Иди, иди! Говорю, не таков Волдырин, чтобы каждая торфушка его пугала! Я больше пятнадцати лет сижу на торфу. Да-да! Разбираю, где правая, где левая сторона Так-вот, бригадирша!
Не на торфу вы сидите, а на навозе, презрительно бросила Ольга и показала на соседнюю карту, где куски торфа тонули в месиве грязи. Разве это торф? Вы позорите нашу работу! Она отвернулась от него, и, не оглядываясь, зашагала к бригаде.
Волдырин, побагровев, пробормотал ей вслед что-то. Ольга подошла к девушкам и стала быстро работать, жалея о зря потерянном времени. Начальник поля долго сердито смотрел исподлобья на бригадира, заложив руки в карманы пиджака. Видя, что никто из девушек бригады Тарутиной не обращает на него никакого внимания, он погрозил кулаком, в бешенстве крикнул:
Меня меня учить вздумала!
Придя домой после работы, Ольга легла в постель, но не могла заснуть перед глазами стоял Волдырин и цинично улыбался в лицо. Заснула незаметно, решая вопрос: оставаться на этом поле или требовать перевода?
Барак наполнился голосами. Торфяницы, перебивая друг друга, выкрикивали:
Девоньки, глядите, глядите, как расписали! Вся бригада на бровке спит, и бригадирша тут же похрапывает. Нос закорючкой и кверху, а на губах аж пузыри дуются.
Увидит так опять взбеленится.
Прошибешь ее этим! Грибкова к таким картинкам привыкла. Сама, глядючи на картинки, ржет до слез. Девки не отстают от нее, хохочут
Ольга не сразу поняла, о чем гомонят девушки. А поняв, вскочила с постели с тревожной мыслью: «Неужели проспала?»
Быстро одевшись, она схватила полотенце и направилась к умывальнику. Навстречу ей шел сотрудник редакции «Все для фронта!». Он поздоровался с нею, протянул свежий номер газеты.
Тарутина, ты сегодня именинница!
Любопытно! А я на новом поле совсем не чувствую себя таковой, проговорила Ольга и быстро развернула газету.
Увидев свой портрет, она покраснела и сурово посмотрела в глаза сотруднику редакции.
Вы что ж, товарищи газетчики, смеетесь надо мной? Знаете, на поле Волдырина не бывало и не будет пятисотниц!
Подбежали девушки, закричали, протягивая руки через головы подруг:
Дайте нам газетку!
Посмотрим, как вы нарисовали нашу бригадиршу!
Дам, не рвите! Всем дам! Да не кидайтесь так! Говорю, всем хватит. Я один, а вас много! Так с ног собьете.
А ты, кавалер, держись! заметила Глаша.
Удержишься тут! пошутил он. У вас вон какой румянец на щеках
Девушки, отойдите подальше от молодого человека, сказала Глаша, сгорит, как мотылек, в пламени ваших щек.
Среди девушек раздался хохот. Ольга невольно обернулась к ним.
О-о! Наш начальничек!
Именинничек!
Вот уж подлинно именинник, не то что ты, Оленька! Погляди-ка!
Где? Не вижу.
Не любуйся на себя, а глянь на четвертую страницу, сказала смеясь Даша. Хорош, нечего сказать! Губки у него, как сосиски. Эва как присосался ими к посудине!
Тарутина глянула на четвертую страницу, окинула взглядом девушек, корчившихся от хохота, улыбнулась, но тут же сдвинула черные брови и обратилась к своим:
Подружки, так за хохотом мы не заметим, как и солнце поднимется.
Не ожидая ответа, она направилась к выходу. Девушки ее бригады последовали за нею.
Алая заря бледнела, гасла. От легкого ветерка шелестела листва на осинах. За поселком, на озере, крякала утка. Тарутина шла впереди бригады. Опять думала о Волдырине, о его упрямстве, о его насмешках. Девушки, видя Ольгу расстроенной, решили своими шутками развеселить ее.
Каждая из них старалась придумать что-нибудь смешное.
Девушки звонко и весело смеялись. Ольга молчала. Взглянув на нее, подруги перестали смеяться.
Заря погасла, показался вишневый край солнца. Бригада Ольги молча пришла на свое поле, молча приступила к работе.
* * *
Петр Глебович проснулся рано, ему, как и Тарутиной, не спалось в эту ночь. Хотя накануне и держался нагловато в разговоре с нею, издевался над ее предложениями, но вечером, придя домой, он сильно забеспокоился, так, что даже стакан водки, выпиваемый им обычно перед сном, остался нетронутым.
