Да и на носку торфа! подхватили девушки.
Вот-вот, нигде не подгадит моя бригада! подхватила горячо Черняева. Это ты сама знаешь. А на углах срамлюсь. Срамлюсь, и тебя, милая, подвожу. Думаю, пройдут начальники нашим полем, увидят мои развалившиеся штабеля и скажут: «Поставили девушку начальницей, вот и развалились штабеля». Обидно мне от этого, Оля. Как друга прошу, как бывшую бригадиршу, переведи мою бригаду на другую работу. Не хочу я иметь дело с окаянными углами, пропади они пропадом, чтоб я их и не видела.
Ольга слушала и чуть улыбалась. И когда Черняева кончила, она сказала:
Никуда я тебя, Настасья Петровна, не переведу. Возьму из хорошей бригады угольщиц и пришлю их тебе. Пусть кладут, а вы корзины с торфом носите. Да и твои девушки научатся от них углы класть. Дело-то у вас общее, лишь бы толк вышел.
Знамо, общее! подхватили девушки.
Выйдет и толк! воскликнула обрадованно Черняева. Оля, какая ты умница у нас! Простая торфяница, а так глазасто подмечаешь все! У нас Волдырин никогда ничего не замечал
Замечал, да у нас, а не на поле! крикнула одна из торфяниц.
Девушки рассмеялись.
Рано хвалишь, смущенно ответила Тарутина. Я только-только начинаю управлять полем Смотри не перехвали!
Видно, как говорят, молодца по походке, а торфяницу по ухватке!
Посмотрю, Настасья Петровна, что ты обо мне скажешь, когда я тебе брак запишу, улыбаясь и поглядывая на девушек, сказала серьезно Тарутина.
Правильно определишь никогда не обижусь, а коль неправильно обижусь. Обязательно обижусь! И в глаза тебе об этом скажу. Уж такие мы, рязанские. Сама, чай, знаешь.
Ладно, Настасья Петровна. Я знаю тебя, а поэтому и люблю, сказала Ольга и задумалась. А вот о чем хотела поговорить с тобой
Что ж, давай поговори.
От работы не хочется отвлекать тебя!
Ольга поглядела на девушек, стоящих с корзинами торфа. Штабелевщицы стали принимать корзины и укладывать куски торфа в штабель.
Так ты же про дело ведь будешь говорить?
Да, Петровна, ответила Ольга и, зная, что Черняева любит поболтать и за этим занятием забудет о работе, предложила: Будем беседовать за делом ты торф клади на стену, а я буду класть его на углы. Я постараюсь выправить их, благо они у вас только начаты. Вот и я поработаю с тобой.
Настасья Петровна улыбнулась.
Что ж, начальница, тогда потолкуем, как говорится, по-деловому.
Ольга приняла у девушки корзину с торфом, осторожно высыпала ее и стала возводить углы, выправляя их. Подошли с торфом еще несколько девушек. Торф от них приняли штабелевщицы. Девушки, принимая пустые корзины, смотрели на Тарутину, дружески улыбались ей, кивали головами, приветствуя. Когда они, вскинув пустые корзины на плечи, пошли за торфом, Тарутина, укрепляя углы штабеля, сказала:
Не нравится до смерти работа по старинке. Все горбом да горбом ее двигаем. А надо бы облегчить ее, хотя бы маленько. Вот штабелевку возьми. Весь день, от зари до зари, с корзинами на спине горбимся. А отчего? Мало об этом думаем. В этом и беда наша.
Эх, да что и говорить, трудна наша работа! Ноги в грязи до колен. После такой работенки хочется поесть как следует, а харчишки твои украдут столовщики.
Теперь не воруют. Долгунов поймал воров и под суд отдал.
Это правда. Спасибо ему! Парторг у нас лучше отца родного, вздохнув, согласилась Настасья Петровна. А все же трудно нам.
Вот и надумала я, что торф надо носить к штабелям не корзинами.
А чем же, милая? спросила Настасья Петровна.
Если твоя бригада будет согласна, то я носилки маленькие закажу. И мы попробуем. Пойдет у нас дело скорее и легче, то наделаем их и для других бригад.
И верно, начальница. Отчего же хорошего дела не испытать! Давай носилки, заказывай. Я поговорю с девчонками своими, и они не будут ворчать. Хотя новое приспособление в работе и лучше, но люди не так скоро отвыкают от того, к чему привыкли.
Значит, договорились?
