял глаза на Фросю. Говори одна.
Ты сам, Емельян Матвеевич, знаешь, как мы работаем, каков наш труд! Торф не тетка, драченами не накормит, последние жилы выматывает. Есть-то хочется, да посытнее. Аркашкин же с Маркизетовой пустыми щами угощают. Разве это терпимо? Нет, скажи: можно на таком харче работать? Мы для фронта стараемся. И Фрося обратилась к девушкам: Где?
Высокая узколицая девушка поставила на стол котелок со щами и молча села на свое место. Долгунов заглянул в котелок.
Да это разве щи? проговорил Долгунов, и брови сдвинулись над переносицей.
Парторг взял телефонную трубку.
Дайте столовую Столовая?.. Позовите Аркашкина Кто? Говорит Долгунов Что? Занят? Скажите, чтобы немедленно подошел Аркашкин? Ну-ка, милок, скажи, чем торфяниц кормишь? Да, сегодня!.. Что?.. Говоришь, очень вкусные щи? Любопытно! Принеси-ка мне котелочек, посмотрю Что-о-о?.. Домой? Мне домой? А раньше ты носил мне на дом щи? Нет? То-то!
Соня заметила, как на бледных, впалых щеках Долгунова то вспыхивали красные пятна, то гасли. Серые глаза стали почти темными.
Я вижу, милок, ты заговариваться стал. Давай щи, да живо! Положив трубку, парторг глянул на девушек, сказал с усмешкой: Ишь какой молодец, финтить вздумал! Домой! Я ему дам домой! Сейчас, сейчас, девушки, разберемся, не волнуйтесь!
Разливальщицы одобрительно переговаривались между собою.
Партия и государство выдают нам все, что могут, сказала Фрося. Они выдавали бы нам больше, ежели бы не война. Мы все это, товарищ Долгунов, понимаем
Девушки загудели:
Аркашкин, Маркизетова и другие не выдают нам того, что полагается!
У рабочего харча питаются черт-те кто!
Один с сошкой, семеро с ложкой!
Запыхавшись, раздувая полы пиджака, влетел Аркашкин с котелком в руках. Складки жира колыхались у него под тупым подбородком. Он стрельнул здоровым глазом на девушек, потом на парторга и поставил котелок на стол. Щи были подернуты жиром, дымились и приятно пахли. Долгунов встал и заглянул в котелок.
Так, так, едва заметно улыбнувшись, проговорил он. Щи отличные. Капуста свежая и морковка Напрасно, девушки, жалуетесь. Напрасно! Зря шум поднимаете, Аркашкина попусту беспокоите! Видя, что девушки замолкли, насторожились и тревожно переглядываются между собой, Долгунов возвысил голос: Аркашкин, а что вы скажете вот об этих щах? Девушка, дай-ка, дай-ка твои щи сюда! Покажем их Аркашкину, пусть поглядит
Узколицая девушка поставила котелок на стол. Аркашкин изменился в лице. Он посмотрел в котелок со щами, брезгливо поморщился и, не глядя на девушек, спросил:
А где брала их?
В столовой, ответила Фрося.
Не может этого быть! У меня в столовой таких щей не бывает.
Как не бывает? загудели хором разливальщицы. Окстись!
Я только что из столовой, громко сказала узколицая девушка. Емельян Матвеевич, и тут, выходит, не он, а я виновата
Что она, сама сварила их?
Разливальщицы вскочили со скамеек. Среди них росло возмущение. Некоторые стали угрожающе кричать на Аркашкина.
А может, и сама сварила, кто ее знает! огрызался Аркашкин. А может, съела, а воды зачерпнула из канавы в судок. Почем я знаю Вот мои щи, они перед вами!
Вот что, Аркашкин, вы забываетесь! уже сурово сказал Долгунов.
Я не забываюсь, не забываюсь. Откуда мне брать продукты? У меня норма.
Так, так! Девушки и добиваются только этого получать свою норму. Вы-то их норму жиров, мяса, рыбы получили полностью? Что вы даете? Обманывать вздумали. Вы ни разу не изволили побывать на полях, поглядеть, как они, эти торфяницы, трудятся.
Аркашкин улыбался, бледнел, краснел и метал злобные взгляды на торфяниц. Порой он, как зверек, огрызался, доказывал, что он старается, а на него просто нападают, торфяниц тысячи, а он один. Потом он возвысил голос до визга:
Они все недовольны, все до одной недовольны!
Вы, Аркашкин, довольны! сказал резко Долгунов.
