Газетчики вам не подчинены?! удивилась Ариша. Кто этому поверит? Вы ведь сами даете им дрезину. А зачем? Пешком они не пойдут на поля, не захотят лапки пачкать в торфяной жиже.
А вы, Протасова, что заступаетесь? спросил Казенов. Жалко, что ли, вам Петра Глебовича?
Ариша промолчала, как бы не расслышала его слов.
Ой, ой! опять громко застонал Волдырин и мотнул головой. Товарищ Казенов, я, кажется, застрелюсь. Затравили, замучили больного человека!
Застрелиться? Что за чепуха! воскликнул Казенов и обратился к «больному»: Вы, Петр Глебович, глупости не порите! Сами знаете, что газета есть газета: «Комар» не может не кусать, вот он и кусанул вас, а вы уж и раскисли.
Газета, газета! повторила Ариша и махнула рукой. Из-за этой-то вот газеты и работа у нас идет через пень колоду.
Это почему же? сразу насторожился Казенов. Работаете вы в самом деле отвратительно. Не змейки ставите, а забор. Торф в таком заборе не скоро высохнет.
А все газета! Как она опозорила Петра Глебовича, так торфяницы и перестали слушаться его.
Да ведь рисунок-то поместили только в сегодняшнем номере, перебил Казенов, а змейки
Протасова, не слушая, сыпала свое:
Что ж, что в сегодняшнем! Одна Тарутина всем кричит: «Я Мои девушки! Я Мои стахановки!» Так на все поле и кричит, инда звон в ушах стоит! А поглядите на качество ее работы! Срам один! Не лучше ее и Катька и Дашка, да и девки их бригад горло перервут Петру Глебовичу, если он что скажет им. Вот как они, это комсомолки-то, ведут себя! У них нет ни уважения, ни почтения к своему начальнику. Вот и дерись тут за план, за качество торфа, помогай фронту! Ариша вздохнула, достала платок из кармана спецовки, высморкалась в него и заключила: Ну прямо, товарищ начальник, реветь хочется!
Тарутина не моя, а ваша, Ариша, возразил Казенов. Она ваша землячка, из одного с вами села. А качество торфа Тарутина дает всегда хорошее. А какие у нее нормы выработки
Знаем, знаем, как она пробивает себе дорогу! Нас не обманете! На болоте я техником не один сезон работаю. Газетчиков этих, я говорю, не надо пускать на поля, один вред от них.
Замолчи, Ариша, а то и ты попадешь на страничку «Комара», пошутил Казенов.
Протасова вскипела, сунула платок в карман.
И пусть рисуют! И пусть рисуют! Не больно я испугалась! Заодно уж с Глебовичем буду страдать! Защиту теперь честным людям, как вижу, не у кого искать! Пусть девки на бровках читают газеты! Пусть торф сушит господь бог! Наплевать!
Петр Глебович, за чем вы смотрите? Разве можно газеты читать в рабочее время? сказал Казенов. Пусть читают и просвещаются в обеденный перерыв. Вижу, что вы плохо смотрите за делом, а газеты и парторг тут не виноваты.
Протасова махнула рукой и отвернулась от Казенова, как бы говоря ему этим, что ведет разговор с ним впустую, что Петр Глебович и она, техник, бессильны бороться с таким злом, как Тарутина и газетчики. Казенов взглянул на Волдырина, лежавшего неподвижно, и прислушиваясь к его коротким стонам, подумал: «Заболел, бедняга. Надо, пожалуй, заступиться за него». Не простившись с Протасовой и Волдыриным, он направился к дрезине.
Ариша насмешливо посмотрела ему вслед и проговорила с обидой в голосе:
Уехал начальничек. Не хотела выручать тебя, да уж так Сперва подумала: «Пусть пьяницу выручает фельдшерица».
Гм Спасибо, спасибо, Ариша! пробормотал Волдырин, пуча красные пьяные глаза. Не серчай, миленок, ведь мы с тобой старые друзья. Не знаю, как бы я и вылез из беды, ежели бы не было тебя, моя рыжая.
Рыжая? И вовсе не рыжая, пробурчала Ариша. Иди к своей белокурой! К Ганечке!
Гм Прости, золотая!