Мы с тобой да не договоримся! Гляди, а уголки-то штабеля ты знаменито сложила! И так быстро! Да у тебя, Оленька, руки-то золотые. Спасибо за это! Вот бы мне угольщицу такую заполучить в бригаду, дело у меня пошло бы еще шибче.
Ничего, пойдет, Петровна! Я сказала, что пришлю.
Тарутина осторожно спрыгнула со штабеля и пошла на соседние карты.
Техник Нюра Ногина встретила Ольгу. Поздоровалась с нею за руку. Ольга окинула опытным взглядом участок и осталась довольна. Лучший техник, Ногина поставила сушку и штабелевку торфа по всем правилам. Торф был сухой, как порох, карты сухие, без торфинок, даже блестели. «На ее карты можно через два дня пускать гидромассу», решила Тарутина. Бригада работала дружно, с огоньком.
Молодец, Ногина, приятно мне видеть твой участок! сказала просто, с задушевностью Ольга. Спасибо тебе!
Ногина зарделась и промолчала. На пожарной вышке подняли флаги.
Обед! Обед! раздались голоса девушек с карт.
Они быстро подняли корзины и устремились с ними к штабелям. Укладчицы спрыгнули шумно со штабелей и шагнули на бровку. Одни уселись на торфяные клетки, другие прямо на зеленый ковер травы.
Девушки бригады Шуры Ртищевой не заметили, как пришла на их участок Тарутина, они обедали на другой стороне штабелей. Ольга услышала, что они разговаривают о ней, хотела было выйти к ним, но ее удержала Ногина.
Ольга, постой. В этой бригаде ничего плохого о тебе не скажут. Послушай. Да и мне интересно.
Ольга на минутку задержалась.
Правда это или брешут, разжевывая хлеб, проговорила маленькая, живая, с рябинками на личике Лена Огнева, будто Аржанов Федька сейчас же деранул, как узнал, что начальницей у нас будет Тарутина.
Так он и испугался ее! усмехнувшись, сказала другая, лежащая на спине с закрытыми глазами. Станут мужики слушаться ее, покажут ей фигу с маком!
Почему не станут? возразила Огнева.
Девка ведь, девчонка. Никогда не было, чтобы на торфу девки начальниками были! Техниками еще так. Не получится из Тарутиной начальник!
Ну и дурья у тебя голова! сказала сердито Огнева. Затвердила: девка да девка, девчонка да девчонка. Что же, что Ольга девчонка? На девушках и бабах, глупая, весь торф нынче держится. Да что торф вся работа в тылу. Где теперь девушки да женщины не работают! Они и начальниками, и директорами, и инженерами, и в милиции. Да где только нас, девушек, нет!
Ничего у Тарутиной не выйдет, заметила с клетки торфа женщина, держа на коленях горшок с пшенной кашей.
Почему? раздалось уже несколько голосов.
Ольга не умеет ругаться, как Волдырин, вот поэтому и не выйдет у нее ничего, насмешливо пояснила она.
Девушки фыркнули. Та, что сидела на торфяной клетке, рассмеялась и уронила горшок с колен. Он покатился и упал в канаву, погрузился на дно. Девушки захохотали.
А ну вас к черту! крикнула женщина, вскочив с клетки.
Горшок несло по дну коричневым потоком. Она побежала за ним по бровке и, не догнав его, вернулась на свое место и стала есть хлеб.
Конечно, ежели мы не будем помогать Ольге, то у нее ничего не выйдет, серьезно сказала Огнева.
Нет, мы Тарутину поддержим.
Своя она, как не поддержать!
Верно, девушки! подхватила Ртищева, молчавшая все время. Глядите, сколько нас! Какими мы горами ворочаем! Куда повернем, там и будем.
Точно. У нас у всех одна дорога.
Правильно, правильно, девушки! крикнула Ольга, выходя из-за штабеля вместе с Ногиной, Дорога к лучшей жизни. Та дорога, на которую нас вывел Ленин и которой ведет партия.
Девушки обрадовались Тарутиной, встретили ее улыбками. Ольга подсела к ним. Она была в хорошем настроении работа на ее поле шла дружно.
А мы тут ругали тебя, Тарутина, сказала Ртищева.
Если за дело, то хорошо. Только ругайте за дело в глаза, серьезно попросила Ольга, чтобы я могла исправить свои ошибки. Я вот что думаю, девушки, надо нам по-другому работать.
Девушки оживились.
Как это по-другому? Разве мы плохо работаем?
Кажется, стараемся. Наша бригада не из последних.
