Местечко попалось уютное. Такие лесные перекрестки манят пешеходахорошо здесь отдохнуть!
Женщины присели в тени под соснами. Было часа трисамая жаркая пора июльского дня. В лесу стояла знойная духота и такая тишь, что даже листва на молодых осинках не дрожала. Только оводы звенели вокруг.
Саша расстегнула блузку, и малышка жадно припала к груди, забавно зачмокала. Мать с умилением смотрела на ее личико.
Путешественница ты моя горемычная!
Аня развязала узелок с сдой, достала хлеб, яйца, соль, разложила все это на белой косынке.
Вот и мы перекусим. Легче ногам будет.
А мне и есть не хочется. Я так перетрусила на реке. Вам было страшно, Аня?
А кому не было бы страшно, Шурочка! Старик какой сердитый, а и тот перетрусил. Я и так-то воды боюсь. А тутэтакие страхи
Неужто они сбросили б на нас, если бы увидели?
А что им, душегубам! Рассказывают люди, что они на шоссе в беженцев из пулеметов стреляют, бомбы сбрасывают
Так ли мы идем, Аня? Не заблудимся?
Так. Я сюда по дрова зимой ездила. Скоро деревня будет. Там спросим дорогу дальше. Теперь бояться нечего. Видишь, тишина какая! Не верится, что война
Аня облупила яйцо, макнула в соль и, протягивая Саше, сказала:
На, съешь, Шурочка.
В этот миг зашелестели кусты и из зарослей вышел человек в красноармейской форме, с петлицами младшего командира. Он был совсем юный, бледнолицый, с большими голубыми глазами и очень мирный на вид. Но Саша почему-то вздрогнула и быстро прикрыла грудь и личико дочки марлей.
Кто вы есть? как-то странно, не по-русски, спросил военный.
Люди мы есть, в тон ему ответила Аня смело и просто. Не видишь разве? Беженцы. От войны удираем, от немца. А ты почему кусты протираешь? На фронт шел бы.
Он кисло усмехнулся и, приблизившись к Саше, протянул руку к ребенку.
Что это?
Саша отшатнулась.
Маленький шпион, пошутила она без улыбки.
Что? военный нахмурился.
Аня засмеялась. А «маленький шпион», оторванный от еды, громко закричал, нарушив лесную тишину.
Откуда идете?
Из-за реки идем, серьезно стала объяснять Аня. Это наша фельдшерица, работала у нас два года. А теперь идет домой, к отцу Кто знает, где остановят супостата? Может, он и до нас дойдет. Нам-то все одно, мы тут век прожили, а ей зачем же оставаться. Молодая, с дитем У нее документы есть.
Саша поднялась, тетешкая дочку, чтобы успокоить, и вдруг увидела, что сбоку, шагах в десяти от них, на просеке стоят еще двое. Эти были в форме рядовых, с винтовками в руках. Стояли они плечом к плечу, как на параде, молчаливые и суровые. И взгляд какой-то пугающий: ни любопытства в глазах, ни теплоты, ни улыбки.
«Почему они такие?»со страхом подумала Саша.
И вдруг один из них спросил:
Вэр зипд зи?
Саша остолбенела. «Что это? Почему он говорит по по-русски? «Вэр зипд зи?»«Кто такие?»мысленно перевела она эту простую фразу. Боже мой! Что это они, шутят? Какая неуместная шутка!»
Тот, что подошел первым, тоже заговорил по-немецки. Саша, как ни мало знает язык, улавливает отдельные слова. Флюсрека, унтерарцтфельдшер. Фатер
А ребенок кричит все сильнее. Саша качает его, просит, молит, как будто крошка может понять:
Дочушка моя, замолчи, родная, не плачь, сейчас я тебя покормлю, а сама напряженно вслушивается истранная вещьдумает о том, что совсем не знает немецкого языка и, если б пришлось поступать в институт, наверняка провалилась бы на экзаменах.
«Герр лейтенант»он обращается к одному из тех двух, как к командиру:
«Господин лейтенант Господин!..»
«Герр лейтенант» приближается и сердито говорит что-то, обращаясь к Саше.
Там, на той стороне реки, много русских солдат? быстро переводит тот, что подошел первым. Где на Днепре делается переправа!
Аня быстро собирает еду, кладет яйца и соль в карман и отвечает за Сашу:
Много солдат Всюду солдаты, танки, пушки, от Речицы до Лоева, по всему берегу А переправы мы не видели, мы на лодке переплыли, сто рублей заплатили. Была бы переправа, мы бы на лошади ехали. А русские солдаты всюду есть И на том берегу и на атом
Мольчать! злобно приказывает Ане «герр лейтенант» и снова обращается к Саше.
