Слушаюсь! козырнул Трош и, повернувшись к строю, скомандовал:Р-равняйсь! Смирно! Напра-во! На выходшагом марш!
Манюшка хмуро поплелась сзади. Впрочем, на трамвайной остановке она легко и непринужденно влилась в группу и после этого от неени на шаг. Трош делал вид, что ее не замечает. В поликлинике, когда ребята столпились перед кабинетом глазника, он объяснил ей свою позицию:
Княгиня, не воображайте, что я спасовал перед вами. Если бы мне приказали: «Гони ее в три шеи», поверьте, и духу тут вашего не было бы. Но поскольку сказано, что нам до вас нет дела, я просто не вижу вас в упор.
Благодарю вас, барон. Манюшка сделала пародию на книксен. Все засмеялись, Трош в том числе.
А вы, княгиня, оказывается, забавная малышка. Я бы с вами не прочь скоротать ночку под соловьиное пение. Смуглое лицо его и особенно золотая фикса излучали довольствоеще бы, такая изысканная светская беседа вытанцовывается!
Научитесь сперва штаны носить, барон! отрезала Манюшка, и Трошу под дружный хохот пришлось отправиться в темный уголок застегивать предательскую пуговицу.
Неизвестно, как бы обернулись Манюшкины дела, если бы не завязались такие вот контакты со старшим команды. Трош не мешал ей проходить комиссию в составе группы, а когда врачи обращались к нему за разъяснением, он говорил:
Да, она пытается поступить в спецшколу. И туманно добавлял:Но нам до нее нет дела.
Таким образом он и данного ему указания не нарушил, и Манюшку не заложил. Вернувшись в спецшколу, Трош с чистой совестью доложил Дубкову:
Двое комиссию не прошли. Что касается княгини э-э, виноват этой дивчины, то она прошла. Но нам до нее не было никакого дела.
Начальник Днепровской спецшколы ВВС Михаил Павлович Пятериков монументально восседал в своем похожем на трон кресле с высокой спинкой. Только вчера он вернулся из отпуска, и в ушах его еще стоял шум Черного моря, перед глазами цвели розы и олеандры. Слушая доклад начальника учебной части, он хмурился и обреченно вздыхал: возвращаться к будничным заботам после солнечных праздников не очень-то весело, поэтому когда Дубков под конец рассказал о настырной девчонке, что пытается прорваться в спецшколу, Пятериков вдруг улыбнулся во всю ширь крепкозубого рта.
Смотри какая, сказал он крепким молодым басом и покрутил головой не то осуждающе, не то с одобрением. Думает, что стенку можно прошибить лбом.
Черта лысого такие думают, пророкотал Дубков. Сразу разгоняются и расшибают лоб. Кровь в жилах останавливается
Это трудно сказать: думаютне думают, с неожиданной горячностью возразил Пятериков. По-моему, думают и понимают, что невозможно, но Рисквот как это называется. Я, Павел Александрович, знаю, что это такое. По его лицу словно тени забегали: так быстро сменяли друг друга самые противоречивые выражения. Был у меня ну, как сказать?.. случай такой в жизни.
Пришел как-то хлопчикмаленький, щупленькийщелкунцом сбить можно. Это до войны было, я тогда в аэроклубе работал. «Поступаю к вам, говорит, а медкомиссия не пропускает. Из-за роста.» Сколько-то там сантиметров у него не хватало. Ну, я, конечно: друг мой дорогой, против медиков не попрешь. Он такой тихоня, улыбчивый, смотрит вроде наивно так и в то же время смело и даже дерзко. «Хочу, говорит, летать». И все тут. Я ему: «Что значит хочу? Я, может, хочу летчиком-испытателем быть, да вот» И, представьте, он мне: «Если очень хотите, добивайтесь. И будете». Учить меня, видите ли, вздумал. В общем, отказал я ему И что же? Стал он меня измором брать. Приходит каждый день и начинает: мол, без авиации ему жизни нет. Ну, и давай мне свои знания выкладывать. И по истории авиации, и по самолетам, и по моторам. В конце концовдонял. Мальчишка из детдома, с десяти лет книжки об авиации читал, в кружках наших разных занимался. В общем, взял я его под свою личную ответственность Пятериков вдруг замолчал и задумался.
Ну и что же, получилось из него что-нибудь? поинтересовался Дубков.
