Нет, это хорошо, что будет теперь все-таки семья Мельниковых. Горько, что Домановых нет. Ее, Манюшкин, долгсо временем создать новую семью, хоть и не хочется замуж Да и нечего пока забивать голову всякими глупостями, это еще успеется
Отсюда мысль скользнула к Николаю Вербаку, их редким встречам и странным отношениям. Не поймешь, за кого он ее считает. Когда Манюшка приезжает, радвидно по глазам. И ей с ним радостно и хорошо. А потом вдруг сворачивает на протоптанную дорожку: начинает докапываться, любит ли она его, а когда Манюшка говорит, что они друзья, в глазах его появляется ревнивый блеск, и он начинает уже окольными путями выяснять, кого же она в таком случае любит.
Любовь, любовь Что они все носятся с нею, как кошка с куском мяса? Есть же вещи и поважнее! Да Манюшка с радостью отдала бы эту самую любовь со всеми пресловутыми объятьями и страстными лобзаньями за одно только красиво сделанное упражнение на турнике «подъем махом вперед»: ну никак оно не дается!
В караульном помещении стояли три узких топчана, длинный, в чернильных пятнах стол и несколько тяжелых табуреток. На топчанах только что прошла пересменкадвое, встав, ушли на посты, а двое бодрствующих заняли их места. Третий топчан занимал помощник караульного начальника. Он будет похрапывать полночи, а потом его место займет начальник караула, спец из первой роты, который сейчас читал за столом толстенную книгу. Манюшка и Игорь Козин, только что сменившиеся с постов, должны были два часа бодрствовать, прежде чем завалиться на топчаны, а потом, через два часаснова на посты.
Игорь патрулировал во дворе, промок и продрог на холодном ветру под полуснегом-полудождем. Войдя в караулку, сразу занял место у батареи парового отопления и начал пылко ее обнимать. Манюшка с табуреткой тоже подтянулась тудапотрепаться после двухчасового молчания.
О румяноликий брат мой Мáрий! преувеличенно громко стуча зубами, воскликнул Игорь. Клянусь полустоптанным каблуком моего левого ботинка, такой мерзопакостной погоды я еще не переживал!
Погодка еще та, поддакнула Манюшка. Если хочешь, давай поменяемся постами.
Благодарю вас, сэр! Предложите это своей невесте.
Манюшка пожала плечами.
Не хочешькак хочешь.
Послушай-ка, зеленоглазый брат мой, переменил разговор Козин, а почему это ты никуда не поехала? Неужели торчать в вестибюле с раскуроченным противогазом и нестреляющей винтовкой предпочтительнее, чем полеживать кверху пузом на печи и жевать домашние калачи?
Да видишь ли, отец у меня женился, так я решила не мешать им.
Ну если родной отец считает, что родная дочь помешает его супружескому счастью, тогда конечно Клянусь блеском латуни на моих погонах, я и сам не поехал бы к такому отцу.
Нет, он так не считает, хотя и неродной. Это я так считаю. А вдруг, думаю, и он так считает. Тьфу! Иди ты к чертям собачьимзапутал!
Так у тебя, значит, тоже родных никого, понизив голос, протянул Игорь. Видимо, только это и выделил он из всего, что она сказала. Слова его и голос отозвались в сердце девочки пронзительной печалью. Война?
Что же еще, тоже тихо ответила Манюшка. Была у нас большая семьявсе полегли. Троих убили, а мать с сестричкой сами от войны померли. Меня бы тоже не было, если бы не паренек один, твоих, наверно, лет. Он меня дважды от смерти спас. Первый раз от голодной, а второйот пули. Поехали мы с нимну, и еще двое наших деревенскихна Украину за хлебом. Это уже после победы, месяца через два, оголодали совсем Попали в руки к бандеровцам. И повели нас расстреливать. Когда скомандовали нам бежать, Велик мне и говорит: «Беги впереди меняи никуда вбок». Я так и сделала. Ну, а он и взял в себя мои пули. Вернулась я в деревню, а там Великов отец с фронта пришел, сына дожидается Вот он меня и удочерил.
Они некоторое время сидели молча, облокотившись на батарею, словно загородившись друг от друга.