Из передовых, похвалила Тарутина. А работать надо все-таки по-другому, чтобы сил затрачивать меньше, а вырабатывать больше.
Это только в сказке так бывает, заметила одна из девушек, худенькая и черноглазая, похожая на большеротого галчонка.
Ну, моя сказка будет нехитрая: легче возить тяжести на колесах, чем таскать на плечах, не правда ли?
Девушки заинтересовались такой присказкой, притихли. А Ольга продолжала:
Настелем вот доски через карты и поставим на них тачки с корзинами торфа. Это одно предложение. А вот другое: трудно поднимать корзины с торфом на завершку, так мы приспособим подъемники, вроде журавлей, и блоки с электрическими моторчиками. Надо только, девушки, захотеть и опробовать.
Девушки улыбались, покачивали головами.
А как ты думаешь, Шура?
Ртищева, подумав, сказала:
Что ж, Оля, попробуем. Как вы, девки, думаете?
Девушки сразу заговорили, перебивая друг друга:
Давай, давай, Тарутина!
Тащи свои тачки! Мы на них и поработаем и покатаемся!
Начальника, ежели дело пойдет, покатаем вперед всех, пошутила Ртищева, улыбнувшись.
Флаг опустили. Обед закончился. Девушки подняли корзины и направились за торфом. Штабелевщицы полезли на штабеля. Тарутина также поднялась и пошла к поселку. Небо было безоблачно, солнце сильно палило. Воздух был сухой и горячий.
Заметив в стороне бригаду техника Маши Козловой, Ольга повернула на ее участок. Эту девушку она хорошо знала, уважала ее за упорную настойчивость и любовь к своему делу. Маша Козлова нянчила меньших сестренок и братишек, а потом, когда ей исполнилось шестнадцать лет, отправилась с другими девушками на болото. Она много работала, читала книги, изучала торфяное дело, но всегда вставала раньше всех девушек своей бригады и уходила в поле. Нил Иванович, видя ее упорство и честность в работе, назначил ее техником. В какой бы из бригад Козлова не была техником, все они выполняли и перевыполняли план выработки торфа. Все девушки, за исключением лодырей, уважали и любили Козлову, говорили про нее: «Маша у нас старательная и справедливая. Она все сделает для нас, чтобы мы работали хорошо».
Козлова была проста, душевна в обращении с девушками. Эта ее простота и задушевность заставляли иногда задумываться даже лентяек, и они начинали вырабатывать нормы. Кроме всего этого, Козлова заступалась за своих девушек перед Волдыриным, который часто несправедливо нападал на торфяниц.
Хорошим техником, конечно, девушка стала не сразу: она четыре сезона проработала простой торфяницей, два сезона техником. Но за эти годы она очень выросла на торфу, знала все процессы его добычи назубок. От ее глаз никогда не ускользали промахи торфяниц, нерадение к делу. Карты поля были как бы родным домом для Козловой, и в этом доме был образцовый порядок. Ольга каждый раз любовалась работой Маши, ставила ее в пример другим техникам.
Козлова стояла с девушкой у канавы. Девушка цапкой вытаскивала из воды пни и куски торфа. За разговором они не заметили, как к ним подошла Ольга.
Что ты заставляешь меня таскать пни? Не я навалила их в канаву.
Валька, не ври! Я сама видела, как ты шла с корзиной по бровке, споткнулась и куски упали из корзины в воду. Пеньки со зла ногой сбросила. Вытаскивай без разговору и больше не ври мне! Запомни это, ежели хочешь работать у меня!
Козлова шагнула навстречу ей, и они пошли по бровке. Ольга смотрела на карту, с которой убирали торф, на растущие штабеля. Вдруг Козлова метнулась в сторону. Ольга остановилась.
Не рой яму, не рой! Это не канава, а бровка. Настил зачем раскапываешь? Вот так надо работать. Маша выхватила у торфяницы лопату и, наклонясь, ловко и быстро насыпала бровку, не делая ямок в земле. Поняла, как надо?
Поняла, ответила девушка.
В следующую минуту Козлова уже бежала через карту к торфяницам, работающим на змейках. Она еще издали заметила, что новички плохо кладут куски торфа в змейки. И вскоре до слуха Ольги донесся ее мягкий голос:
Вот как, милая, надо работать!
Видя, что Козлова задержалась на змейках, Ольга приветливо махнула ей рукой и зашагала дальше. Шел третий час дня, а она с пяти часов утра в поле, изрядно проголодалась и устала от ходьбы по картам своего поля, от разговоров с торфяницами, техниками и бригадирами, да и от невыносимой жары. Временами, когда она была одна в пути, ее клонило ко сну.