Хм Жизнь, Павел Александрович, в такие иногда виражи затягивает В начале сорок четвертого служил я в штурмовой авиации, командовал звеном. И вот получаем приказв составе эскадрильи бомбить армейские склады Дело было в Прикубанье Вылетели мы в сопровождении истребителей. Сделали один заход на цельа тут«мессеры». Наши «яки» сразу на них, а мы пошли на второй заход. Склады охранялись хорошо, зенитный огонь был плотный. Из второго пике я вышел с повреждением. А тут еще «мессер» пристроился в хвост и добавилстрелок-то мой, Петя Никоненко, убит был к этому времени Потянул я в сторону фронта. Конечно, не дотянул. Кое-как сел, вылез иподальше от самолета: вот-вот взорвется. Огляделсяна горизонте уже грузовики с немцами показались, глянул вверхнаши возвращаются, два «ила» и «як». Я закричал, помню, замахал руками: понимаю, что надежды нет, но хоть, думаю, доложат там, дома, что со мной И вдруг смотрю«як» снижается и с поворотом вправо идет на посадку А грузовикивот они Солдаты с собаками уже к самолету бегут. Он опять замолчал, скулы его напряглись, побелели. В общем, собаки, можно сказать, за штаны хватали, когда я прыгнул в кабину, и взлетели мы у фашистов под самым носом Вспоминаю сейчас и удивляюсь: как он отважился на такое?.. Вот какие были рисковые ребята какие молодцы. Способность рисковатьэто, я вам скажу это одно из самых высоких качеств человека. Тут и храбрость, и вера в свои силы и в свою судьбу, и много разного другого
Эта Доманова, Михаил Павлович, тоже рисковая девчонка, ввернул начальник учебной части. Может, даже чересчур рисковая.
Да Пятериков явно не желал расставаться с дорогими воспоминаниями. А самое-то интересноеспасителем моим оказался тот мой «крестник», хлопчик-недомерок Степа Скиба. Он достал из ящика стола фотографию круглолицего улыбающегося мальчика-лейтенанта и подал ее Дубкову. Вот он, мой дорогой спаситель. Человек, который смело идет на риск и всегда побеждает Пятериков опять задумчиво помолчал, потом, встрепенувшись, сказал буднично:Но это к вашей дивчине не относится. Разное время, разные обстоятельства Пусть она забирает документы.
Михаил Павлович, а может, глянете на нее? Все-таки, что ни говори, не каждый день у нас такие казусы Она в учебной части каждый день приезжает все ждет вашего возвращения.
Зачем? Пятериков пожал плечами. Впрочем, что ж, ладно вдруг вырвалось у него, видимо, в безотчетном порыве чувств, вызванных воспоминаниями, которые все еще не оставляли его.
Он нажал кнопку звонка.
«Дворовый атаман», определил Пятериков, внимательно оглядев плотную фигурку скорее мальчишеского, чем девичьего склада: широковатые для девочки плечи, крепкая шея, длинные, как у ребят-подростков, руки с тонкими кистями. Было что-то задиристое, почти вызывающее не только в позе, но и во всей ее стати, что ли, в движениях. Угадывалась привычка к независимости и лидерству. «А что? Если надеть на нее штаны и постричь, то и не отличишь от мальчишки Хотя вот глаза Зеленые, продолговатые, с густыми длинными ресницами. Очи, а не глаза. Н-да, эти очи еще покажут кузькину мать нашему брату», вдруг поймал он себя на мысли. Михаил Павлович! хмыкнул и тут же нахмурился
Когда ее позвали к начальнику, Манюшка вся внутренне подобралась, сделала «волевое» лицо. Ей представилось, что поглядев на нее, встретившись с ее выразительным умным взглядом (дома, в Залесье, не раз тренировалась перед зеркалом, пытаясь сделать его таким), начальник убедится, что она именно тот человек, чье место только в авиации.
Но посмотрев на него своими «умными выразительными глазами», Манюшка сразу поняла, что взгляд ее нужного впечатления не произвел, да и вообще
«Грозный деспот, определила она. К такому разве достучишься»
Ей вдруг сделалось страшно, аж до легкой дрожи в коленках, но тут же она разозлилась на себя за свой страх и стала перед «деспотом» хоть и не по вольной стойке, но и не вытянувшись в струнку, а так, середина наполовину: вежливо опустив руки, но независимо расставив ноги и расслабившись.
Дубков всячески демонстрировал свое безучастие к происходящему. Не поднимая глаз, он тщательно изучал какую-то бумагу. Вид у него был, как обычно, хмурый и недовольный.
