Из молодых, да ранняя, насмешливо говорили одни.
Провалится эта Тарутина со своей рационализацией, вот увидите, говорили недовольно другие.
Рационализаторские мероприятия Тарутиной дали за несколько дней большие результаты: ее бригады по укладке змеек, сушке и штабелевке торфа обгоняли бригады других полей. Труд торфяниц был облегчен, а его производительность поднялась почти в два раза. Карты благодаря энергичной очистке канав от пней и кусков торфа были в отличном состоянии и быстро просыхали. Тарутина на многих картах провела механизированный дренаж. Правда, при этом возникало немало трудностей, терялось как бы время, задерживался новый разлив гидромассы, но Тарутина энергично проводила и это мероприятие.
Уходя вся в работу, она с каждым днем все горячее и упорнее стремилась к намеченной цели. Не задерживали ее в этом стремлении ни частые в первые дни поломки дренажных механизмов, ни нехватка квалифицированных водителей машин, ни недостаток запасных частей. Нил Иванович и Долгунов прекрасно понимали, что нововведения Тарутиной в процессе легких работ с хозяйственной точки зрения были довольно смелы. Механизированный дренаж карт производился или осенью, в конце сезона, или же весной, перед первым разливом гидромассы, когда было много свободных карт и дренажные машины не мешали другим сезонным процессам производства на поле. И все же оба поддерживали Тарутину, особенно парторг.
Однажды дренажная машина встретила в грунте множество толстых пней, вращательные круги-пилы у нее поломались, и она вышла на несколько дней из строя. Эта авария сильно расстроила и напугала Ольгу: нависла угроза разливу гидромассы. Однако она не растерялась, не отказалась от начатого мероприятия, а стала с еще большим упорством проводить его в жизнь. Она с девушками откопала машину, приступила к ее ремонту, а разлив гидромассы пошел своим чередом. В связи с такой задержкой заготовки торфа на ее поле приехал главный инженер предприятия Казенов. Он пожурил Тарутину за несвоевременное проведение дренажа.
Не вовремя, Тарутина, ваши упражнения. Нам торф нужен. Таких экспериментов ни один начальник поля в летние месяцы не проводит. Смотрите, за срыв работы на поле мы строго спросим! пригрозил Казенов.
Ольга, красная и хмурая, слушала упреки и угрозы главного инженера и молчала. Когда Казенов, расстроенный и сердитый, уехал с поля, Нил Иванович укоризненно посмотрел на Тарутину и покачал головой.
Емельян Матвеевич улыбнулся, подошел к девушке и сказал:
Не унывай, Ольга! Я горжусь твоей смелостью. Только смелые побеждают. Верю в твою победу.
Ольга благодарно посмотрела на него.
Машину исправили за одну ночь и приступили к дренажу карт. Сушка торфа на картах пошла быстрым темпом. Отстающее и запущенное при Волдырине поле не только вышло из прорыва, а в течение одной декады оказалось впереди полей других начальников по сушке, штабелевке торфа и разливу гидромассы. О Тарутиной как начальнике заговорили на торфоразработках техники и бригадиры. Да и начальники полей не могли уже относиться свысока, подозрительно и насмешливо к деятельности девушки начальницы поля. Кое-кто из них начал хвалить Ольгу за смелость в реорганизации труда и за любовь к торфяницам, восхищаться ее умом и деловитостью. Девушки на ее поле не таскали больше корзины с торфом.
Наша берет! Ура! разжигала страсть в бригадирах Настасья Петровна Черняева, подходя со своими девушками к конторе. Она гордилась тем, что Ольга советовалась с нею и что она первой откликнулась на ее призыв. Ну, какие у вас, бригадирши, показатели? Хвалитесь! Моя бригада дала нынче на штабелевке шесть с половиной норм. Носилки помогли! А вот когда перейдем на колеса, тогда держитесь, милые!
Поехала? Поезжай! ответила Грибкова, насупившись.
И поеду!
И мы поедем! крикнула Рудина, черноглазая, высокая и сухая девушка.
Года через три!
А моя бригада разве плохо работает? крикнула Ртищева. Восемьсот процентов дала! На тачках, девушки, возить торф куда легче. Только придерживай их, они сами по доскам катятся. На штабеля подаем торф при помощи журавля и блоков. Плечи, девоньки, не болят так, как бывало при Волдырине.