Не уходит она из памяти, сволочь такая, еле слышно заговорил Игорь. Не уходит, хоть молчи, хоть плачь Я один был у отца. Дразнили: папенькин сынок. Когда отец ушел на фронт, остался с теткой. Тетка была связана с подпольем. Приходили какие-то люди, оставляли свертки, сумки. Потом появлялись другие, все забирали. Или тетка сама уносила. Однажды она не вернулась. Ждал я ее допоздна, помню, прислушивался, не раздадутся ли условные стуки, не дождался, уснул. А ночью пришли немец и полицай. Долго рылись в квартире. Что искалине нашли, зато набили карманы разными мелкими вещичками, наволочкивещами покрупнее. Меня же еще и тащить заставили Собрали нас, ребят, от одиннадцати до пятнадцати, человек тридцать и отправили в поместье немецкого баронапоявился уже гад на нашей земле. Поселили в амбаре, поставили надсмотрщикаместного полицая. Краснорожий такой, вечно «под мухой» ходил. А еще толстая ракитовая палка у него была, а на ней вырезан орнамент и пауки-свастики. Когда охаживал этой нарядной палкой наши спины, любил приговаривать: «Хай живе вильна Украина». И вообще дисциплину он установил палочнуюв прямом смысле. Не вскочил по команде «подъем»пять палок пониже спины. Сорвал тайком огурец, морковку выдернулпять палок по спине. Косо глянул на «господина воспитателя»палка по голове. Ишачили от утренней зари до вечерней. Едажидкий кулеш на воде, летомсвекольник, хлебные огрызки с баронского стола И знаешь, все забылосьтяжелая, до обмороков, работа, голод, даже побои. Не забывается только Игорь потрогал свой перебитый нос. Ну, как бы это сказать Унижение? Да, и унижение Но хуже всегочувствуешь, что ты все больше и больше становишься рабом. С каждым окриком, с каждым ударом палки из тебя уходит человеческое и заменяется рабским. Понимаешь? Умирает гордость, самолюбие, достоинство. Заместо них остаются покорность, страх. Я потом, когда нас уже освободили, долго еще не мог стать нормальным человеком. Кто-нибудь косо глянетя вздрагиваю. Война закончилась, отец пришел с фронта Правда, через два года умер от ран Бывало, в шутку замахнется, а у меня все внутри сжимается и какая-то сила давит, сгибает спину и колени.
Кто бы мог подумать! удивленно сказала Манюшка. Ты такой веселый
Козин убрал локти с батареи, сел прямо и уставил на Манюшку свой повседневный насмешливый взгляд.
О легковерный брат мой Марий! Не всему верь, что тебе вешают на уши. Потрепались, скоротали время и обо всем забыли. Идет?
Успокойся, у меня язык не длиннее твоего.
Ну, смотри. У летчика словоне олово.
Разговор этот долго еще тревожил Манюшку, она так и не уснула в ту смену. А когда вернулась с поста через два часа и встретилась с Игорем, поняла, что и он не смог избавиться от разбуженных воспоминаниями мыслей и тревог. Едва увидев ее, Козин сказал:
Знаешь, Марий, у меня душа дрожит, как подумаю, а что, если опять Ведь все время грозятся. То из-за океана лай, то из ближней подворотни гавкают. Вот вчера генерал Риджуэй выступал
Мы с тобой люди военные, перебила Манюшка. У нее тоже «дрожала душа» от этих мыслей, но она гнала их прочьчто изводить себя понапрасну? Полезутбудем драться.
А может, не полезут? Может, не осмелятся, сволочи? Потому что победа им не светит, смотри. У нас тоже теперь атомная бомбараз. Он начал загибать пальцы. Братья-китайцы, считай, победилидва. А это, дружище, ни много ни маловосемьсот с лишним миллиончиков к нашему социалистическому шалашу. Немцы провозгласили ГДРтри. Ну, и в других странах Греки бьют своих фашистов, вьетнамцы вот-вот вытурят французов из своего дома, индонезийцыГолландию. На Филиппинахпартизанское движение Короче, расстановка такая, что и дураку ясно: мы непобедимы. Согласна?
Манюшка пожала плечами.
В общем и целом. Но знаешь, на расстановку надейся, а сам не плошай. Двойки по военному делу нам с тобой хватать еще рано.
Однако какой ты зануда, о зеленоглазый брат мой, засмеялся Игорь. Совсем как наш обожаемый взводный.
