Увидев среди них Дашу и Ольгу, он обрадовался: «Вот этих-то мне и надо!»
Девушки! позвал он. Остановитесь!
Девушки окружили сани, хором поздоровались с приехавшим:
Здравствуйте, Никанор Васильевич!
Привет, красавицы!
Куда держите путь?
Куда же, как не к вам, ласковые!
Ну, не очень-то мы ласковые теперь! отозвалась Глаша.
Что так? убрав улыбку с широкого, красного лица, тревожно спросил Никанор Васильевич. Аль обидел кто?
А то нет! Знамо, обидели! бросив взгляд на подруг, звонко ответила Глаша. Маменьки, бабушки!
Н-ну! рассмеявшись, протянул Никанор Васильевич и перевел взгляд с Глаши на Ольгу и Дашу, стоявших поодаль с хмурыми лицами.
Коровы телятся, овцы ягнятся. Колхознички четыре года навоз не возили в поле, он на дворах-то уже переметы подпирать начал, доложила Глаша. Мы, что ль, девушки, виноваты в этом? Вы знаете, где мы находились?
Как не знать! подхватил Никанор Васильевич. Славно работали на торфу! Кто, красавицы, вашего труда не знает!
Плохо знают. Через месяц нам опять на болото и до глубокой осени, до белых мух. Нам бы, Никанор Васильевич, отдохнуть, отоспаться перед таким трудом, а нас на зорьке будят. Две недели трудились. Дворы как зеркало А теперь вот доярками, телят поим. А вы, директор, позвольте спросить, зачем пожаловали?
Никанор Васильевич закрыл красноватыми веками серые глаза, пошевелил толстыми губами и ничего не ответил Глаше.
«Ой, кажись, в недобрый денек приехал к ним: больно сердиты! Да и день понедельник. Зря не отложил до завтра», подумал он и, вздохнув, поправил шапку-ушанку.
Да-а, ласковые, это все правда, что вы сказали, проговорил он после продолжительной паузы. В молодости надо поспать. В молодости отлично спится Да-а Ну, я в сельсовет, а вы?
А мы в правление, ответила худенькая, в солдатской шинели, Зина, председателю бороду выщипывать.
Не обижайте его, он у вас хороший, рассмеявшись, сказал Никанор Васильевич и тряхнул вожжой. Серый мотнул хвостом и зашагал.
А мы не за раз, а по волоску! крикнула со смехом Сима и первой бросилась в сани. Никанор Васильевич, подвезите нас до правления!
За нею с визгом посыпались в сани другие девушки.
Ольга, Даша и Глаша с ведрами в руках шли по обочине дороги. Никанор Васильевич сидел среди девушек и не мог в тесноте пошевельнуться. Серый едва тащил сани. Он навострил уши, прислушивался к девичьему визгу и хохоту. Никанор Васильевич уловил острый запах скотных дворов, запах парного молока: эти запахи исходили от девушек.
«Это хорошо, что расшалились. С веселыми лучше говорить о деле. Вот только Ольга и Даша отмалчиваются. Неужели догадались, зачем я приехал в село? И Глаша неспроста сразу заговорила о том, что обижают их чтобы я, старый, понял и отправился дальше из их села».
А вы, ласковые, чего не садитесь? обратился он к Ольге, Даше и Глаше. Довезет Серый. Дорога-то ледком покрылась, полозья сами скользят.
И верно, отозвались хором девушки в санях. Садитесь! Скорее, а то укатим!
Это куда же садиться-то? спросила Глаша. На дугу разве?
К нам на колени!
Ольга и Даша молчали. Из окон изб поглядывали женщины и качали головами. «Ну и озорницы! Облепили так, что саней не видно!» Серый с трудом дотянул непосильный груз до сельсовета. Девушки шумно скатились с саней. Отряхивая с себя снег и перекликаясь звонкими голосами, они направились к соседнему дому, где помещалось правление колхоза. Никанор Васильевич подошел к Ольге и Даше, потоптался на месте и нерешительно сказал:
Мне надо бы поговорить с вами.
Только с нами? сухо улыбнулась Ольга. Говорите со всеми.
А ничего со всеми-то?
Да ведь мы знаем, зачем вы, Никанор Васильевич, приехали, сказала Даша.
Неужели не поддержите, а?
Придется, хотя пообещала Ольга.