Среди девушек смех, возгласы:
Да, ваше поле перещеголяло наше, барсуковское!
Не одно барсуковское!
Подошла со своими девушками бригадир Лена Кувшинова. Ее бледное, усталое лицо было радостно, светилось добродушной улыбкой, синие глаза искрились. Она шла прямо, выделяясь высоким ростом из своей бригады, улыбалась, сверкая белыми зубами, и шутливо подталкивала девушек, указывала им на доску, на которой были записаны проценты выработки бригад.
Торфяницы громко выкрикивали эти показатели, чтобы все собравшиеся у конторы слышали. Они делали это нарочно, стараясь подчеркнуть, что на поле начальницы-девушки дела идут лучше, чем на полях начальников-мужчин.
Девушки! крикнула Лена. Глядите, что натворили лодыри Грибковой одной нормы не выполнили.
Мы вот тут стоим, а они первыми шарахнулись в столовую, отозвалась насмешливо какая-то торфяница из толпы. Вот они какие ударницы!
За столами!
Семьдесят шесть процентов! Да это безобразие, девушки! Они позорят нас, торфяниц! А где начальник их поля? Чего он, рыжий, смотрит на них?!
Тарутина в это время находилась в поселке среди домохозяек. Она обратилась к ним с горячей просьбой помочь убрать с карт высушенный торф.
Стыдно, бабы, совесть прятать по хлевам! сказала одна из них.
Как мы, ежели не выйдем на уборку торфа, придем к Матвеевичу с просьбами, глянем ему в глаза? добавила другая. Да и что скажет нам Нил Иванович?
А третья, Анисья, женщина средних лет, выступила еще более решительно:
Бабы, будет шуметь-то! Наши мужья на фронте Ну, и чего там, поможем! Когда, начальник, выходить-то?
С утра, сказала Ольга, вставая со скамейки.
Записывай, попросила Анисья. И назначь меня бригадиром. Что ж, тряхну стариной!
Вот молодец!
Да уж, Анисья, покажи теперешним торфушкам, как надо работать!
Женщины засмеялись и стали поочередно подходить к Тарутиной.
Записалось более девяноста домохозяек. Ольга составила из них три бригады. Уходя с собрания, она спросила у новых бригадиров:
Разбудить вас завтра утром?
Сами встанем, не проспим, ответила обиженно Анисья. Ты уж, начальник, не беспокойся за нас!
Они не подвели. Утром встретили у конторы Тарутину, получили инвентарь и с песнями отправились на работу, Их песня встревожила начальников полей. Они выбежали из помещения, чтобы поглядеть на бригады, поющие в такую рань.
Да это домохозяйки! воскликнул Барсуков. На чье же это поле они пошли?
Да уж, дружище, не на твое и не на мое, ответил раздраженно Ермаков, снял картуз и почесал затылок.
И тут эта девчонка поспела! сказал не без зависти Барсуков.
Придется и нам, миленок, перестраиваться, проговорил Ермаков, учиться у этой, черт бы ее побрал, Тарутиной.
Учитесь, а я не намерен! возразил Барсуков. У меня своя голова на плечах, что-нибудь придумаю.
Не будем учиться, дружище, заставят. Жизнь заставит! Не будем тогда таких Тарутиных немало найдется среди бригадиров и техников. Их поставят начальниками, а нам, как Волдырину
Барсуков и другие начальники сурово выслушали Ермакова и, ничего не возразив ему, молча прошли в контору. Ермаков, не взглянув на них, надвинул картуз на лоб, зашагал за своими бригадами, направлявшимися в поле.
Вчера и я думал о домохозяйках, а не додумал до конца, сказал он с досадой. Не девчонка огонь. Да, уж она не даст нам работать по старинке. К черту самолюбие! Надо и мне вводить новое на поле.
* * *
Нил Иванович и Емельян Матвеевич сидели в кабинете и молчали.
Окна были закрыты. За стеклами мелькали нити дождя. Грязь чавкала под ногами редких прохожих. Погромыхивал гром, и его раскаты далеко над полями повторяло эхо. Торфяные поля слегка заволоклись молочно-синим испарением. Недалеко от конторы гоготали гуси, кудахтала курица и густо трещали воробьи. Огромная, пестрая, с отвислыми розовыми сосками свинья важно пересекла улицу, остановилась у широкой коричнево-сизой лужи, на поверхности которой лопались пузыри, похрюкала, понюхала воздух, шагнула в лужу и развалилась в ней.