Как ему не быть довольным! вставила со злым смехом Фрося. Эно он какую ряшку-то наел! Она у него, девоньки, вот-вот, того и гляди, на части распадется куда нос, куда губы
Подбородки отвалятся.
Громкий смех девушек раздался за спиной Аркашкина.
Каждое слово Долгунова вызывало в них чувство благодарности. На каждое лживое слово Аркашкина они немедленно и горячо отвечали все сразу, и Долгунову приходилось упрашивать их, чтобы они не шумели, говорили не скопом, а поодиночке. Парторг, видя, что ему трудно успокоить разбушевавшихся девушек, поднял руку и громко, чтобы его все слышали, сказал:
Придется, Аркашкин, положение в столовой обсудить на заседании партбюро. Терпеть такие безобразия в столовой мы не можем.
Торфяницы прекратили шум, прислушались.
Да, спохватился Долгунов, а рабочий контроль как работает?
От этого вопроса Аркашкина покоробило. Он вздохнул и, скосив глаза, наклонился к уху парторга:
Нетактично говорить о рабочем контроле здесь, в присутствии торфяниц.
Долгунов вздрогнул, вспылил:
Это почему? Почему, спрашиваю? Не отвиливайте! Говорите при народе, вот при них, все как есть!
Это дело секретное, буркнул Аркашкин, а вы
Секретное? удивился Долгунов и развел руками. Уж не считаете ли вы, что о ворах надо говорить только секретно?
Вы знаете, что мы из этого питания выдаем начальникам, и забормотал Аркашкин.
Каким начальникам? резко крикнул Долгунов. Каким? Начальники получают свое снабжение! Что вы мелете! Вы, значит, обкрадываете торфяниц?
Из толпы вышел старик, подошел к столу.
А-а-а, корзинщик! улыбнулся Долгунов. Здорово, мастер! и протянул ему руку. По какому делу? Обождите, мы сейчас разбираем тут важный вопрос, говорим о столовой.
И я об ней, сказал корзинщик. Выслушай.
Старик, поймав на себе злой взгляд Аркашкина, нахмурился, достал платок и вытер им седые усы и жиденькую бородку.
Соня встала и подвинула ему стул.
Дедушка, сядьте.
Старик ласково поглядел на нее.
Спасибо, внученька, и сел, расстегнув черный пиджак.
Торфяницы молчали. В кабинете стало тихо. Звенели мухи под абажуром и потолком.
Рассказывайте, Предложил Долгунов, все, что знаете.
Девушки загудели:
Дедушка, говори!
Отдохнул немножко, отдышался, так слушайте. Старик остановил взгляд на Долгунове и погладил рукой бороденку. Раз как-то захожу в столовую, гляжу в уголке, как мышь, сидит председатель рабочего контроля и рисовую кашу с тушеной свининой уплетает, а по его бритому подбородку сало течет. Да я, конечно, не обратил бы никакого внимания на него, ежели бы он только уплетал, а не плакал Ну, его плач и заинтересовал меня, спрашиваю: «О чем плачешь, Ефим? Как тебе, говорю ему, не грех плакать за такой богатой кашей?» «А как же, отвечает он, не плакать мне! Один сижу в рабочем контроле, людей, поясняет он, совсем нет, опереться не на кого».
Как не на кого? крикнула какая-то женщина из толпы. А на свиную тушенку-то.
Хохот заглушил ее слова.
«Что ты, говорю ему, шут гороховый, мелешь! Как это людей нет? На поселке больше пяти тысяч, а ты ноешь, что людей нет!» Молчит. Сопит и кашу с тушенкой уплетает. Слезы вместе с салом стекают с подбородка. Говорю ему: «Торфяницы жалуются на похабное обращение с ними столовщиков. Везде грязь. Кашу, что дают торфяницам, не салом и не маслом мажут, а какой-то гидромассой. Создай, говорю я Ефиму, рабочий контроль из торфяниц, так они сразу помогут тебе порядок навести. Плакать не станешь с ними и рисовую кашу с тушеной свининкой не один будешь кушать в уголке, а с народом, да у всех на глазах». Тут он вскочил, просиял и, хлопнув ладонью по животу, радостно воскликнул: «Нет, старик, ты не советчик мне! Плетешь корзинки, так и плети их! Побегу к Аркашкину и посоветуюсь с ним!» Да и убежал. Старик вздохнул и умолк.
И что же, дедушка Корней? спросила Фрося. Что Ефим сказал тебе, когда вернулся?