Так соберет побольше девушек, попросил Никанор Васильевич. Я все время думал о вас, ласковые, говорил себе: «Комсомолки помогут». Он выпрямился, повеселел и, показывая взглядом на девушек, стоявших у крыльца правления, пожаловался: А намяли же они мне бока в санях-то!
Ольга, Даша и Глаша подруги. Еще до войны школьные каникулы они проводили в МТС, где дядя Глаши, Павел Федорович Волков, работал механиком. Они были очень любознательными и трудолюбивыми девочками. Побывав в мастерской, они упросили Павла Федоровича, чтобы он позволил им обучаться слесарному ремеслу. Волков разрешил. Девочки стали аккуратно работать и так втянулись в это ремесло, что в течение всех каникул не пропускали почти ни одного дня. Они научились самостоятельно ремонтировать сложные сельскохозяйственные машины, управлять тракторами и комбайнами. О своей учебе в мастерской МТС подруги никому не говорили на селе. В 1941 году они окончили десятилетку. Лето первого года войны работали в колхозе помогали колхозникам убирать урожай.
* * *
Через полчаса зал сельсовета стал наполняться девушками. Ольга пригласила только тех, кто имел опыт работы на гусеничных тракторах, в карьерах, на дренажных машинах и в слесарной мастерской.
Молодежь размещалась на скамейках, на подоконниках, тихо перешептывались. Председатель сельсовета, Ольга и ее подруги Даша и Глаша прошли за стол. Собравшиеся молча смотрели на Никанора Васильевича, который сидел возле Ольги и изредка вздыхал. Ольга встала и обратилась к девушкам. Она коротко и ясно рассказала им о последних тяжелых боях на фронте, о посевной кампании, о нехватке рабочей силы и сразу предложила:
Девушки, мы должны недельки на две поехать в МТС и отремонтировать тракторы, комбайны и молотилки. По этому делу и приехал Никанор Васильевич. Он просит нашей помощи. Что вы скажете?
Если вы, ласковые, не поможете, то трудно будет, благодарно посмотрев на Ольгу, признался Никанор Васильевич. Людей у меня очень мало. Машины требуют большого ремонта. Слесарей почти нет. А ведь мы должны вспахать поля в срок и полностью выполнить план посевной
Ну и выполняйте! Кто ж вам, директор, мешает? заметила Шура и, блеснув сердито глазами, скрылась за спины девушек.
На торф мы! В колхоз мы! На ремонт в МТС мы! Вы что же, хотите семь шкур содрать с нас? раздались голоса.
Никанор Васильевич, покраснев, встал и начал говорить, но в зале поднялся такой шум, что директор еще больше смутился и, растерянно взглянув на хмурое лицо Ольги, виновато сел. Девушки одни добродушно, другие с раздражением выкрикивали:
Навоз вывезли, теперь тракторы вывози!
Ремонтируйте сами! Нашел ласковых!
Еще до торфа замотают, черти неладные!
Девушки, довольно кричать-то, обратилась к собранию Тарутина. Кричите не кричите, а помочь МТС надо! Вот нас собралось больше тридцати, среди нас имеются неплохие слесари по ремонту сельскохозяйственных машин.
Уж не ты ли, Ольга? спросила ехидно Ариша.
Я еду, ответила Тарутина.
И я еду, сказала Глаша.
И я, присоединилась Даша.
Вот это слесаречки!.. Директор, да они смеются над вами! крикнула Ариша.
Чтобы ускорить работу по ремонту, мы пригласим девушек, незнакомых с слесарным делом. Они будут только промывать и смазывать отдельные части машин, подносить и ремонт у нас пойдет быстрее. Да не шумите! На базар, что ли, пришли! Неужели не понимаете, как серьезно дело?! Завтра утром мы должны отправиться в МТС, приступить к работе. Кто за это, поднимите руки.
Что уж так, сразу, без обсуждения?
Надо поговорить! крикнула Шура, глядя на девушек.
После войны, Шура, поговорим! резко оборвала Тарутина. Ты комсомолка?
Не знаешь? растерявшись и покраснев, отозвалась Шура.
Не похоже что-то! Если комсомолка, то записывайся первой! чуть улыбнувшись, сказала Даша. Вот бумага. Подходи к столу.
Она взяла карандаш и расписалась, за ней Ольга, Глаша и Шура. Шум прекратился. Девушки, переглядываясь, быстро, одна за другой, стали в очередь к столу. Расписывались со смехом, шутками. Никанор Васильевич помолодел, с улыбкой посматривая на девушек. Сима, расписываясь, спросила у него:
А будешь угощать ласковых чаем с шоколадом?