Черт, а не девка! проговорил он, отодвигая от себя открытую банку с тушенкой и водку. Ну и привязалась! Что ей надо?
Он согнал комара с лысины. Тот тяжело, обвисая светящимся розовым туловищем, полетел к окну и сел на стекло. «Нил Иванович нос воротит от меня, с тревогой думал Волдырин, ворочаясь в постели и стараясь себя успокоить: Ничего, Казенов и Завьялов заступятся».
Утром, встав с постели, Петр Глебович увидел стакан с водкой, хотел вылить в бутылку, но, раздумав, залпом выпил, мотнул головой и вытер углом скатерти губы.
«А теперь в поле».
Он сунул поллитровку во внутренний карман широкого пиджака, нахлобучил картуз и вышел.
У конторы участка на стенде был наклеен свежий номер газеты «Все для фронта!». Возле стенда толпились девушки, начальники, техники и парторги полей. До слуха Волдырина донеслись смех, отдельные фразы.
Не в бровь, а прямо в око!
Что ему не пить: водка всегда в кармане, а начальство далеко.
Это он, девоньки, торфяниц в литровку разглядывает.
Не проглядит небось, в каком бараке смазливенькая живет, мигом в технички переведет.
Тише, девоньки! Гляди, сам сюда катит
И впрямь!
Уйдемте отсюда. Пусть один полюбуется на себя.
Девушки, поглядывая на медленно катившуюся фигурку, отошли от стенда и повернули в поле, за своими бригадами. Вслед за ними двинулись начальники полей.
Петр Глебович подошел к стенду и остановился, выпучив глаза.
«Гм!.. Кого это так разрисовали? «Внимание, внимание! Рекорд! Новое в сушке канав!» Это опять про Тарутину, о ее предложениях? Интересно! И он стал читать дальше: «Изобретение начальника поля Петра Глебовича Волдырина». «Гм обо мне!»
Глядя на рисунок, он втянул голову в плечи и завернул такое словечко, что проходившая мимо старушка испуганно шарахнулась в сторону и закрестилась.
Осподи!
На карикатуре была изображена канава, захламленная пнями, кусками торфа, сучьями. На бровке, лицом к канаве, развалился толстенький человечек и пьет из запрокинутой поллитровки «московскую горькую». На березке сидит щегол и, глядя на жирного человечка, поет.
Рассматривая рисунок, Волдырин не заметил, как позади него образовалась новая группа торфяниц, как подошли Барсуков и парторг поля Левашов. За его спиной раздался девичий хохот; он вздрогнул, оглянулся, снял картуз и вытер пот с лысины.
Что, Глебович, попался на зубок Гуманевскому! хлопнув широкой ладонью по плечу Волдырина, добродушно крикнул Барсуков.
Волдырин вскинул злые глаза на Барсукова и пробормотал:
А может, это и не я? Может, Ермаков или Морозов.? Что, у них поля лучше, что ли, моего? А водку хлещут почище меня Гм! И он перевел мутный взгляд с Барсукова на рисунок, а с рисунка на хохочущих торфяниц.
Нет, это не они, заметила худенькая девушка в белой панамке и скрылась за подругами. Это как есть Волдырин! Его лысина, его губы, его мордочка яичком.
Девушки снова засмеялись, отвертываясь от Волдырина, что-то смущенно бормотавшего и бросавшего вокруг сердитые, взгляды.
Плохи дела твои, Петро, насмешливо сказал Левашов и слегка толкнул под локоть начальника своего поля Барсукова. Уж если Гуманевский взялся за тебя, так держись: скоро не отступится. Не приведешь поле в порядок каждый день будешь любоваться на свой портрет в газете.
Подошла Ариша Протасова и уставилась злым взглядом на рисунок. Проскочив мимо хохочущих девушек, она протянула руку к газете и хотела сорвать ее. Торфяницы вовремя закричали на нее:
Аришка, не смей!
Петр Глебович шарахнулся от газеты и, расталкивая девушек, молча зашагал в поле. «Все Тарутина, без нее это дело не обошлось» Взволнованный, обиженный и злой, он быстро добежал до своего поля и, наткнувшись там на Ольгу, свернул в сторону, прошипев:
Тебя-то только мне и не хватало! Нет уж, катись к чертовой матери со своими разговорами!
Эта ненависть, промелькнувшая в его глазах, не ускользнула от взгляда девушки. Она громко, чуть насмешливым голосом, остановила его:
Здравствуйте, Петр Глебович!