Протасова махнула рукой, побежала к грибковской бригаде.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Казенов, сидя в дрезине, по привычке деловых людей мысленно фиксировал свои впечатления от разговора на поле. «За Волдырина, безусловно, надо заступиться пьет, конечно, но дело знает. Завьялов поддержит. Тарутину Долгунов и другие начальники слишком захваливают, девчонка зазналась. Редактор Гуманевский дискредитирует таких специалистов, как Волдырин. С ним надо поговорить серьезно, и сегодня же».
Голубая дрезина проехала поселок, покатила в Шатуру. Мимо проплывали озера, и черно-синие сосны, и елки, с изумрудной зеленью березы, осины и кусты орешника. С озер поднимались с кряканьем утки и, кружась над водой, пропадали за высокими и частыми деревьями; тонко и жалобно крича, легко проносились серебристые чайки. Инженер уже не думал ни о Волдырине, ни о Тарутиной, ни о запущенном волдыринском поле.
Чтобы рассеять чувство досады, он стал смотреть по сторонам. Мелькали поля, озера, перелески и деревеньки. Солнце садилось, небо было голубым. Дрезина подъезжала к Шатуре. Казенов перестал мурлыкать, открыл дверку и вышел у подъезда предприятия. Войдя в кабинет, он позвонил. Вошла Чернова. Главный инженер, не глядя на нее, спросил:
Бумаги Все дела к докладу.
Он взял папку и, не заезжая домой, чтобы сменить костюм, отправился на совещание к директору. В кабинет Завьялова он вошел спокойным, деловым. Совещание уже началось. Казенов пробыл на нем до двух часов ночи. На улице он заметил огни в окнах редакции и, вспомнив Волдырина, решил: «Зайду к редактору, поговорим с ним».
Войдя в небольшой зал, Казенов стал глазами отыскивать в группе сотрудников редактора. В углу за столиком сидела курносая, с малиновым круглым лицом машинистка; ее подвитые волосы падали на лоб. Молодой человек в коричневом костюме, с продолговатым лицом диктовал простуженным голосом. Остальные сотрудники сидели за столиками и что-то писали. Табачный дым плавал под потолком и мраморной пеленой выходил в открытые окна. Казенов обратился к одному из них:
Мне нужно видеть редактора.
Сотрудник черкнул пером по бумаге, вскинул глаза на инженера и приветливо сказал:
Инженер Казенов? Здравствуйте! Вам Гуманевского?
Здравствуйте! Мне надо поговорить с ним.
Пройдите в следующую комнату.
В комнате редактора, как и в первой, было тесно и накурено. Гуманевский говорил по телефону. Сотрудница, видя, что инженер стоит, поднялась и вышла. Казенов сел на ее стул лишних стульев не было здесь. Гуманевский кивнул головой инженеру и продолжил разговор по телефону. Инженер блуждал взглядом по стенам, по столам, заваленным столичными и местными газетами, гранками и бумагами. Гуманевский повесил трубку и, обратившись к молодой красивой женщине, сидевшей за столиком у окна, сказал:
Марья Ивановна, в подвале завтрашнего номера надо дать статью о Волдырине.
Это какую же, Алексей Максимович? Их у нас две, подняв от гранок спокойные глаза, проговорила Марья Ивановна. Одна под названием «Сорную траву с поля вон!». Эту?
Да, сказал Гуманевский и взглянул на инженера.
Казенов смотрел на редактора, одетого в форму морского офицера, на его черную шевелюру и думал: «Военный, привык командовать. Черт знает, на каком языке с ним разговаривать»
Я рад, товарищ Казенов, что вы вспомнили нас, проговорил с большой искренностью Гуманевский.
«Вот-вот, подумал не без гордости Казенов, еще бы вам не радоваться, когда к вам в редакцию зашел главный инженер, авторитет которого стоит очень высоко на торфяных предприятиях!»
В комнату вошла сотрудница. Инженер не встал с ее стула. Она прислонилась к стене и ждала. Гуманевский улыбнулся одними глазами и проговорил:
Галя, возьмите мой стул и садитесь за подборку материала.
Он подал ей стул и повернулся к пожилому человеку, сидевшему у кафельной печки в уголке:
Тихон Петрович, статья о рекордах Тарутиной готова?
Готова, ответил тот и подал редактору исписанные карандашом листки.
Отлично! Завтра поместим ее на первой полосе, сказал Гуманевский, просматривая статью. А статью о бригадах Смеловой и Звягинцевой пустим в следующем номере. Положив листки на стол, он обратился к инженеру: Простите, что отвлекаюсь, торопимся с номером. Я внимательно вас слушаю, товарищу Казенов.