ГЛАВА ВОСЬМАЯЧеловек из братской могилы. Архимед
У преподавателя химии Павла Ефимовича Усенко была своя метода преподавания: он требовал, чтобы его объяснения записывали. Говорил Павел Ефимович быстро, увлеченно, и лишь разъясняя особо сложные понятия, чуть-чуть замедлял темп. Когда кто-нибудь начинал роптать: мол, ямщик, не гони лошадей, отвечал:
Я хочу научить вас конспектировать. Основное пособие курсанта училищаконспект. А конспект пишется не под диктовку.
Впрочем, ребята на него не обижались. Павел Ефимович в отношениях с ними был по-свойски грубоват и открыт и снискал себе своеобразное признание: он был единственным, кого спецы называли по имени-отчеству, избегая узаконенного обращения «товарищ преподаватель».
О войне он чаще всего рассказывал с улыбкой: подбирал такие случаи, где все кончалось благополучно, герои получали награды. О себе не говорил никогда. Тем не менее спецам откуда-то было известно, как он воевал, и за это его еще больше уважали. В школе о нем ходили легенды
Павел Ефимович был на войне летчиком, летал на штурмовиках Ил-2. Имел на своем счету больше ста боевых вылетов, сбивал фашистов и сам бывал сбит.
Последний бой провел как раз в годовщину войны, 22 июня 1942 года. В первой половине дня был в составе шестерки. Вернулись, пообедали, не успели отдохнутьпоступил приказ: вылететь эскадрильей на бомбежку воинских эшелонов. Отбомбились, вернулись потрепанные зенитным огнем и не все, а тут снова приказ: послать тройку бомбить склады горюче-смазочных материалов.
Поначалу все шло хорошо. Самолеты без особого труда пересекли линию фронта, вышли на цель и нанесли удар. Склады загорелись, наше звено развернулось на обратный курс. И почти сразу из-за облаков со стороны солнца на него ринулись восемь «фоккеров» и один «мессер».
Хотя силы были неравны, наши летчики не ушли в оборону, а наоборот, нападали, наскакивали, шли на таран, и фашисты вынуждены были уклоняться, маневрировать, и, значит, чаще, чем наши, открываться, нечаянно подставлять хвост. В результате было сбито семь фашистских самолетов. Личный счет Усенко в этом боюдва «фоккера». Ударил по третьему и сразу выключился.
Пришел в сознание в госпитале на операционном столе. Как стало потом известно, Павла Ефимовича подобрали партизаны и через шестеро суток переправили за линию фронта. Из него вынули несколько осколков, но один осталсяв голове. Парализовало всю левую часть тела. Кроме того, левая же нога была сломана при падении на землю, от удара о приборную доску разбито лицо, помята грудь и травмирован позвоночник.
Дела Усенко были плохи. Из госпиталя его эвакуировали в другой, подальше от фронта. В кузове «студебеккера» было тряско, а летчик, весь в бинтах и в гипсе, не мог защищаться от толчков машины; в результате сломался гипс на ноге, он потерял сознание. Санитары, посчитав его мертвым, сняли с машины и передали похоронной команде. Он был уложен в братскую могилу, но зарывать ее в тот вечер почему-то не стали, отложили до утра.
На заре похолодало, и холод вернул летчика из небытия. Он начал ворочаться и громко ругаться: что же это за порядки у медиковраненые должны лежать в таком холоде и тесноте?
Его выволокли из могилы и, выслушав брань, сказали:
Ну, парень, счастлив твой бог. Считай, с того света вернулся. Теперь долго жить будешь.
Начались странствия по госпиталям. Когда, наконец, выписали, отцу сказали: проживет год-полтора. В нейрохирургическом институте операцию делать не сталиопасно для жизни, а без операции, мол, может прожить два-три года. Но, добавил врач, работать ни физически, ни умственно нельзя.
Доктор, а дышать можно? с горькой усмешкой спросил Усенко.
Не склонный к юмору врач ответил серьезно:
Дышать можно, а работать нельзя.
Но как человеку без дела? Для чего же тогда жить?
Вопреки запрету он засел за учебники и через год поступил в педагогический институт. После второго курса перевелся на заочное отделение и стал работать в спецшколе. К этому времени он уже мог ходить
Все движения Павла Ефимовича были плавны и размеренны, как в слегка замедленной киносъемке, спину он держал неестественно прямо и напряженно, будто по команде «смирно». Иногда, резко оборвав речь, он умолкал и, сцепив зубы, страдальчески морщась, уйдя в себя взглядом, переживал внезапную атаку боли. А потом снова звучал его молодой сочный голос.
