Саша послушно опустилась на колени рядом с Тихоном.
Знаете ли вы, куда вступаете? спросил голос.
Знаю, ответила Саша; эта таинственность не понравилась ей. «Как в секте какой-то». Голос неизвестного показался как будто знакомым, но вспомнить, кто это, она не могла.
Проверьте, чувствуете ли вы в себе силу мужественно встретить любую опасность на этом пути?
Если бы не чувствовала, не пришла бы сюда. Меня никто не тянул. В голосе ее послышалась обида, и человек в углу за соломой смущенно кашлянул и помолчал немного.
Дайте руку вашим товарищам и повторяйте за мной слова присяги.
Данила и Тихон протянули руки и крепко сжали ее маленькую, уже загрубевшую от тяжелой работы ладонь.
«Я, гражданин Советского Союза»
«Я, гражданка Советского Союза»поправила Саша.
Неизвестный снова кашлянул.
«Член Ленинского комсомола»
«Член Ленинского комсомола»
«Вступая в подпольную организацию для борьбы с фашистскими оккупантами и их прислужниками, клянусь»
И вдруг от Саши отошло, исчезло все внешнее: таинственность, которая ей не понравилась, руки ребят, сжимавшие ее руку, голос неизвестного. Слова присяги вливали магическую силу. Быстрее заструилась кровь, чаще забилось сердце, глубоким и прерывистым стало дыхание. Голос ее крепнул с каждым словом.
«За смерть наших матерей и детей, за их кровь и слезы»Саша на миг умолкла. Ребята почувствовали, как дрожит ее рука. Но вдруг голос ее как бы прорвался сквозь преграду и зазвенел с повой силой:«я клянусь мстить проклятым фашистам беспощадно, всеми средствами подпольной борьбы»
Она сказала это громче, чем следовало, и человек в углу понизил голос. Но Саша не обратила на это внимания, так как подсказывающий больше не существо-вал для нее. Ей казалось, что горячие и суровые слова идут из глубины ее собственного сердца. О Даниле и Тишке она забыла. Она смотрела в темный угол, а видела огромные просторы родной земли, толпы людей, колонны красноармейцев Всему народу она давала клятву!
«Если же я нарушу эту клятву, изменю, струшу, выдам тайну организации, пусть рука моих товарищей безжалостно покарает меня».
Саша была еще там, в неведомой дали, где идет борьба, когда над самым ухом услышала тихие простые слова:
Добрый вечер, Саша.
Она опомнилась. Из темноты склонилось к ней знакомое лицо. Толя Кустарь приветливо улыбался и протягивал руку. Саша даже не сразу поняла, откуда он взялся. С Толей она вместе училась в семилетке. Но это был «чужой», он жил в поселке Кустари, километрах в трех от их деревни, за лесом. Встречались они только в школе и нельзя сказать чтобы дружили. Саша никогда потом не интересовалась судьбой Толи и других одноклассников из поселка. Слышала она как-то краем уха, что Толя окончил ФЗУ и работает в Минске электромонтером.
Догадавшись, что это он подсказывал ей слова присяги, Саша обрадовалась: есть, значит, в организации более взрослые люди! Толяее ровесник, самостоятельный человек, рабочий.
Толя крепко пожал ей руку.
Вот как мы встретились с тобой!
Ни он, ни брат, ни Тишка не проронили больше ни слова об организации, куда она вступила, о том, что должна делать, как вести себя. Саша поняла: все сказано в словах присяги. Она священна, эта клятва, нельзя разбавлять ее обыденными словами. Да и вообще лишнего тут никто не говорил. Толя Кустарь подвинул свечку, снял пальцами, как щипцами, нагар и тихо сказал:
Начнем, товарищи.
Даник придвинулся поближе к нему, обхватил руками колени и наклонил голову, приготовившись слушать. Тишка не шевельнулся. Он, как и прежде, лежал на животе, подперев голову руками. Ладони закрывали щеки, рыжеватые волосы, лоб, и Саша видела одни глаза, большие, оттененные ресницами, усталые, как у ребенка, превозмогающего сон, и грустные. У Толи, наоборот, глаза были ясные, веселые, пламя свечки, горевшей у его ног, отражалось в его зрачках странным, будто живым, огоньком.