Здравствуйте, здравствуйте! бросил Волдырин и, свернув налево, побежал по картовой канаве в глубь поля.
Из разросшихся кустов то и дело, вспугиваемые его шагами, взлетели с металлическим криком чирки. Пройдя с полкилометра, Волдырин остановился и осмотрелся вокруг. Участок Тарутиной был далеко, на ближайшей карте работали девушки бригады Грибковой. Они не обращали никакого внимания на начальника поля, да вряд ли и видели его в зарослях картовой канавы. Заметив пообсохший пенек под молодыми березками, Петр Глебович сел на него, снял картуз, вытер лысину, вздохнул и подумал: «А ни черта эта Тарутина не сделает мне». Потом вынул из кармана поллитровку и запрокинул голову. Петр Глебович тянул и тянул, не отнимая совочка губ от бутылки. Его жирная шея покраснела. Выпив водку, он поглядел осоловевшими глазами внутрь бутылки и бросил ее в кусты. Она, звякнув, скатилась в канаву. Петр Глебович зевнул, поднялся и, подминая кусты чернобыльника, повалился животом на землю. «Отдохну до обеда, потом и на поселок» Горячее солнце и выпитая водка сразу разморили его. Через минуту громкий храп в картовой канаве заставил бригадиршу Грибкову насторожиться.
Кто это храпит-то? спросила она, выпрямляя спину. Заснул, что ли, кто из вас, девки?
Кажись, никто не спит, зевнув, отозвалась Ариша Протасова. Все девчата на местах, двигаются.
Все ли? переспросила Грибкова. «Двигаются»! передразнила она Аришу. Тогда какой же это дьявол так расхрапелся на моем участке?
Да это, Грибкова, дрезина катит к нам, заметила Аксюша, рыхлая девушка с грустными глазами и небольшим розовым носиком на круглом и румяном личике. Это она и хрипит!
Она и есть, согласилась Грибкова. Девки, теперь не зевать у меня, а работать!
Девушки, разговаривая, принялись за укладку торфа в змейки.
Из-за поворота действительно вылетела дрезина. В ней сидел главный инженер предприятия Казенов. Сверкая, дрезина быстро неслась к волдыринскому полю и, приближаясь, вырастала. Инженер осматривал поля. Боясь испачкаться в торфяной грязи, он выходил из дрезины лишь в исключительных случаях, когда замечал какой-нибудь беспорядок. Подъехав к полю Волдырина, инженер заметил, что на отдельных картах неправильно поставлены змейки, а на других после формовки и вовсе не подняты бруски Он остановил дрезину и, щуря холодные глаза, неохотно вышел из нее, боясь испачкаться.
Безобразие! Ленты не оторваны, огрехи после тракторов Змейки поставлены забориком, одна на другую Пленка сплошная осталась. А ведь проформовано хорошо, и залив был сделан правильно. Разгильдяйство! Надо же столько оставить неподнятого торфа на картах! Если так будем работать, то и половины торфа не соберем. Недовольно хмурясь, Казенов шагнул вперед, но тут же, глянув под ноги, остановился желтые ботинки уходили в жижу. Отступил и поморщился: «Фу, какая грязь!»
Эй, позвал он торфяниц. Где Волдырин?
На его сердитый голос метнулась Ариша Протасова, за ней Грибкова.
Где он, черт его побери?! отыскивая взглядом сухие места на карте, чтобы пройти дальше, кричал Казенов. Сколько лет работать на торфу и так запустить поле! Намылю же я ему плешивую башку!
Он с опаской дошел до картовой канавы, до той, у которой в кустиках спал беззаботным сном Волдырин. Лицо инженера становилось с каждой секундой все суровее. Он уже был сердит на Волдырина. Подойдя к мостику, он шагнул на конец доски, но соскользнул в канаву. Ариша и Грибкова так и ахнули. Увидев инженера в торфяной жиже, бросились к нему.
Черт лысый! закричал Казенов, сжимая кулаки и озираясь вокруг.
Грязь стекала с брюк и с рукавов. Ариша подбежала к нему, присела и стала травой счищать грязь. Казенов выпрямился, отставил левую ногу и сердито посмотрел на Грибкову. Ариша случайно взглянула на березняк и увидела в нем Волдырина. «Это он, дьявол, храпел, а не дрезина, подумала в страхе девушка. И сейчас храпит. Как это только не слышит Казенов!»
Волдырин лежал на спине, с раскинутыми руками, часто просыпался, стонал и никак не мог подняться на ноги. С багрового лица, нагретого солнцем, катились капли пота.