Обычно уроки химии начинались шутливой перепалкой с ехидными любезностями и любезными насмешками. Дело в том, что Усенко был командиром шестого взвода, соперника четвертого в соревновании.
Так было и на этот раз.
Ну, как дела у шестого? невинно осведомился Славичевский, когда преподаватель сел за стол. Головокружения от успехов по русскому не наблюдается?
Это был намек на позавчерашнее сочинение, за которое шестой взвод собрал богатый урожай двоек и троек.
Дела неплохие, с наигранным смирением ответил Усенко. Головокружения не наблюдается ни от успехов, ни от неудач. И в этом залог того, что к концу четверти шестой станет лучшим в школе.
Если не будет больше сочинений, съехидничал Захаров.
Сочинения будут. Но у нас народ не гордыйупорно грызет гранит науки, быстро исправляет двойки и пишет все грамотнее. У вас же, гляжу, кое-кто неделями в бэу ходитгордые, черти!.. Ну, довольно болтать! Иди к доске, Бутузов.
После опросаконспект. Тихо. Только слышен ровный голос преподавателя, скрип перьев и пошмыгивание носами. И вдруг в этой напряженной тишине раздался высокий вибрирующий дискант:
Чтоб был народ, как тот матрос убитый
Один за всех и все за одного!
Наступило полное беззвучие, через несколько секунд взорвавшееся хохотом.
Над чем там трудишься, Архимед? отсмеявшись, крикнул Павел Ефимович. Стихи, что ли, сочиняешь?
Темнокожее лицо Васи Матвиенко еще больше потемнело от густого румянца. Во взгляде, что случайно перехватила Манюшка, была растерянность только что разбуженного человека: мол, простите, случайно вырвалось, ей-богу, не хотел.
«Какой-то он»неопределенно подумала Манюшка.
Тихий, незаметный, приходил Матвиенко в класс, садился за свою вторую в первом ряду от двери парту и молча погружался в чтение, никого не задевая и досадливо отмахиваясь от тех, кто пытался задеть его. Отвечал преподавателям обычно сосредоточенно морща квадратный выпуклый лоб и охватив его растопыренной пятерней. Иногда вступал в общий разговор, высказывал свое мнение, спорил, но сразу уходил в себя, когда, исчерпав аргументы, начинали укрываться за шуточками или общими местами типа «сам дурак». Когда за что-нибудь хвалили его, отмахивался с выражением досады и страдания на лице. В последнее время он частенько оказывался рядом с Манюшкой у доски на самоподготовке или в коридоре у окна. Но она как-то не обращала на это внимания, тем более, что разговор обычно клеился из каких-то текущих пустяков.
После урока она подошла к нему. Сосед его по партеОчеретянподначивал Васю:
Архимед, ты по каким числам причесываешься?
Праздный народ на соседних партах посмеивался.
Ну вот какое твое дело? отбивался Вася. Мои волосы, хочу причесываюсь, хочунет.
Что значит «мои»! Видал в строевом уставе на картинках каким солдат должен быть? Чистенький, подтянутый и, между прочим, причесанный. А ты? Как с ведьминого помела сорвался.
Матвиенко уныло шевелил бровями. Видно было, что он хоть и уткнулся в книгу, но не читаетподначки Очеретяна допекли его.
Слушай, чего ты прилип к человеку, как банный лист? вмешалась Манюшка. И эти зубы скалят. Совсем затравили хлопца. Пошли отсюда, Архимед, поможешь решить задачку.
Она потянула его за рукав, и Вася послушно и с радостью за нею последовал. Манюшка начертила на доске многоугольник, записала условие задачи. Он следил за ее рукой, запустив пальцы в шевелюру и бормоча:
Найдем площадь Сторона АС плюс высота Пополам Ага, вот Он схватил мел и начал быстро писатьмелкие крошки полетели в разные стороны. Искрошив один кусок, взял другой и продолжал покрывать доску цифрами и буквами. Манюшка с трудом успевала следить за его рукой и осмысливать написанное.
Вот и все, сказал Матвиенко и обвел ответ жирной рамкой. Некоторое время он смотрел на свои записи, а потом смущенно произнес:Задача трудная, не сразу и решишь. Он явно пытался ободрить Манюшку.
А вот ты же сразу решил.
Теперь Вася начал оправдываться.
Да тут, видишь ли, раз на раз не приходится. Бывает, сидишь, сидишь
Ты, наверно, сильно любишь математику?