Прежде всегоо самом главном в нашей работе начал Толя несколько официально и торжественно, но тут же окинул всех довольным взглядом и, понизив голос, сообщил:Радостная новость, хлопцы: «Старик» установил связь с партизанами!
Ну-у? вскочил Тишка, сел, и глаза его заблестели. Как? Где?
А Саша подумала: «Значит, есть кто-то посолидней, кого они называют «стариком». Кто же это?»
Не имеет значения, Тихон, как и где Главное, что связь есть. Будет! Мы должны послать в отряд своего человека и договориться о постоянном контакте. «Старик» скажет, куда идти.
Я! горячо прошептал Тишка. Меня
Погоди, остановил его Толя. Я думаю, лучше пойти Даниле. Нам с тобой есть другое задание. Первое задание от партизанского командования Оно вынесло приговор человеку, выдавшему фашистам раненых партизан. Нам поручили выполнить этот приговор
Саша поняла, что надо кого-то убить, покарать смертью, и ужаснулась: вдруг когда-нибудь такое задание дадут ей, а она она не сможет убить человека.
Кто? спросил Тишка, и глаза его погасли, а губы передернулись как от боли.
Лесничий.
Наш? У него четверо детей! вырвалось у Саши.
Лесничий был чужой для нее человек. Она познакомилась с ним недели две назад. Он приехал вечером и умолял принять роды у его жены. Саша не хотела, даже боялась ехать в лес. Но лесничий был такой растерянный, да и Поля, обычно осторожная, шепнула, что надо ехать: лесничий всегда пригодится.
Измученная родами женщина, тихая и ласковая, когда все благополучно окончилось, попросила повеселевшего мужа: «Лексей, ты ж отблагодари докторку как следует Не скупись». На прощание он положил ей три больших куска старого сала. И Саша, которая там, на работе, обижалась, когда ее пытались чем-нибудь отблагодарить, взяла сало. Она брала его не для себя, а для всей семьи, сидевшей на одной картошке. Все это мгновенно встало перед ее глазами и ярче всегодети, мал мала меньше, не разобрать, где старший, где младший; три нары глазенок, вечером, когда ребят отправили в другую комнату, испуганных, а утром, когда они узнали, что у них есть новый братик, удивленных. Дети, которые завтра станут сиротами. Она лучше чем кто бы то ни было знает, как это тяжело и страшно: сама росла сиротой и сама теперь мать
Саша смотрела на хлопцев, надеясь услышать, что лесничий осужден не на смерть.
Они переглянулись между собой и умолкли. Caine показалось, что ребята увидели в ее словах слабость, женскую чувствительность, и испугалась, что теперь они перестанут доверять ей тайны подполья. Она хотела объяснить, что жалости к этому человеку в ее сердце нет. В самом деле, разве можно жалеть того, кто выдал врагам своих людей, партизан, да еще раненых, беспомощных? Для такого гада она сама придумала бы самую страшную кару! Но дети Она, мать, не могла не вспомнить о них. Пусть товарищи правильно ее поймут
Я принимала роды у его жены, сказала Саша. Я думаю, дети не виноваты, что у них такой отец
Детей никто и не винит, сурово ответил Тишка. Мы не фашисты.
Саша обрадовалась, что молчание нарушено. Но тут Толя Кустарь заговорил совсем о другом.
Товарищи, приближается праздник Октября. Мы должны отметить его! Пусть люди знают, что есть силы, которые борются с врагом что фашистская пропагандабрехня. Предлагаю Первоерасклеить листовки Будем надеяться, что получим их из партизанского отряда, если же нетнапишем сами. Второе Предлагаю на всех общественных зданияхна школе, сельсовете, клубевывесить красные флаги. Сшить флаги поручим Саше. Согласна? обратился он к ней.
Саша кивнула. Но первое боевое задание не порадовало ее, показалось мелким: большое делосшить четыре флага!
Ребята обсуждали, где взять материю на флаги, как лучше их вывесить, кому писать листовки. А Саше казалось, что это они нарочно, чтоб не говорить при ней о более важных делах. Даник предложил в день праздника взорвать мост на шоссетот самый, который взорвал Алеша Кошелев и который оккупанты восстановили. Предложение его почему-то не приняли. И Саша опять подумала: не приняли потому, что присутствует она, слабая женщина, которая как будто пожалела предателя.