Не знаю, о чем Ефим разговаривал с Аркашкиным, не сказал мне. Но явился в столовую сияющим, без слез на лице. «Теперь, старик, все в порядке!» хлопнув меня по плечу, воскликнул Ефим. «На чем порешили?» спрашиваю. Смеется: «Контроль создали из самих столовщиков-активистов. Вошли в него Нюрка Лыткина, Маркизетова. Таким выбором столовщики очень довольны остались».
Еще бы! раздались сердитые и насмешливые голоса.
Жуликов выбрали!
Емельян Матвеевич, что вы смотрите?
Старик стал вытирать платком усы и бороденку. Шум и крики усиливались. Долгунов внимательно слушал собравшихся, ждал, когда они выскажутся. Аркашкин вертелся юлой у стола и все время думал о том, как бы ему удрать из кабинета, но не мог девушки стояли вокруг него плотным кольцом.
«Неужели я не выйду отсюда?» вздыхал Аркашкин и страдающе морщил лоб, сжимал зубы и изредка поскрипывал ими.
Заметив, что у стены девушки стояли не так густо, он метнулся туда и, расталкивая локтями торфяниц, стал пробираться к выходу. Долгунов резко остановил его:
Нет, не уходите, голубок! Послушайте, что говорят о вашей работе девушки. Это вам полезно. Даже очень! Девушки, обратился Долгунов к торфяницам, а вы не шумите, от шума мало пользы. Все разберем. Разберем и порядок наведем. Вот что, родные: пусть кто-нибудь из вас слетает в нарядную и пригласит сюда всех бригадирш и Пелагеюшкину. Она председатель цехового торфокомитета, ей тоже надо быть здесь.
Пелагеюшкина явилась тотчас. Через несколько минут пришли бригадирши. Долгунов обратился к собранию:
Девушки и бригадиры, вы должны избрать в рабочий контроль несколько человек. Выбирайте из двухсотниц, зубастых, таких, которые честны, умеют отстаивать права торфяниц. Надо навести образцовый порядок в столовой.
Девушки стали выкрикивать имена, фамилии. Их голоса неслись от двери, из коридора, с подоконников:
Катю Пахомову!
Мартынову Шуру!
Женю Колыванову!
Юдину!
Какую Юдину?
Мала ростом! Она не увидит, как воровать будут!
Небось увидит! Она позубастее высоких!
Ольгу Тарутину!
Деда Корнея!
Арину Дееву!
Я не могу, отозвалась Арина Деева.
Почему? спросил Долгунов.
Тебе нужны зубастые, а у меня двух передних зубов нет!
Смех, крики, хохот.
Когда наступила тишина, Долгунов сказал:
Кто за названные кандидатуры?
Торфяницы дружно подняли руки.
Тише, девушки! Избраны единогласно. Расходитесь. Рабочий контроль остается. Мы порешим, как надо действовать. Аркашкин, вы можете тоже уйти.
Аркашкин вышел за девушками. Долгунов плотно закрыл дверь.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Долгунов, сосредоточенно хмуря брови, что-то быстро писал. Раздался звонок. Не отрывая карандаша от бумаги, он потянулся к телефонной трубке.
Парторг слушает Кто? Начрабторфснаба? Агафонов? Здравствуйте! Очень кстати!.. Что? Вмешательство не в свое дело? Скажите, пожалуйста! С каких это пор партийная организация не может вмешиваться в безобразия в цехе питания? Нет, это уж оставьте! Занимались и будем заниматься! Вы лучше бы проверили, как работают Аркашкин и Маркизетова Что-о-о? Будете жаловаться в горком? И отлично сделаете! Я как раз пишу туда кое-что и о вашей работе Да, да, рабторфснаба! Торфяной сезон начался, а вы, позвольте спросить, как подготовили столовые на предприятиях? Сколько раз твердили вам об этом! Походные лавки опаздывают с хлебом Что-о-о? Слушайте, что я вам говорю: из-за халатности ваших людей торфяницы часто без хлеба выходят на поля Мы не можем терпеть этого! Поняли?.. Что-о?! Не ваша вина? Транспорт? Война?.. Не болтайте! Не для этого разговора нас поставила партия, товарищ Агафонов!.. Что-о? В Наркомпищепром пожалуетесь? Сделайте одолжение! Но только знайте, что если в эти дни работа столовой не улучшится, то наша парторганизация такой вам тарарам устроит!.. Хорошо, хорошо! Не пугайте! Мы и сами с нетерпением ждем приезда секретаря Московского Комитета. До свидания!
Долгунов положил трубку, покрутил головой и бросил в пустоту кабинета: