До свидания, сестричка! Скорей поправляйся и не сердись на нас.
Как только за девушками закрылась дверь, Соня поднялась с постели, надела халат и стала ходить по палате. Мучительно раздумывала над вопросом: «Куда же деваться со своим позором?» Подруги комсомолки не поймут и не простят, будут презирать, а вернешься к матери для нее это будет еще одно горе.
Солнце давно село, небо потемнело и засияло редкими яркими звездами. Синеватая тьма заполнила помещение. В большое окно веял теплый, влажный воздух. За садом по тротуару шуршали шаги прохожих, где-то в конце улицы гремела телега. Соня остановилась у окна, села на стул и, облокотившись на подоконник, стала смотреть на темные деревья больничного сада. Листва тихо и нежно шелестела. Вслушиваясь в шелест, Соня заснула.
Когда она открыла глаза, было уже утро, из-за деревьев сверкали лучи солнца, на ветках кричали воробьи, пели синицы. Соня поднялась, отошла от окна и, чувствуя себя поздоровевшей, стала читать, но, услышав свой голос, вздрогнула. Речь вернулась. Она сильно обрадовалась этому и стала громко разговаривать сама с собой.
«Теперь выпишусь из больницы, решила она и подошла к шкафу. На вешалке висели серое платье, черная косынка и узелок с бельем. И туфли тут. А вот калоши не принесла Фрося». Она отошла от шкафа, сбросила халат и легла в постель.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Прошло несколько дней, как Тарутина приняла поле от Волдырина. Дни и ночи надо было работать, чтобы вывести поле из прорыва. Она собирала бригадиров, советовалась с ними, как ускорить сушку и штабелевку, выделяла девушек на очистку канав, чтобы скорее освободить карты от влаги. На соседних полях три дня назад началась штабелевка. На некоторых полях приступили уже ко второму разливу гидромассы.
«Ничего, волнуясь говорила себе Ольга, приведу канавы в порядок, тогда посмотрим, кто окажется впереди».
Одни бригады девушек энергично очищали канавы от хлама, другие бригады работали на змейках, переворачивали куски торфа, чтобы скорее просыхал. Погода стояла жаркая, и торф сох хорошо. Ольга обошла карты поля и решила со следующего дня начинать штабелевку. Этим вечером ее бригады вернулись в поселок очень поздно. Девушки быстро переоделись и направились в столовую. Ольга завернула в контору, чтобы узнать показатели выработки бригад. В воздухе плавали облака махорочного дыма, щелкали костяшки на счетах. Тарутина прошла за свой стол, возле которого ее ждали бригадиры. Записав выработку бригад, отдав распоряжение об уборке торфа в штабеля, она вместе с девушками-бригадирами вышла из конторы.
Когда она пришла в столовую, ее торфяницы кончили ужинать, поодиночке и группами сидели за столами. Поужинав, Ольга и Даша отправились в барак.
На улице было людно.
Тарутина, позвала ее Фрося, подожди!
Ольга остановилась. Фрося подбежала к ней и взволнованно проговорила:
Соня убежала из больницы
Как убежала? Куда убежала?
Вот уже два дня. Посылали телеграмму домой, в село. Ответили не приезжала. И милиция ищет, вытирая платком глаза, сказала Фрося.
Ольга с тяжелым сердцем вошла в барак, машинально разделась и легла в постель. Об исчезновении Сони решила не говорить подругам.
«Покончила с собой! От этой мысли Ольга как бы одеревенела. А может быть, бежала со своим дружком: ведь Аржанов тоже не вернулся из отпуска. Затем мысли ее перенеслись к работе: И зачем только я согласилась занять эту должность? Вдруг не справлюсь?»
Ольга стала оценивать свое положение начальника поля. У Ермакова торф убран с нескольких карт и сложен в штабеля, освобожденные карты заливаются гидромассой. У Денисова два дня уже штабелюют торф. У других начальников полей штабелевка идет тоже неплохо. Одно поле Волдырина, теперь Тарутиной, позорно плетется в хвосте. Вспомнилось предупреждение инженера с добычи, который при встрече на поле сказал: «Тарутина, смотри не опозорься. Уж больно ты отстала от начальников других полей. Чистка канав, поднятие бровок все это хорошее и нужное дело, но и не забывай: главное сушка и штабелевка!»
Ольга тяжело вздохнула, повернулась на другой бок. Свет в бараке был погашен, все девушки уже спали. В открытое окно вливался тепловатый воздух. Тоненько звенели над головой комары.
«С канавами завтра кончу. Второй разлив гидромассы у меня быстро станет торфом. Завтра начну уборку первого. Неужели мои девушки, добровольцы-комсомолки, не победят на штабелевке? Ничего, догоним и перегоним торфяниц других полей!..»
Несмотря на такую уверенность, Ольга все же немножко трусила. Руководить сорока бригадами было нелегко. Надо видеть их работу, надо вдохновлять отстающих, поощрять перевыполняющих нормы; почти каждый день совещаться с бригадирами и лучшими торфяницами о повышении выработки, о качестве торфа, чтобы не укладывался сырой в штабеля, надо заботиться о бытовых условиях торфяниц, о производственном инвентаре, чтобы он всегда был в исправности и всегда его было достаточно. Разумеется, если бы все восемьсот девушек трудились вместе на двух-трех картах, то легче было бы управлять ими, видеть, как они преуспевают, каково качество их работы. Но по технике самого дела сушки и штабелевки бригады были разбросаны по всему полю, да и девушки одной бригады находились вдали одна от другой. За день начальнику поля только для беглого наблюдения надо было проходить огромные расстояния, а наблюдение за качеством торфа приходилось уже возлагать на техников. Ольга знала, какую важную роль играют техники на сушке и штабелевке, и понимала, что техники, работавшие с Волдыриным, могут подвести ее. И потому в первый же день своего назначения она собрала техников, откровенно поговорила с ними и сказала, что не потерпит плохой работы и разгильдяйства на своем поле.
Однажды Ольга встала в четыре часа утра и пошла к конторе, чтобы самой направлять бригады на работу. Она увидела, что весь инструмент рамки, корзинки, шнуры, грабли, движки, наплечники и цапки грузится на вагонетки, а торфяницы идут на карты с пустыми руками: к чему, мол, утруждать себя? Это ей не понравилось. Бригады Даши, Кати и ее самой всегда выходили в поле с инструментом и тотчас приступали к труду. Другие же ждали часами, когда им подвезут инструмент, зря теряли рабочее время. Ольга не разрешила в это утро бригадам выйти без инструмента. Торфяницы ничего не сказали ей, но дорогой многие из них выражали недовольство этим новшеством.
Не успела стать за начальника, как уж все не по ней!
Не говори! Видать, прыткая!
Вот ее бы заставить тащить корзину!
Она не меньше нас таскала.
Одни девушки ругали, другие горячо защищали Тарутину, говорили, что она хорошо поставит дело и с него работать на поле будет легко и радостно, не то что с пьяницей и сквернословом Волдыриным. О всех этих разговорах, происходивших в первые дни ее работы начальником поля, Ольга знала от своих подруг и не обижалась на тех торфяниц, которые были недовольны ею.
Ничего, подружки, говорила она, они полюбят меня. Полюбят и ругать перестанут.
Многие девушки при Волдырине привыкли опаздывать на работу, и на это никто не обращал никакого внимания. Тарутина на собрании торфяниц заявила, что она как начальник не допустит никаких опозданий и прогулов. Когда некоторые девушки возразили ей, что сами начальники полей, техники и бригадиры часто выходят на работу с большим опозданием, а столовщики задерживают выдачу хлеба и обедов, Ольга ответила им, что она сама, как и прежде, будет выходить на работу вместе с бригадами, заставит соблюдать трудовую дисциплину и всех своих подчиненных и всегда будет заботиться обо всем, что повышает производительность труда.
«Прошла неделя, как я работаю начальником поля, с удовлетворением сделала вывод Ольга, а у меня ни одна девушка не опоздала. Техники стараются. Выработка бригад поднялась. Торфяницы видят, что и я стараюсь защищаю их интересы. Вот надо еще облегчить их труд кое-какими техническими приспособлениями»
Так, размышляя, она незаметно стала засыпать. Было тихо, только где-то звенел на бесконечно протяжной ноте назойливый комар.
* * *
Не успело солнце отделиться от земли, как Ольга и ее сорок бригад вышли на штабелевку торфа. Небо было ясное, синее. Торфяницы рассыпались по огромному простору поля, принялись выбирать сухой торф из змеек и клеток в корзины и носить его на плечах к бровкам, к местам штабелевки. Почва карт была сырая, ноги вязли в ней. Но девушки работали быстро и внимательно, стараясь как можно больше уложить торфа в штабеля и этим наверстать время, затраченное на чистку валовых и картовых канав. Ведь ими на эту работу было потеряно несколько дней. Особенно энергично трудились бригады Даши Кузнецовой, Кати Лукачевой, Люси Смеловой, Глаши Волковой и Зины Звягинцевой. Ольга, зная, что эти бригады не подведут ее, прошла к тем бригадам, работа которых не удовлетворяла.
Неправильно начали кладку, сказала она, подходя к одной группе штабелевщиц. Неровно кладете, да и далеко бровки. Да и что-то вас очень много на кладке. Надо работать по инструкции!
Лишние девушки тут же ушли с штабелевки и стали носить торф.
А штабель ваш выглядит как пьяный. Девушки, шнур есть? По нему бы и клали.
Спешим все, чтобы больше сделать. Некогда возиться со шнуром-то! поблескивая голубыми глазами, отозвалась полная, грудастая девушка в красном платочке, из-под которого желтели пряди косичек. Глебович не требовал, чтобы мы штабелевали по шнуру.
А я требую! строго сказала Ольга. Контроль придет и забракует вашу работу. Да и меня не погладит по головке. Как завершка выглядит? Ну, прямо верблюдом! Нет, девушки, это не работа. Когда шьете себе, небось делаете по фасончику.
Знамо!
Да еще украшаете подол платья красивыми оборками.
Точно!
Так вот, нужно, чтобы и штабель выкладывался точно, выглядел красавцем и дождя не боялся! пояснила Ольга.
Девушки хмуро смотрели на нее, скупо улыбались.
А это что? Крошка? Зачем же вы ее на завершку навалили? Это, милые, никуда не годится! Дождь пойдет, она сляжется, напитается сыростью, и влага пройдет вниз весь штабель отсыреет. Какое же это будет топливо для электростанции! Чтобы этого больше не было у меня! Немедленно снимите крошку!
Ольга подозвала бригадиршу, носившую с девушками корзину с торфом.
Лена, ты опытная торфяница, хорошо понимаешь, что нельзя поднимать крошку на штабель. Как это ты допустила?
Лена покраснела, сердито взглянула на девушек, стоящих на штабеле.
Поспешили, Тарутина.
Спешить надо с толком, не во вред делу. А продухи как у тебя поставлены! Они уже сейчас завалились. А что осенью станет с торфом?
Не заметила, оправдывалась Лена. Да и разве я могу углядеть за всеми девчатами? Знаешь, как они кладут? Сама, чай, была бригадиром.
Я этого не допускала.
Ладно, сказала Лена, постараюсь, буду глядеть. И крикнула на своих девушек: Эй вы, разини! Смотрите у меня, как продухи класть! Слезайте! Закладывайте новый штабель!
Девушки, ворча что-то под нос и бросая косые взгляды на начальника поля, слезли со штабеля. Ольга направилась вдоль бровки. Подошла к трем девушкам, укладывавшим торф в штабель.
Где ваша бригада?
Какая? не поняв вопроса, переспросила маленькая толстая девушка.
Да ваша.
Вся тут.
Как вся тут? Три девушки бригада? удивилась Тарутина. И давно так работаете?
Все время.
Вот так бригада! Как же допускал Волдырин? А техник ваш где?
А вон она, на валовой канаве, в кустах, в красной кофточке. Паша Казнакова.
Паша! позвала Тарутина. Иди сюда!
Казнакова поднялась и подошла к начальнику. Ольга внимательно глянула на девушку. Ее круглое и румяное заспанное лицо было красиво, улыбалось ямочками щек и синими бойкими глазами.
Почему у тебя бригада из трех девушек?
А что я сделаю с ними, ежели они так хотят!
Ты техник, распорядилась бы.
Распорядишься с ними! Они такие горластые и несговорчивые.
Уж несговорчивые! Не горластее тебя! возразила технику маленькая толстая девушка и обратилась к Ольге: Я бригадир Деева. Мы, Оля, втроем работаем, и неплохо, как видишь. Мы ушли из бригады Маньки Грибковой. Ты знаешь, какие там лодыри! Мы работаем, а они лоботрясничают, бока себе отлеживают на бровках. Надоело это нам. Ругались, ругались с ними, а потом отделились. Раньше бригада норму не давала, а мы сто пятьдесят даем!
Вижу, хорошо работаете. Если создать из таких, как вы, полную бригаду, то по три нормы будете давать. Премии будете получать, фронтовой бригадой станете.
Ну уж, фронтовой! Ты, Ольга, наскажешь! воскликнула подруга Деевой, и ее смуглое лицо засветилось довольной улыбкой.
Так нельзя, девушки. Завтра я поговорю насчет Грибковой. Может, тебя, Деева, назначат бригадиром. Согласишься?
Что ж, я, Оля, не против. Боюсь только, что не переломлю лодырей.
Переломишь, улыбнулась Тарутина. Техник поможет. Да и я помогу
Деева рассмеялась.
Ладно, согласны. Раз ты начальница теперь у нас, слушаться надо тебя. Назначай поработаем, в грязь лицом не ударим! Разве вот тебе уступим в работе. Да тебя, когда ты была бригадиршей, никто не мог победить. Вот потому и назначили начальником. Отличным начальником будешь! Не подведешь на торфу нас, девушек!
Ее подруги рассмеялись. Засмеялась и Тарутина.
И я, девушки, верю, что своего начальника и вы не подведете.
Ни в жисть, Оленька! Как это можно, чтобы тебя!..
Тарутина в сопровождении Казнаковой направилась к другим бригадам, разбросанным по картам. Вдоль бровок вырастали штабеля торфа. К ним тянулись цепочками девушки с корзинами. Солнце поднялось высоко над землей и припекало. Небо было ясно, искрилось и сверкало золотинками. В валовой канаве, за кустами, крякала утка. Еще дальше всхлипывал перепел, будто глотал очень горячую воду. На горизонте голубели хребты леса. Они то вырисовывались ярче в дымке марева, то таяли и пропадали в ней. Ольга и техник Казнакова шли молча вдоль бровки.
А канавы-то у тебя, Паша, запущены, сказала Ольга. Почему не вычищены?
Не сама же я должна чистить, ответила Паша. Что это за бригада в три человека! Смех один
Разве такие канавы высушат карту? как бы не слыша возражений техника, продолжала Ольга. Во время штабелевки карта должна быть сухой, ни торфинки, ни крошечки не должно быть на ней. А у тебя, Паша, как она выглядит? Не карта, а срам, стыд! Какой же ты, Паша, техник! А ведь ты не новичок третий год в техниках ходишь.
Казнакова хмурилась, морщилась, краснела. Ей было и стыдно, и горько, что ее так распекает Тарутина, бывший бригадир, а теперь начальник поля. Еще недавно она, Паша, делала ей замечания, как подчиненной. Правда, эти замечания касались не работы Тарутиной, а только ее слишком большой требовательности и к техникам и к Волдырину.
«Она и тогда как бы начальником была, подумала Казнакова, за плохой инструмент пробирала».
Что я могла сделать с Волдыриным? Сама знаешь, какой он был дуролом. Сколько ни говорила ему, он только фыркал на мои слова.
А ты разве не была на собрании, не слушала меня? спросила Тарутина.
Паша опустила глаза и смотрела под ноги, в липкую коричневую грязь.
Сама должна следить за канавами. Знаешь, летний день, упущенный на уборке, не наверстать осенью. У нас здесь, как на уборке хлеба, страда. Не убери вовремя хлеб осыплется. Так и торф. Наш урожай сухой торф в штабелях! А у тебя он мокроватый. Да и штабеля на твоих картах кладутся скверно, развалятся к осени.
У Паши по пухлым, розовым щекам катились слезинки.
Ладно, мягко сказала Ольга, на чистку канав пришлю две бригады, они живо приведут их в порядок. Вели выправить начатые штабеля, следи внимательно. Главное, чтобы таскали не сырой, а сухой Да гляди, чтобы при переходах не завалили устья картовых канав, мостки хорошие устрой.
У нас там есть жерди, повеселев, сказала Казнакова.
Не годится! И ходить по ним трудно. Из досок сколотим мостки.
Где доски?
Подвезем на вагонетках к разъезду, а ты со своими канавщицами и положи их хорошенько. Понятно, Паша? заметив улыбку на губах техника, спросила Тарутина и сама улыбнулась. Не сердись на меня! Я обязана следить за порядком на поле.
Я и не сержусь, вновь покраснев, ответила Казнакова.
Ну, будь здорова! Я еще сегодня заверну к тебе на обратном пути.
Перейдя по бревну через валовую канаву, Ольга вышла на карты техника Матвеевой. Кладка штабелей здесь была начата правильно, и только углы Взглянув на них, она обратилась к бригадиру:
Настасья Петровна, тебе не совестно?
Чего это? отозвалась Черняева, статная и красивая женщина.
Посмотри, что у тебя за углы! Как кладешь! Пятнадцать лет на торфу, а кладешь штабеля
Не умею, призналась Черняева, понимаешь, не умею. Ни я и никто из моих девочек. Ну прямо беда! Даже стыдно, Оля! Сами видим, что нехорошо, а в руках никакой ловкости. Поставь нас на какую хочешь работу, хоть на цапковку, хоть на змейки или клетки