Только седьмого ноября Саша поняла значение флагов, которые она сшила и передала Данику.
Утром, когда они с Полей еще растапливали печь, прибежала соседка Аксана, взволнованная, немного испуганная, но радостная. Она даже забыла поздороваться и прямо с порога таинственно зашептала:
Видели? Флаги! Наши!.. Глаза ее горели.
Они вышли на улицу. Накануне выпал снег. Первая военная зима легла очень рано. Ночью ударил мороз, небо очистилось от туч и было глубокое, ясное, точно старательно вымытое. Снег по-зимнему скрипел под ногами. Из труб в прозрачную лазурь подымались белые столбы дыма. Но не эта красота привлекала внимание людей. Не такие времена, чтоб любоваться природой. Большой красный флаг над школойвот что выманило из хат и старого и малого! Флаг чуть колыхался, пламенел на фоне неба, над темной стеной леса, и казался огромным, как зарявполнеба. На сердце у Саши сразу стало светло и торжественно: пришел праздник, суровый, подпольный, но никому и никогда его не уничтожить, не погасить. Это не просто флагиэто кровь тех, кто отдал жизнь за Октябрь, это сердцаее, Даника, Толи, Тишки, неведомого ей «Старика»пламенеют там, над крышами школы, сельсовета, клуба.
Саша прошла по деревне. Все смотрели на флаги и видели в этом знаменательное событие. Более смелые вышли на улицу, собирались группами, осторожные стояли по своим дворам. Но в движениях и голосах чувствовалось праздничное настроение.
Тишка Мотыль поздоровался и тихо поздравил:
С праздником, Саша!
А через несколько дворов так же тихо поздравил ее одноногий дядька Роман:
С праздником, крестница!
И вас также, крестный!
Саша остановилась.
Молодцы хлопцы! кивнул он на дом сельсовета.
Какие хлопцы? удивилась она и встревожилась.
Те, что флаги повесили. Знал бы я, кто это сделал, расцеловал бы голубков сизых.
Флагов долго никто не снимални полиция, ни староста. Саша потом узнала, что возле каждого из них ребята прикрепили дощечку с надписью: «Заминировано». Только во второй половине дня приехал военный комендант с отрядом жандармов и полицаев. Комендант приказал посадить под арест местных полицейских, вытянул хлыстом старосту и сместил его с должности. Затем собрал стариков и долго втолковывал им, как сильна немецкая армия и слаба советская, потом объявил, что немецкие части вступили в Москву, а закончил угрозой:
Если в вашей деревне будет еще хоть один бандитский выпад против нового порядка, я вас повешу. Он обвел взглядом группу угрюмых бородатых людей, подумал и добавил:Нет, я не вас повешу. Я повешу каждого второго в возрасте от пятнадцати до тридцати лет. Примите во внимание и передайте всем!
Комендант и эсэсовцы уехали, а полицаи остались: деревня была занесена в число опасных крамольных пунктов, и вместо небольшого поста в школе разместился гарнизон. Новые полицаи вели себя нагло: крали кур, поросят, запрещали сборища, вечеринки, если встречали кого поздно вечером, избивали, не глядя, ребенок это, старик или женщина; по ночам они болтались по деревне, подслушивая, подглядывая в окна. «Новый порядок» показывал себя во всей красе.
В добавление ко всем бедам стояла суровая, лютая зима: трещали морозы, выли снежные вьюги.
Не было керосина. При лучине пряли куделю для тех ловких хозяек, которые вытеребили для себя колхозный лен. Саша никогда раньше не пряла и сразу же возненавидела эту допотопную работу. Монотонное жужжание прялки, неровный свет лучиныто вспыхнет, то погаснет, свист ветра и шаги полицейскихвсе это нагоняло такую тоску и отчаяние, что она готова была на все, только бы не сидеть вот так. Саша с нетерпением ждала, когда подпольщики дадут ей задание. Но подполье молчало, даже на сходку или собрание ее больше не приглашали.