Где наводится переправа? допытывается переводчик.
Мы не видели переправы, повторяет Саша Анины слова. Мы переплыли на лодке. Здесь был наром, по его сожгли.
Кто сжег?
Я не знаю, кто сжег. Нам сказали, что его сожгли прошлой ночью.
Голос у Саши чужой. Укачивая ребенка, она делает шаг назад. А дочка кричит, будто чует опасность. Саша не выдерживает, отворачивается и дает ей грудь. Всем телом она чувствует на себе их бесстыдные, алчные взгляды. Какое-то время они молчат. Сашу охватывает ужас Немцы! Теперь нет сомнения, что это немцы. Но как они сюда попали? Она вспоминает: десант, парашютисты О них говорил Владимир Иванович, да и в деревне в последние дни немало было толков о таинственных и страшных парашютистах.
«Что же они сделают с нами, доченька моя милая?» Саша вглядывается в их лица: «О чем они думают? У них тоже есть матери, жены, дети».
Аня вскидывает узел на плечиони молчат. Они не отбирают вещей, не обыскивают. Это немножко успокаивает Сашу. Но вот они снова залопотали между собой. Она напрягает слух, намять, чтобы разобрать хоть отдельные словечки. Переводчик о чем-то спрашивает лейтенанта.
«Вас махен?»«Что делать?»ловит Саша знакомые слова.
«Видно, спрашивает, что делать с нами».
«Герр лейтенант» на мгновение как будто задумывается, потом хмуро, ни на кого не глядя, бросает непонятное:
Эршиссен!
Эршиссен? удивленно переспрашивает светловолосый юнец, и Саша видит, как он бледнеет, как дрожат его губы. Абер да ист дох айн зойглинг!
«Зойглинг? Что такое зойглинг?» Наконец вспоминает: младенец. «Ах! она пятится, прижимая дочку к себе. Что он сказал о тебе, моя доченька? Что они хотят сделать? Не дам! Я никому тебя не отдам! Не бойся!» А сама вся задрожала, оглянулась вокруг, готовая бежать.
Аня, понимая ее душевное состояние, стала рядом, сжала руку. А «герр лейтенант» в это время что-то сердито выговаривал молодому. Тот стоял смирно, кивал в знак согласия головой, но лицо его еще сильней побледнело. Если б Саша и Аня понимали по-немецки, они услышали бы страшные слова:
Ты долго учился, Грабель, но, как вижу, без пользы. Ты плохо усвоил главноеучение нашего дорогого фюрера. Не для того мы начали войну и пришли сюда, чтоб разводить здесь слюнявую интеллигентскую гуманность. Каждый русский, малый и старый, наш враг. Ты хочешь, чтоб я их отпустил, а они привели бы сюда русских солдат и те устроили на нас облаву? Этого ты хочешь?
Грабель молчал.
Курт, я поручаю это тебе, обратился лейтенант к третьему, который за все время не проронил ни слова. Там, в яме, где лежит лесник. И так жев упор из пистолета Без лишнего шума.
Солдат снял винтовку и направился к ним.
Аня заслонила собой Сашу.
Пошли, правильно по-русски сказал молчаливый, приветливо улыбаясь. Пошли другая путь он показал рукой на просеку.
Голубоглазый как бы очнулся и, не подымая головы, объяснил:
Вас поведут на другую дорогу, по этой нельзя ходить
«Он лжет! Лжет! Не верьте!»чуть не вырвался из Сашиной груди крик, но Аня все крепче и крепче сжимала ее руку и тянула за собой.
Идем, Шурочка.
«Они задумали что-то страшное», хотела сказать ей Саша, но почему-то и на этот раз ничего не сказала, а послушно повернулась и пошла за Аней. Сзади донесся голос лейтенанта:
Курт! Дэн зойглинг дарфст ду нихт эршиссен!
«Эршиссен?.. Эршиссен?.. Нихт эршиссен? повторяла Саша последнее слово, но вспомнить, что оно значит, никак не могла. Нихтне Что не? Что они не сделают с тобой, моя доченька? Что они задумали сделать с нами? А как же ты останешься без меня? Надо у них спросить. Пускай скажут. Ведь люди же»
Саша оглянулась. Солдат улыбнулся ей, кивнул головой. А те двое стояли на просеке и глядели им вслед.
Конвоир слегка толкнул винтовкой Аню в плечо и показал на узкую, заросшую травой лесную дорогу. Они свернули с просеки.