Инженер откинулся назад, положив ногу на ногу и поглядывая на ботинок, сказал:
Мой приход к вам, товарищ Гуманевский, пожалуй, уже бесполезен.
Я вас не понимаю, товарищ Казенов, удивился и обиделся редактор. Я и сотрудники выездной редакции газеты «Правда» всегда рады помочь вам.
Если вы так ставите вопрос, то я скажу прямо: мне кажется, что вы в оценке работы Волдырина несправедливы
Гуманевский слегка поднял брови и, настораживаясь, спросил:
Несправедливы? Вы так думаете? Тогда разубедите нас в этом.
Волдырин, уверяю вас, не такой уж плохой специалист. Правда, он иногда ошибается в деле, но кто не ошибается! Не ошибается тот, кто ничего не делает! воскликнул Казенов. Надо не бить специалиста, а помогать ему в работе. Так я говорю? А вы что делаете?
Разве мы мало помогали Волдырину? спросил Гуманевский. Прошу вас познакомиться с комплектом газеты. Но этот специалист не захотел принять помощь редакции.
Источник, из которого редакция берет материал о Волдырине, не объективен, не обращая внимания на слова редактора, продолжал Казенов. Взять хотя бы разговоры торфяниц о его пьянке. Они говорят, что он в пьяном виде является на поле.
Разве это не так?
Ложь! Неправда! воскликнул Казенов. Человек страдает малярией, а сплетники трубят, что он А ваша газета
Она и ваша, заметил мягко Гуманевский.
Конечно, конечно! поправился инженер. Вот это-то и обидно, что наша газета и
и? спросил редактор, грустно улыбаясь.
помещает непроверенный материал, порочит специалистов. Словом, простите, печатаете сплетни Да-да!
Ошибаетесь, возразил редактор и провел ладонью по черным волосам. Мы не строим газету на сплетнях, как вы говорите. Марья Ивановна, дайте папку с материалами о Волдырине.
Сотрудница подала папку. Редактор открыл ее и стал рассказывать о порядках на волдыринском поле в первые месяцы сезона, о безобразном пьянстве Волдырина, о его бесчинствах над торфяницами и распутстве. Потом протянул папку Казенову.
Познакомьтесь сами с материалом. И он, взяв карандаш, стал редактировать-статью.
Казенов молча открыл папку, уставился недоверчивым взглядом в первую корреспонденцию: «Сотни тонн торфа под угрозой».
«В газете «Все для фронта!» уже не раз писалось, что на поле Волдырина идет плохой подбор торфа во время штабелевок»
«Ну, это, пожалуй, правильно. Сегодня сам видел, когда проезжал мимо его поля, откидывая корреспонденцию налево, подумал Казенов. А это что? Прочтем».
«Бригада Грибковой загоняет в штабеля пеньки, мешает сухой торф с сырым и допускает явные нарушения технических условий. На картах волдыринского поля осталось 15 процентов сухого торфа. Знают ли об этом начальник поля Волдырин и его техники?»
Инженер отбросил еще несколько писем торфяниц. «Это все о штабелевке», подумал он и стал просматривать корреспонденцию под заголовком «Гибнет торф на поле Волдырина».
«Более 7000 тонн торфа лежит с повышенной влажностью. Чтобы сделать торф товарным, нужна срочная просушка штабелей. Начальник поля Волдырин не думает об этом».
Казенов поморщился и решил: «Надо проверить. Не может этого быть. Волдырин опытный торфяник, не допустит!»
Перевернув страницы, стал читать дальше:
«У Волдырина все техники бездельники. Впрочем, не надо удивляться этому. К его техникам вполне применима пословица: «Каков поп, таков и приход».
«А это что? подумал Казенов, морща лоб. Размокший начальник». Фу! Какой отвратительный заголовок! Тут уж наверняка какая-нибудь гадость о Глебовиче».
Он вздохнул и с раздражением заглянул в конец статьи:
«Поле размокло, почва как губка. Канавы полны воды, непроточны. Погода стоит отличная, но она плохо помогает волдыринскому полю. Поле грязно по вине Волдырина, мокро, как и ее начальник. Правда, поле от засорения канав, а ею начальник Волдырин от «московской горькой».
Казенов дернул левым плечом и, вспомнив свое падение в застоявшуюся воду картовой канавы, нахмурился. Он сердито отложил вырезку и стал читать очередную:
«Почему отстает поле Волдырина? Две причины. Начальник поля почти всегда пьян. Это первая причина. Вторая причина это то, что начальник приходит на поле или в обед или после обеда, перед закатом солнышка, чтобы было нежарко поспать в кустарнике у канав».
Инженер засопел носом и, захватив в него пропитанного табаком воздуха, громко чихнул. «Фу! Какая клевета на человека! А может, и нет? От малярии ли он сегодня валялся в кустах? А вдруг он и Протасова морочили мне голову малярией да свиной тушенкой? Нет, нет! Как это можно! Все это, конечно, самая отвратительная клевета на больного человека!»
Инженер со злобой, не читая, перевернул еще две-три корреспонденции и остановился на следующей, с крупным заголовком «Гибнет торф».
«Безобразно содержится осушительная сеть на поле Волдырина. Канавы 13 и 14 засорены до краев. Канавы 6, 8, 9, 11, 12, 17, и 20 залиты гидромассой и заросли кустарником. Пятая валовая канава тоже полна гидромассы. В таком состоянии почти вся осушительная часть участка. Вода в валовых и картовых канавах стоит на уровне поля. Может ли гидромасса просыхать на таком поле? Зато начальник поля Волдырин прохлаждается в зарослях канав».
Казенов вздохнул, захлопнул папку и подал ее Гуманевскому.
Познакомились? Нет, прочтите и остальные! настаивал редактор. Прочтите и убедитесь. Все эти корреспонденции проверены. Без проверки мы не пускаем их в печать. Это так, товарищ Казенов!
Я познакомился со многим. Некоторые обвинения, конечно, основательны, но многое преувеличено, раздуто, искажено. Я сам был сегодня на поле Волдырина
И нашли его на бровке в кустиках, вставил спокойно, без улыбки, Гуманевский.
Откуда вы знаете? покраснев, вскинулся Казенов. Да, он лежит в этих кустиках по причине болезни.
Сотрудники улыбнулись. Казенов, поймав их насмешливые взгляды, смутился и подумал: «В редакции, быть может, знают, как грохнулся я в картовую канаву?» Собирая морщины на лбу, он сухо проговорил:
Жаль, что вы, товарищ Гуманевский, придаете столь серьезное значение всем этим корреспонденциям. На их основании у вас создалось неправильное представление о работе Волдырина. Он вздохнул и развел руками. Думаю, что мое мнение не должно сбрасываться со счетов.
Безусловно! ответил Гуманевский. Безусловно! повторил он с оттенком грусти в голосе. Но мы не согласны с вами в оценке писем, с которыми вы только что познакомились. Опровергните их, и мы с удовольствием изменим свое мнение о Волдырине.
Я подхожу к специалистам, подчиненным мне, по-деловому! Я требую прежде всего выполнения плана! встав, резко и обиженно воскликнул Казенов. Вы же своими статьями, порочащими специалистов, мешаете
Мешаем? Нет, мы помогаем вам в этом, товарищ Казенов, мягко возразил Гуманевский. Вы знаете, что есть и другие задачи у начальников поля. Они состоят в том, чтобы воспитывать людей на производстве. У Волдырина тысячи девушек. Ну, мы уж не требуем у Волдырина воспитательной работы чего с него взять! А вот за срыв выполнения плана будем бить крепко. Вам известно, как обстоят дела в этом отношении на поле Волдырина?
Известно, известно! Все мне известно! Но я все же не согласен с вами. Петра Глебовича так же, как и торфяниц, надо воспитывать, а вы глушите оглоблей его так, что руки у него опускаются.
Поблескивая сердитыми глазами, он кивнул головой редактору и быстро вышел.
Шагая по улице, главный инженер уже сожалел, что зашел к Гуманевскому и так долго говорил с ним о Волдырине.
«Мое мнение ничего не стоит для редакции. Черт знает что! Вот тут и работай, старайся! обиженно думал Казенов. Завтра этот Гуманевский может осрамить и меня в своей газетенке. Мальчишка!»
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Долгунов встал до солнца и вышел на улицу. Розовато-сивый рассвет стоял над полями. Лес за поселком казался темным и неподвижным. За клубом на кустах дремали облачка молочного тумана, такие же облачка ползли по зеркальной поверхности озера. Бригады девушек одна за другой проходили мимо. На плечах у торфяниц сверкали лезвиями топоры, цапки и лопаты, желтели корзины. Долгунов приветливым взглядом провожал их, здоровался со знакомыми, обменивался с ними веселыми шутками.