Директор привстал, серьезно ответил:
Шоколаду нет, а конфет привез. Специально для вас.
Смотри, директор, не обмани! сказали хором девушки.
Как это можно! Да я, обиделся Никанор Васильевич, я никого никогда не обманывал Уж не обижайте старика.
На другой день, рано утром, Никанор Васильевич прислал в село три грузовые машины. Тридцать семь девушек погрузились на них и уехали.
* * *
В мастерской, в большом, крытом щепой сарае, остро пахло керосином. На цементном полу блестели части машин, возле них лежали маслянистые тряпки и пакля. Широкие двери были открыты. Ветер срывал снег с крыш. Он молочно дымился, застилал обнаженные деревья сада, сбегавшие под гору, к реке. Девушки молча работали у тракторов. В дальнем углу, за разобранным комбайном, жужжал токарный станок на нем работала Глаша. Недалеко от нее три девушки в синих комбинезонах проверяли при помощи манометра радиатор. В нем булькала и шипела вода.
В порядке! сказала одна из них.
Высокая девушка с подвязанной щекой у нее болел зуб отняла насос, подняла радиатор и отнесла его к трактору, стоявшему у ворот.
Ставь на место, распорядилась Даша, а потом я проверю.
Ольга с четырьмя подругами собирала отремонтированный комбайн. Она не заметила, как подошел к ней директор:
Тарутина, у тебя золотые руки!
В масле и бензине, Никанор Васильевич.
Это правда, согласился директор, но все же они у тебя золотые. Не знал, что ты такая мастерица, а то поставил бы вопрос о назначении тебя техническим директором МТС.
Не пошла бы я, Никанор Васильевич, ответила Тарутина, это дело не нравится мне, к другому тянет.
Да и мы не думали, что Ольга слесарь, сказала Ариша. Не знаем, когда и где она этому делу научилась.
Тарутина прислушивалась к работе мотора.
Зина! обратилась она к худенькой, стройной девушке. Закрепляешь подшипник, а вот эта часть при вращении задевает за корпус рамы. Раньше, чем закреплять, надо проверить.
Это последний комбайн? спросил директор.
Да, после обеда и его соберем, сказала Ольга.
За комбайны я спокоен, а вот
Ольга не дала ему договорить, оборвала:
Я в обиде на вас за Глашу и Дашу. Они в ремонте тракторов понимают лучше меня. В этом я ручаюсь за них. И вы, Никанор Васильевич, больше не говорите таких слов про них, а то обидятся и уедут
Что ты, Оленька! Это я только с тобой, вздохнув, проговорил Никанор Васильевич и, бросив взгляд на девушек, заканчивавших сборку хедера, зашагал к третьим воротам, где урчал трактор.
Возле трактора толпились девушки. За рулем сидела Валя, поблескивая живыми карими глазами. Даша Кузнецова прислушалась к работе мотора и сказала: «Пошел!» Валя нажала педаль, трактор вырвался из ворот на площадь и, поднимая вихри снежной пыли, сделал круг. Подъехав к воротам, Валя, не останавливаясь, повела трактор под навес, где стояли уже отремонтированные машины.
Никанор Васильевич громко поздоровался с Дашей и другими девушками. Они ответили на его приветствие и, окружив, зашумели: «А где конфеты?», «Обманули. А еще».
Как обманул? щуря глаза, удивился Никанор Васильевич. Чай пьете с сахаром и молоком, хлеба даю
По килограмму Не обижаемся.
А где конфеты?
Сахар полезнее. В конфетах соя
А вы нам, ласковым, не соевые!
Ласковым я на дорогу, как кончат ремонт, дам конфет, сказал Никанор Васильевич.
Правда? Вот хорошо-то!
С гостинцами, значит, домой прикатим!
Качать директора! раздались голоса.
На шум подошли другие девушки и, вытирая паклей руки, остановились.
Вас, красавицы, качать надо, а не меня. Теперь уберем урожай по-боевому. Верьте, ласковые, слову старого большевика!
* * *
Прошло больше недели, как Ольга и другие девушки вернулись из МТС. Все тракторы, комбайны и молотилки были отремонтированы. Никанор Васильевич остался очень доволен работой.
Какие вы молодцы! говорил он, усаживая девушек в машины и подавая им подарки.
Они застенчиво краснели от его похвал и, принимая большие пакеты, спрашивали:
Никанор Васильевич, почему пакеты такие тяжелые? Чего это вы наложили в них?