Аня выпустила Сашину руку, дослала из кармана облупленное яйцо и стала есть.
Саша ужаснулась: как она может есть в такой момент?
Аня! прошептала она.
А Аня в ответ достала из другого кармана целое яйцо, повернулась и протянула его солдату.
Пожалуйста Вкусное-вкусное, и она аппетитно причмокнула языком.
Немец взял яйцо, стукнул о приклад винтовки, засмеялся как-то странно, даже страшно, покачал головой, словно с укором, верно подумал: «Глупые вы вороны! Ничего не понимаете» Однако сказал другое:
Карош руссиш фрау Спасибо. Пошли Пошли
Аня снова выхватила правую руку из кармана и бросила солдату в глаза пригоршню соли. И тут же, вырвав из его руки винтовку, размахнулась и обрушила приклад на голову немца.
Саша не успела опомнитьсятак молниеносно это произошло, только услышала треск, но так потом и не могла понять, что это треснулоприклад или череп фашиста.
Аня швырнула узел на землю, выхватила у нее ребенка, крикнула: «Бежим!»и, низко наклонившись, бросилась в чащу.
Саша бежала за ней сквозь цепкий кустарник, до крови обдирая о сухие ветви и колючки лицо, руки, ноги. Потом так же без оглядки они мчались редким лесом, минуя просеки и дороги. Сколько времени бежали, они не помнили. Остановились только на поле, когда увидели женщин, которые мирно жали ячмень. Аня села на краю нивы, в борозду. Саша в изнеможения упала рядом. Аня обняла ее за шею и прошептала:Ну, Шурочка, кто-то за нас богу молится. Ведь они ж нас на смерть вели на расстрел
Сашу стала бить нервная лихорадка.
III
Командир поздоровалсяпоследние два дня он не приходил ночевать. Спросил, как здоровье Саши, заглянул в колыбель, где лежала Ленка, и растерянно остановился посреди хаты. Он не знал, что еще сказать, как проститься с людьми, не дав понять, что их оставляют. Он старался делать вид, что никуда не торопится, по тревожные взгляды, которые бросал в окно, выдавали его. Да отступление и перестало уже быть секретом. На улице буксовали на песке машины. Кричали и сердито переругивались красноармейцы.
Данила, шестнадцатилетний брат Саши, поняв все, показал глазами на больную сестру, и сжатые губы его дрогнули. Командир попытался улыбнуться.
Такова уж доля солдата, Даник. Сегодня здесь, а завтра там
Саша, напряженно следившая за каждым движением командира лихорадочным взглядом, встрепенулась, села на кровати.
Вы отступаете? Вы бросаете нас? Неужто вы не могли удержать их на Днепре и Соже, на таких больших реках?.. Боже мой!..
Успокойтесь, Александра Федоровна, не поднимая глаз, сказал командир. Мы держимся, меня просто переводят на другой участок Я зашел
Вы лжете! закричала Саша. Зачем вы лжете? Кому вы лжете? Своим людям? Сестрам, матерям? Они заняли Гомель? Да? Не говорите, я знаю, отчего сегодня не слышно канонады Вы отступаете. Бежите Бросаете нас Так и я с вами иду! Я не останусь с этими зверями! Нет! она вскочила с кровати. Я не хочу, чтоб они опять повели нас на расстрел.
Старшая сестра Поля бросилась к ней, обняла, пытаясь уложить в постель.
Саша, родная моя, куда ты пойдешь? Ведь ты на ногах не держишься. Ты совсем больная
Не трогайте меня, рванулась Санта. Вы хотите, чтоб они убили мою дочку? Все вы трусы! Вы боитесь бросить эту трухлявую хату! Отчий дом!.. А они придут и сожгут ваш дом, убьют вас!..
Сестра! Не одни мы остаемся. Народ остается! дрогнувшим голосом, но по-мужски твердо и рассудительно сказал Даник.
Саша никого не слушала. Она торопливо собиралась в дорогу: надела лучшее платье, туфли, платок, отобрала документы.
За окном позвали:
Товарищ капитан!
Офицер снял пилотку, склонил голову, вздохнул, промолвил:
Будьте здоровы Потом тихо сказал Саше:С частью вам нельзя. Да и вообще поздно И так, с непокрытой головой, неслышно ступая, словно крадучись, вышел из хаты.
Поля, «видя, что Сашу не удержать, выхватила из колыбели ребенка и решительно заявила:
Не дам Ленку! Убейне дам! Ты хочешь ее погубить? Чем ты кормить ее будешь? У тебя же молока нету! Да и куда ты теперь пойдешь? Слышала, что сказал капитан?