Ольга шла по хорошо протоптанной тропке, бежавшей вдоль валовой канавы. По обочинам росла буйная ярко-зеленая трава, пестревшая то бело-желтыми цветами ромашки, то синими колокольчиками, то золотистой сурепкой, то малиновыми шарами клевера. Местами трава была до того густа и высока, что тропа терялась в ней. Ольга шагала прямо, и трава шумела под ногами. Пыльца золотистой дымкой садилась на сапоги. Из-под ног прыгали кузнечики, разноцветные бабочки огоньками мелькали впереди. Изредка из зарослей канав выпархивали дикие утки. Пахло мятой, цветами, пряно-горьковатой сыростью. Ольга сорвала несколько колокольчиков и вспомнила Павлова.
Думая то о Павлове, который вот уже больше двух недель не показывался на участке, то о своей работе, большой и ответственной, Ольга не заметила, как подошла к узкоколейке, по которой только что, лязгая буферами, пробежал поезд. Позади него в нескольких местах от упавших из трубы паровоза искр задымился торф. Ольга увидела, как сидевшие на насыпи женщины быстро побежали к очагам пожара. Они в одно мгновение погасили огонь. Женщины эти были специально для того и расставлены вдоль полотна железной дороги, чтобы охранять торф от паровозных искр.
Ольга вышла на железную дорогу почти у самого поселка. В одном водоеме купались мальчишки. Они так шумели и возились в нем, что коричневая вода бурлила и сверкала гребнями желтой пены, летели фонтаны брызг. Плававшие здесь же утки и гуси громко крякали, хлопая крыльями по воде.
Ольга невольно остановилась. Вспомнилось детство, купанье в Оке, шалости и озорство. Поглядев на ребятишек, она покачала головой и пошла дальше. У разрушенного штабеля, верхушка которого кой-где покрылась бурьяном и молоденькими осинками и березками, на куче сухого торфа сидела девушка. Она тихо плакала.
Ольга подошла к ней.
Зина, что делаешь тут? спросила она. Отчего плачешь?
Девушка вздрогнула, вытерла ладонью серые с голубинкой глаза и проговорила:
А как же не плакать-то? В конторе ведь рассчитали меня и велят домой ехать.
Ты скажи толком, почему рассчитали. Я ведь начальник поля, а ничего не знаю. Катя, твоя бригадирша, ничего не говорила мне.
Да ведь я пролепетала Зина и опять заплакала.
Тарутина догадалась, что девушка беременна.
Домой, значит, не хочешь? А отправляют тебя, Зина, правильно.
Что я стану делать в селе? Не хочу, чтоб на меня, в таком положении, бабы и старухи глаза драли! Стыдно мне, сама это понимаешь! перестав плакать, уже сердито сказала девушка.
Сама, Зина, виновата.
Это я и без тебя знаю. После драки, как говорят, кулаками не машут. Да и он, Сенька-то, на фронт уезжал, подсыпался, дьявол.
Девушка замолчала, нахмурилась.
Что мне делать с тобой? задумалась Ольга. Тебя, Зина, ни одна бригадирша не возьмет.
Знаю это. Но я не хочу уезжать.
Вспомнив женщин на охране железнодорожного пути, Ольга улыбнулась: лучшего для Зины в ее положении ничего больше и нельзя было придумать.
Ладно, Зина, оставайся. Работу я тебе нашла будешь охранять путь на моем поле. Согласна?
Вот спасибо, Оля! воскликнула Зина. А жить?
В моем бараке, среди девушек моей бывшей бригады. Потом, когда родится ребенок, переговорю с Нилом Ивановичем или Долгуновым.
Зина повеселела и заблестевшими глазами взглянула в лицо начальника поля. Та, взяв девушку под руку, стала утешать:
Девушки из моего села хорошие, добрые, все почти комсомолки, полюбят твоего будущего ребенка, нянчить будут его.
Тарутина зашла в контору. Нил Иванович выслушал просьбу относительно Зины, погладил пушистые усы, покряхтел и сказал:
Договорились с Петровой? Ладно, бери. Но больше с такими просьбами не приходи ко мне. Начальник поля, пойми, запомни покрепче, что у меня на участке нет ни родильных домов, ни детских яслей. Приютов также нет.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Нил Иванович и парторг Долгунов одобрительно отозвались на нововведения Тарутиной по облегчению труда торфяниц. Только начальники других полей косо поглядывали на эти нововведения.