У Протасовой захватило дух. «Как же быть-то? подумала она. Инженер наткнется на Петра Глебовича. Как отвлечь его и с пути свернуть?» Она так забеспокоилась, что решила задержать инженера и поэтому обратилась к Казенову:
Товарищ начальник, это ваша дрезина-то?
Казенов оглянулся, удивленно спросил:
Моя, а что?
Ваша? Замечательная машина! крикнула она во весь голос.
Что кричишь? Не глухой я. Не понимаю: что хочешь сказать?
Протасова же совсем истошным голосом начала выкрикивать:
Очень она у вас голубая! Такая голубая, такая красивая! Очень нравится мне, товарищ Казенов!
Волдырин поднял голову и слушал.
«Ну и слава богу, сказала Ариша себе, проснулся. Теперь пусть сам придумает, как вылезти из беды».
Казенов нахмурился, шагнул вперед, подумал: «Явная дура. А не смеется ли эта рыжая надо мной?»
Шагая, он чуть не наступил на Волдырина. Раздвинув березки, проговорил:
Да это, кажется, Глебович?
Я, товарищ Казенов, со стоном проговорил Волдырин.
Вы что же, спать пришли на поле во время работы? Пьяны? грозно спросил Казенов, и красивое бритое лицо его приняло брезгливое выражение.
Волдырин простонал:
Какое пьян! Я свиной тушенкой отравился. Такая резь в кишках, товарищ Казенов, что и встать не могу. Ой, ой! ткнулся лицом в землю и взвыл от боли.
Сильно схватило, Петр Глебович? спросил уже с беспокойством Казенов. Надо в поселок, к врачу. Еще умрете в поле Ах, беда-то какая!
Протасова смотрела в землю и, радуясь за Волдырина, про себя смеялась над инженером. Волдырин хотел было встать, оперся на руки, но тут же ткнулся головой в кусты.
Не могу! простонал он.
Казенов совсем подобрел:
Спали? Не слыхали, как я подъехал?
И вовсе не спал, товарищ Казенов. Я немножечко вздремнул, чтобы про боль забыть Ой, ой! Да еще эта малярия привязалась. Сразу две болезни
И давно у вас малярия? недоверчиво спросил Казенов. Я что-то не замечал, чтобы вы болели
Да почти недели две как трясет
Ой, товарищ начальник, как Петр Глебович мучился-то до вас! ввернула Ариша и, закатив глаза, вздохнула: Так мучился, что
Грибкова, чтобы не рассмеяться, отвернулась.
Да и горе у него случилось такое, продолжала Протасова, не глядя на инженера, словом, неприятность От нее одной заболеешь.
Инженер насторожился, глядел то на Протасову, то на Волдырина, спросил:
В чем дело?
Вместо ответа Ариша выхватила из кармана спецовки газету и протянула ее инженеру.
Тот развернул ее, быстро пробежал взглядом по статьям и, ничего не найдя, пожал плечами.
Ничего не понимаю.
А вы, товарищ инженер, взгляните на последнюю страницу и увидите, сказал с раздражением Петр Глебович, и на его измятом лице появилась злая улыбка.
Казенов глянул на карикатуру и рассмеялся.
Крепко разукрасили! Не знаю, как насчет вас, а что касается захламленной канавы, то картинка с натуры. Сам только что хотел пробрать вас
Вам смешно, товарищ Казенов? А каково мне, старому, заслуженному торфянику! Почти два десятка лет жизни отдал торфу, всю свою душу вложил в торф и вот, нате вам, с грязью смешали Волдырина!
Ариша засопела носом, высморкалась и сказала:
И еще то сказать, товарищ начальник: какими глазами Петр Глебович будет глядеть на народ! Как только вы дозволяете печатать такие картинки на специалистов! Торфяницы зубы скалят на своего начальника. Это дело, а? От одних их насмешек заболеть можно. А я не знаю, как он, бедный, работает только. Им, газетчикам, что стоит оклеветать человека? Ничего! Они приедут, поглядят и разрисуют хорошего человека всему народу на смех и уедут. Метлой надо гнать таких газетчиков с поля!
Я не могу запретить газетчикам приезжать на поля. В прошлом сезоне и меня прокатили в «Комаре». Небось помните?
Ну уж и прокатили! Мы, торфяницы, даже и не поняли рисунка: не то они пошутили над вами, не то похвалили.
Газетчики мне не подчинены, заметил главный инженер.