Саша поспешно складывала в старый платок детские вещи; при этих словах она выпрямилась, застыла с пеленкой в руках, испуганно и удивленно посмотрела на сестру, державшую Ленку.
Как люди, Саша, так и мы, снова философски-рассудительно заметил брат. Не будем отрываться от людей.
Саша перевела взгляд на пеленку и вдруг, закрыв ею лицо, упала грудью на стол, на детские вещи. Плечи ее затряслись от плача. Поля и Данила кинулись к ней.
Саша, родная, успокойся!
Где-то совсем близко разорвался снаряд. В горнице со звоном вылетело несколько стекол.
Скорее в сад! крикнула Поля.
Даник обнял Сашу за плечи и силком потащил за собой. Она шла точно во сне, безразличная ко всему, что творилось вокруг, шла, как осужденная на смерть.
В саду под старой кряжистой грушей было убежищетакое, как делали в первые дин войны по инструкции местных властей: глубокая яма с короткой траншеей перед ней. Правда, Данила значительно улучшил убежище: покрыл яму бревнами, которые отец заготовил, чтобы перебрать хлев, сверху настлал соломы, засыпал землей, а стены укрепил ивовым плетнем; получился настоящий блиндаж. Пряталась в нем не только их семья, но и соседка с малыми детьми.
Снаряды рвались редко, и взрывы удалялись в сторону шоссе, кромсая ольховые кусты на берегу речки, протекавшей за огородами. Должно быть, немцы вели пристрелку по мосту, чтоб разбить его и задержать отступление советских частей.
Трояновы сидели в глубокой яме, на снопах соломы, тесно прижавшись друг к другу и прислушиваясь к взрывам. Поля и соседка тихонько, почти шепотом, перекидывались словами.
Я, Полечка, поросенка в сенцах кормила и не помню, закрыла ли хату Коли не закрыла, наделает он делов
Мы вчера вернулись после налета, а у нас в горнице Сойковых коза хозяйничает. Все цветы перепортила.
Эта тварь ничего не боится. А курывидела, как прячутся?
Сашу раздражали эти, как ей казалось, никчемные разговоры о ненужных, мелких делах и происшествиях.
Да замолчите вы! Люди гибнут, а вы о курах
От движения артиллерии и танков по шоссе стонала земля.
Я боюсь, мамочка. Что это гудит? пропищала трехлетняя девчушка.
Это гром, детка. Не бойся.
О боже!.. в отчаянии шептала Саша. Как они удирают! И не стыдно! Столько машин!..
Даник не удержалсярешил успокоить сестру; он в этом году окончил семилетку и не упускал случая привести какой-нибудь исторический пример:
Кутузов до самой Москвы отступал, а потом как дал французам, так они лет ели без оглядки.
Замолчи! в исступлении крикнула Саша. Молчите вы! Как вы не понимаете!..
Все примолкли, даже дети. Даник, обиженно ворча, стал выбираться из ямы. Поля схватила его за рубашку.
Куда ты, Даник? Куда ты лезешь под пули? Ох, горе мне с вами!..
Да отвяжись ты! разозлился паренек. Я тебе не дитя. Не маленький! Сам знаю, что делаю.
Он вылез, полежал на земле, прислушиваясь, потом вскочил и мигом очутился на груше.
Шоссе проходило в полукилометре от деревни. Между шоссе и первыми хатами лежал пустырь с зарослями лозы и ольшаника. Через заросли пробивался ручей, который вытекал из леса, начинавшегося сразу же за шоссе. Лес обступал деревню с трех сторон и только на западе отходил чуть дальше, километра на два-три, уступив место песчаному неурожайному полю, над которым в ветреные дни поднимались тучи пыли.
Даник хорошо видел кусок шоссе и мост через речку. Вскоре перестали рваться снаряды, шоссе опустело. В деревне тоже было пусто и тихо. Вдоль ручья, под прикрытием ольшаника, отступали пехотинцы; они шли по одному, но два, перебежками, согнувшись, хотя никто по ним не стрелял. Война на минуту затихла. Но от этого еще страшнее стало и Данику на груше и женщинам в яме. Саша без слов тянула колыбельную. Малышка отрывалась от пустой груди и кричала: она хотела есть. Ее крик пугал женщин, как будто он мог накликать беду. Поэтому все, даже дети соседки, кто как мог, успокаивали ееукачивали, пели ей «кота». Они забывали о том, что Ленке всего два месяца и никакая колыбельная ее не успокоит, молоковот что ей было нужно.