Не можем мы тебя взять, Мария, сказал Пятериков совсем не грозным голосом. Сочувствую, но
А почему не можете? Я такой же гражданин Советского Союза, как и все ваши троечники.
Ну, понимаешь Да ты прекрасно все сама понимаешь. И Павел Александрович вот тебе объяснял. Он кивнул на начальника учебной части, как бы призывая его на помощь.
А тогда зачем же вы меня вызвали, товарищ начальник? Я-то думала: раз сам заинтересовался
Пятериков и Дубов обменялись быстрыми взглядами.
В общем, не можем. Начальник пристукнул ладонью по столу. Все!.. Если поиздержалась ну, денег на билет не хватаетскажи. Мы что-нибудь
Не нуждаюсь! отрезала Манюшка и, одарив их поочередно отнюдь не кротким взглядом своих чудных очей, громко хлопнула дверью.
Начальник школы и его заместитель некоторое время сидели молча, точно пришибленные этим хлопком.
Бой-девка! промолвил наконец Михаил Павлович и смущенно, с виноватинкой, усмехнулся. Ишь как рванула!
Характер, кивнул Дубков. А вызывали зряобнадежили вроде, а потомиди гуляй Волос дыбом встает!.. Но вы правыэто ничего не значит. Не было прецедента.
Пятериков неожиданно превратился в «грозного деспота».
Не было, не было! Ну и что? Когда Степка со своим росточком пробивался в авиацию тоже не было. Не помоги я ему тогда, где бы я сейчас был? Он усмехнулся. А вдруг опять судьба испытывает? А?
Начальник вызвал секретаря и приказал разыскать «эту нашу кавалер-девицу».
Ее «искали, но не нашли». Забрав документы, Мария Доманова испарилась.
Время подбиралось к обеду, а Манюшка еще и крошки во рту не держала. Она зашла в столовую неподалеку от спецшколы. Обед из пирожков с ливером и теплого перлового супа показался ей королевским пиршеством, и она ела его с большим аппетитом, несмотря на переживания.
Впрочем, настроение у нее было хоть и неважное, но не пораженческое. Ну, дали от ворот поворот, и она не знает пока, что делать, но не вешаться же, в самом деле! Если уж честно говорить, решение поступить в спецшколу пришло случайно.
В Залесье, где они жили вдвоем с отцом Велика, была только семилетка и, закончив ее, Манюшка встала перед выбором: или уезжать куда-нибудь, где есть средняя школа, или совсем бросить учебу. Ехать было не к кому, а оставить учение казалось ей полным крушением в жизни. Жизнь зашла в тупик, и выхода впереди не светилось. И, отчасти по инерции, отчасти из неосознанного упрямого желания перебороть обстоятельства, сдав последний экзамен за седьмой класс, она на следующий же день села за учебники восьмого: «Сдам экстерном, а там видно будет».
Целыми днями, обложившись книгами и тетрадями, лежала Манюшка на берегу озерачитала, решала задачи, делала выписки. Лишь трижды в день покидала она свое «лежбище»ходила на обед и к проходящим поездам на станцию. Прогуливалась по платформе мимо вагонов, наблюдала чужой дорожный быт. На сердце было темно и тоскливо: вот едут люди к переменам, к новым делам, а она как замурованная в этом забытом богом Залесье. И вместе с тем поезда были для нее как вестники надежды: они приходили из другой жизни и уходили в другую жизнь, и Залесье не казалось таким уж забытым. И ночами снились поезда, и далекие паровозные гудки тревожили, манили.
Разрешилось все неожиданно просто. В августе приехал на каникулы Борис Бутузових сосед, годом раньше закончивший Залесьевскую школу. Вечером в Доме культуры он подошел к Манюшке.
Привет от старых штиблет, сказал отрывисто, выделяя каждое слово, и любовно тронул черный лакированный козырек фуражки.
Привет! Манюшка удивленно оглядела его. Какая блестящая форма однако!
Красивая, ага? Борис дважды повернулся кругом. Как видишь, офицерская. Он потрогал стрелки на брюках, сдул невидимую пушинку с рукава кителя. А я тебе привет привез из Днепровска. Догадываешься, от кого?
От Вербака, что ль? как можно равнодушнее спросила Манюшка.
Догадлива. Борис лукаво прищурился и потер пальцем блестящий латунный крап на голубом околыше фуражки. Делаем вид, что нам все равно?
А нам и правда все равно.
Ух ты! Борис влюбленно глянул на голубой погон с желтой курсантской окантовкой. В таком случае я тебя провожаю, ага?
Давай.
Тут Борис сразу повел себя как победитель: придвинулся поближе и принялся охорашивать ее: разгладил морщинки на рукаве, поправил воротник жакета. В зале, когда погас свет, он бесцеремонно положил свою руку на ее ладонь и стал пожимать ее, поглаживать пальцами. Манюшка вежливо, но твердо пресекла эти нежности.
После сеанса, по дороге домой, он раза два порывался обнять ее, но получил решительный, хоть и в шутливой форме, отпор. Наконец ей надоели его поползновения.
Знаешь что? Перестань подбивать клинья!
Во дает! опешил Борис. А зачем же согласилась, чтоб проводил?
Ну, ты ж знаешь: в Залесье свежий человек на вес золота Расскажи-ка, что это за форма на тебе.
Учусь в спецшколе ВВС. Борис поскучнел. Это средняя школа, готовит кадры для военных авиаучилищ. В спецухе три роты. Третья изучает программу восьмого класса, втораядевятого, перваядесятого. Ну, что еще? Полное государственное обеспечениерубон, обмундирование, учебники. Общага, правда, маленькая, большинство снимают койки на стороне. Школа платит за каждого тридцатку в месяц, остальное по договоренности с хозяевами. Доплачивают кто двадцать, кто двадцать пять, кто тридцать рублей. От квартиры зависит.
Манюшку все это очень заинтересовало.
То, что нужно, задумчиво произнесла она. Жаль, что девчонок, наверно, не берут. Не?
Да ты что! снисходительно засмеялся Борис. А ты бы пошла, ага?
Я бы пошла, как бы машинально повторила Манюшка, а сама вся напряглась, словно перед прыжком в холодную воду.
«Я бы пошла», повторила она про себя, но уже осмысленно и утверждающе.
Бывай здоров, вдруг кинула Манюшка Бутузову и побежала домой.
Борису только и оставалось, что развести руками от неожиданности и обиды.
Ночь у Манюшки прошла без сна, а утром она объявила Николаю Степановичу, что через три недели едет в Днепровск. Он покачал головой: отговаривать, знал, бесполезно. В затею Манюшки он не поверил, но чем мог помог: выхлопотал в военкомате документ для предъявления в спецшколу (Доманова Мариядочь погибшего фронтовика, просим принять в порядке исключения), добился в районо, чтобы приняли у Манюшки экзамены за восьмой класс, ну, и деньгами на дорогу снабдил, само собой. (Конечно, могла бы Манюшка обойтись и семью классамидля поступления в третью роту достаточно, но не в ее характере было останавливаться на полдороге, да и трудов было жалко: столько готовилась к экзаменам)
Манюшка закончила обед, с сомнением посмотрела в сторону буфета, где виднелась горка коричневых пирожков, взять еще, что ли? Нет, надо деньги экономить: неизвестно, сколько придется кантоваться в Днепровске. А может, и в Киев дорога выпадет. Пятериков же не самый большой начальник, есть и над ним кто-то, а над темичто, никого нету? Так что не все потеряно, и нужно только не сдаваться. А документы правильно забралаотослали бы их в Залесьевот тогда было бы все кончено. Что ж, начнем новую атаку. Для начала узнаем, кому подчиняется этот грозный деспот.
Едва она появилась в приемной, секретарь, полная, сильно накрашенная женщина, схватила ее за руку и повлекла в кабинет начальника.
Пятериков поднял голову от бумаг.
Ну, что, Доманова, небось, развернулась уже на обратный курс?
Еще чего! фыркнула Манюшка. К вашему начальству собралась. У вас кто начальство?
Ябедничать, значит?
А что мне остается? Не собираюсь с вами лук чистить.
Пятериков махнул рукой в сторону двери.
Ладно, посмотрим, чего ты стоишь. Иди оформляйся. И, снова погружаясь в дела, проворчал:Глядишь, вот так и превратим спецшколу ВВС в институт благородных девиц.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯТишайший четвертый взвод. «Откуда ты, прелестное дитя?» Первые знакомства
Манюшку зачислили во вторую роту, четвертый взвод.
До конца занятий оставалось всего два урока, можно было бы начать новую жизнь завтра, но Дубков прогнал ее в класс (мол, у него волос дыбом встает, когда он видит спецшкольника без дела).