Директор счастливо улыбался, шутливо отмахивался:
Не скажу! Приедете, ласковые, домой и увидите!
Девушки только дома развязали пакеты. В них оказалось по три килограмма орехов, по килограмму конфет и по четыре плитки ванильного шоколада.
Вспомнив день приезда из МТС, Ольга в душе поблагодарила Никанора Васильевича за подарки. «Они теперь все еще лакомятся, а я к своим орехам и сладостям и не прикасалась, забыла про них», подумала она и открыла пакет.
Сумерки сгущались. За окном сонно чирикали воробьи. На самой верхушке березки сидела ворона и, вытянув шею, изредка каркала. В зальце тикали часы, на кухне гремела посудой мать. Ольга, задумавшись, ломала одну за другой дольки шоколада и медленно ела. Очнулась только тогда, когда в руках осталась лишь серебряная обертка.
В комнатушке стало темно. Девушка задернула занавеску. Засветила лампу, повернулась к этажерке и стала разглядывать корешки книг. Взяла «Избранные стихи» Валерия Брюсова. За чтением Ольга не услышала, как вошла мать, взбивала перину и подушки. Любимый поэт уводил девушку то на улицы Рима, то в альковы царевен, то в каменоломни рабов, то на поля битв революции, то в Москву, к Ленину.
Ольга подняла глаза от книги, прислушалась. На селе уже началась перекличка петухов. С печки доносился тихий храп матери. Девушка разделась, погасила лампу, забралась под одеяло, закрыла глаза и провалилась в покой и тепло.
* * *
Оля?
Ау!
Не аукай, ты не в лесу.
Я дальше.
Замолчи, озорница!
За перегородкой, в крошечной комнате, послышался смех.
Такой уродила!
И тут я виновата?
А я совсем и не виню. Славлю каждой кровинкой за то, что ты дала мне жизнь. Ну, и сама себе нравлюсь такой, какая есть.
Ох, девка
Мать и дочь в одно время вышли в зальце, залитое голубоватым светом мартовского дня, и остановились друг против друга: одна сухонькая, с морщинистым, желтоватым лицом, с усталым взглядом когда-то красивых карих глаз, другая стройная, темноглазая и краснощекая.
Глядя на мать, Оля улыбалась. Мать, любуясь дочерью, вспомнила, что много лет назад и она была точь-в-точь такой же красавицей, как ее Ольга, и тоже заулыбалась, словно себя самое увидела в молодости. Спохватившись, она прошла в кухоньку и спросила из-за полуоткрытой двери:
Кто едет с тобой в Рязань-то?
Даша Кузнецова.
Так и знала! Две нерасставухи!
Тебе это не нравится, мама?
Больно озоруете вместе-то!
И меня считаешь озорницей? И не любишь?
Хотела бы не любить, да не могу. Да и Дашу Поезжай лучше с Катей, та посерьезнее будет. А с Дашей натворите делов, как
Как осенью!
Боюсь, что и масло отдадите
Как яблоки!
Да, вот этого я и боюсь!
Масло и мясо колхозные, не отдадим, не бойся. А яблоки наши, из усадебных садов. Мы потому и решили сдать их в лазарет. Что ж тут озорного-то? Раненые бойцы полакомились. Ты должна, мама, похвалить за это Дашу и меня.
Если бы ты, девка, знала, сколько стоило тогда на базаре каждое яблоко, так ты бы
Ох, мама! Вот этого я не люблю в тебе! воскликнула Ольга. Мне даже не верится, что ты такая жадная!
А ты очень простая. Ну, прямо благодетельница для всех
Не для всех, а для тех, у кого мы в долгу. Папа меня и Дашу похвалил, сказал: «Правильно, девчата, поступили».
Ой, не говори мне о старом дураке! сердито воскликнула мать. Твой отец на трех войнах был, от его героизма у меня сердце почернело. Вот и теперь ушел в партизаны. Что, без него не обошлись бы?
Папа иначе не мог.
Девка, не режь мне сердце!
Ольга замолчала. Повернувшись к зеркалу, висевшему на стене над комодом, расплела косу. Темно-русые волосы рассыпались по плечам.
Расчесывая их, Ольга взглянула в окно. На завалинке синел снег. Синица носиком чистила перья крылышек. На серой дороге над оттаявшими кучами конского навоза чернели галки выбирали из помета непереваренный овес. Где-то трещала сорока: «Та-та-та, та-та-та! Я все понимаю, я первая умница».