Вот неряха-то! глядя на свинью, нарушил молчание Нил Иванович. До чего, гляжу, свиньи любят дождь! Да-а протянул он и, посмотрев вверх, на свинцовые тучи, сказал с раздражением: Закрыть бы эти хляби небесные с мая до октября! Всю неделю льет, проклятый, на карты, мочит сухой торф. Одна только Тарутина и начала штабелевку на своем поле, остальные начальники крепко загрязли. Молодец! А ведь была в отстающих. Казенов грозил ей, да и я, признаться, сильно тогда усомнился.
Зато теперь Казенов Тарутину в пример ставит начальникам полей, отозвался Долгунов, не нахвалится ее работой.
Слышал, слышал! Он хвалит Ольгу, только не при нас
Главное то, заметил Долгунов, Ольга доказала, что осушку полей дренажными машинами можно производить и в летние месяцы, в разгар работы. А малая механизация, примененная ею на своем поле, в четыре раза повысила процесс штабелевки. Насколько она облегчила труд торфяниц! С большим умом, что и говорить, девушка.
Умница! согласился Нил Иванович. Да-а! А дождь все льет и льет. Никакого просвета, никакой надежды. Облака обкладные. Почему никто не изобретет такие грабли, которыми при помощи эскадрильи самолетов можно было бы сгребать облака и сваливать их вместе с дождем в использованные карьеры или прямо в Оку?
Долгунов рассмеялся.
Чего смеешься? Не веришь в такие грабли?
Верю.
Веришь, а смеешься! рассердился Нил Иванович. Я так, Матвеевич, думаю: если люди поймут как следует выгоду торфяного топлива, то они обязательно изобретут такие грабли Ну, это пока фантазия
Долгунов промолчал. Оба задумались, поглядывая в открытое окно, прислушиваясь к шелесту дождя. Они только что приехали из треста, где происходило совещание руководителей торфопредприятий, начальников участков, парторгов ЦК и МК партии. На этом совещании много и длинно говорилось о том, как и какими средствами победить нависшую угрозу срыва торфозаготовок, чтобы не остановились из-за недостачи топлива электростанции, а за ними заводы и фабрики.
Ораторы с пафосом говорили, слушатели с удовольствием слушали и с рвением рукоплескали начальству, а густые, темные тучи и не думали расходиться, из них гремел то сурово, то добродушно гром, лил, а порой хлестал как из ведра теплый дождь. Если бы не выступил на этом совещании представитель МК Шмелев и не предложил бы немедленно организовать воскресник на всех предприятиях, пригласить всех служащих на него, чтобы закончить штабелевку, то ораторы, вероятно, еще долго бы упражнялись в своем красноречии. Предложение это было горячо принято, и совещание закрылось.
Как барометр? спросил Долгунов, подходя к окну и заглядывая на небо.
Стрелка идет на переменную, уныло ответил Нил Иванович и замахнулся линейкой на муху.
А что толку в этом? О, дьявол, вот уже три дня движется на переменную.
Барометр, значит, плохой у тебя, вздохнул Долгунов и отошел от окна. Меня удивляет, Нил Иванович, одно
Что тебя, Матвеевич, удивляет? настораживаясь, спросил Нил Иванович и наморщил лоб.
Многие бригады отсиживаются в бараках, не работают.
Не работают, потому что дождь, проговорил с легким раздражением Нил Иванович.
Почему же все бригады Тарутиной в поле? Да и она сама с четырех часов утра там. Она производит на картах формовку, кладет куски торфа в змейки и в клетки. У нее на поле змейки и клетки встретят солнце, сухой, горячий ветерок. А другие начальники только возьмутся за формовку и кладку змеек Надо, Нил Иванович, встряхнуть начальников полей за то, что они не выводят бригады на поля. Дождь не помеха в подготовительной работе к сушке, я так думаю.
Гм!.. Согласен. Тарутиной дождь не мешает. Значит, он мешает только лоботрясам, рассерженно сказал Нил Иванович и, разгладив усы, стал быстро собирать бумаги со стола и прятать их в ящик. Знаешь, Матвеевич, я пойду в контору и серьезно поговорю с начальниками полей.
А я поговорю с парторгами полей и с девушками, проговорил Долгунов.
Иди. Надеюсь, что мы всколыхнем
Долгунов и Нил Иванович вышли и, поглядев на небо, обложенное мглисто-синими тучами, из которых лил прямой, ядреный, теплый дождь, подняли воротники плащей, спустились с крыльца и зашагали в разные стороны.
* * *
После обеда в облаках показались просветы, ярко-синее небо. Дождь изредка еще накрапывал, но дул легкий ветерок, и к вечеру небо совсем очистилось От облаков. Солнце скатывалось к горизонту, и его лучи трепетали на темных вершинах елей и берез, стоявших редкой грядой на восточном берегу широкого озера. Над водой кружились дикие утки и, как камни, падали в густые, буйные камыши. Тарутинские бригады с песнями возвращались в поселок.
В конторе Ольга застала Нила Ивановича и узнала от него, что приедут служащие учреждений на помощь торфяницам. Тут же ей передали открытку от Павлова, который писал:
«Ольга, приеду и я со служащими учреждения на уборку торфа. Постараюсь попасть на твое поле помогать твоим бригадам. Правда, на твоем поле, как я знаю, дело обстоит хорошо, и ты, быть может, в помощи нуждаешься не так, как начальники других полей».
Прочитав открытку, Ольга сказала про себя: «Кто же от помощи отказывается? Дураки только одни Обижается, что не пишу ему Когда писать-то тебе, Павлов! Ты бы, милый, посмотрел на свою Ольгу, она замытарилась за этот месяц, став начальником поля. Не только писать тебе, а и думать было некогда о тебе. Да, сказать правду, и не думала! Ольга вздохнула, улыбнулась. Совсем не хочу, Павлов, чтобы ты работал на моем поле. Любовью своей будешь мешать мне в работе. Да уж ладно, поставлю тебя на штабель и не слезешь с него до заката солнца».
Когда Ольга, быстро закончив дела в конторе и переодевшись, пришла с подругами в столовую, там раздавались звуки двухрядки и балалаек, слова лихих частушек и постукивание каблучков. За столиками в первом зале было много девушек с разных полей. Три девушки, очень рослые и широколицые, плясали.
Это чьи? спросила у техников Ольга.
Из бригады Красновой, ответила Маша Козлова. Что им не плясать! Пять дней лил дождь, пять дней они лежали на койках в бараке.
* * *
Утро было ясное, и день был знойный. Работа на всех полях оживилась. Торф в змейках и клетках великолепно проветривался и сох.
Ольга обходила свое поле, наблюдала за работой бригад, брала куски торфа и определяла его влажность, качество сушки. Переходя с карты на карту через осушительные и валовые канавы, она проверяла также, везде ли имелись мостки через них, и хорошо ли они положены. Ее торфяницы больше не растрачивали силы, нужные для работы. Когда она пришла к начальнику участка просить три сотни досок, он ее сначала не понял, механически, думая о дожде, записал в блокноте: «800×800». Первая цифра обозначала число торфяниц на участке Тарутиной, вторая количество канав, а значит, и прыжков, которые каждой из них ежедневно приходится делать, идя на работу и возвращаясь с нее. Потом быстро перемножил цифры и без возражения отпустил доски
Ну и начальничек навязался мне! воскликнул он с удивлением, но и не без гордости, когда Ольга вышла. Гм Блоки дай, лесу на журавли дай. Обеды доставляй для ее бригад на поле. Баки дай на поле для кипяченой воды. А теперь эти мостки через канавы. Почему всего этого, Долгунов, не требуют другие начальники? А потому, что не девушки работают на их полях, а ангелы! Этим ангелам, как понимаю я, не надо ни кипяченой воды, ни горячей пищи, а через канавы они могут летать.
Парторг улыбнулся как-то задумчиво и сказал:
Если бы все такие были у нас начальники полей, как Тарутина, так мы бы с тобой не дрожали, как в лихорадке, каждый день от надвигающихся то и дело прорывов. Впрочем, Нил Иванович, и мы
Что «мы»? насторожился Нил Иванович, как бы угадывая невысказанную мысль парторга. Что «мы»? повторил он подозрительно и тревожно.
Долгунов не ответил, но покраснел.
Это правда, Емельян Матвеевич, вздохнув, согласился Нил Иванович. Тарутина, как замечаю, своими нововведениями на поле заставила задуматься и зашевелиться многих начальников полей не только на нашем участке, но и на соседних.