Оставшись с братом с глазу на глаз, она накидывалась на него:
Почему мы молчим, ничего не делаем? Почему не собираемся?
Погоди, Саша. Не горячись. Больше выдержки, сестра, рассудительно, как взрослый, отвечал он.
Я знаю, вы собираетесь, вы действуете, а мне не хотите давать заданий. Вам не понравилось, что я пожалела детей лесничего
Если ты будешь думать и говорить глупости, рассердился Даник, мы и в самом деле тебя исключим. Я первый проголосую.
Ну и исключайте! не сдержалась Саша, обиженная до слез.
У Даника гневно блеснули глаза. Она испуганно отступила в угол за печью, в этот момент, может быть, впервые заметив, как изменился брат: возмужал, вытянулся, стал выше ее ростом, но до чего похуделна лице одни скулы торчат да поблескивают глаза, воспаленные, красные, как у человека, не спавшего много ночей.
Он протянул руку, неловко обнял ее, сжал цепкими костлявыми пальцами плечо и глухо зашептал:
Послушай, дуреха, зачем это тебе?
Что? не поняла она.
Да ходить на наши собрания? Вокруг снегу навалилобосая огородами не побежишь. И бобиков, как собак Ты замужняя женщина, мать Твое отсутствие здесь или встреча с нами, хлопцами, сразу вызовет подозрение. Все, что надо, я тебе передам. Пойми!..
Понимаю, прошептала пристыженная Саша; ее тронула разумная осторожность товарищей. Они не забывают, что у нее ребенок, а потому она имеет право рисковать меньше, чем кто бы то ни было.
А задание и ты получишь, продолжал между тем Даник. По беспокойся. Работы всем хватит, дай только развернуться. Не все сразу.
Вскоре брат принес ей задание подпольной группы. Он вернулся под вечер из лесу, где вместе с Тишкой и другими хлопцами трелевал на шоссе дрова, которые немцы на машинах перевозили в город. Саша сразу, по глазам, увидела, что он должен ей сказать что-то важное. Они оба с нетерпением ждали, когда Поля выйдет из хаты. Когда она пошла напоить корову, Даник забрался все в тот же угол за печкой и позвал Сашу. Она подошла с ребенком на руках.
Слушай, есть тебе задание, зашептал брат. Нелегкое, сразу скажу. Не совсем обычное Но в подпольной борьбе всякое бывает В партизанском отряде ранен комиссар. Ему отрезали ступню, и бок прострелен, не заживает. Условия у них тяжелыезима. Старый лагерь им пришлось оставить: немцы обнаружили. В родную деревню человек вернуться не может, сама понимаешь, там каждый его знает. Надо ого приютить. Мы посоветовались с хлопцами и решили: лучше всегоу нас
В нашей деревне? спросила заинтересованная Саша.
Нет, в нашей хате. У нас.
В углу было уже темно, и они почти не видели друг друга. Но по движению, которое сделала Саша, она крепче прижала к себе малышку, Даник понял, что это очень удивило ее.
Боясь, как бы она не стала возражать, брат сжал ее локоть, зашептал горячо и торопливо:
Твоего Петра никто здесь не знает, не видел Даже я и Поля Комиссару сделают документы на Петра, как будто немцы отпустили его раненого из плена. Бывают же такие случаи
Саша застыла. Ее вдруг обожгла страшная мысль, не приходившая раньше в голову: что ее Петя может тоже оказаться в плену, в одном из ужасных лагерей, о которых она уже слышала. В кошмарных снах, в мучительных видениях он иной раз являлся ей раненым, истекающим кровью, но ни разу не видела она его в плену. Петя, ласковый, милый, жизнерадостный, и фашистский пленэто не умещалось в ее сознании. «Нет, нет, лучше смерть!»кричало ее сердце. Она не слышала Даника, который убеждал:
Ты должна понять, какого человека мы спасаем. У нас ему будет хорошо. Ты фельдшер, можешь полечить его раны. Он здесь скорее станет на ноги, чем в любом другом месте.
Отогнав, наконец, страшные мысли, Саша представила, как приедет к ним чужой, незнакомый человек, и она должна будет называть его мужем, Петей, может быть, придется даже на людях обнять, поцеловать, чтоб не выдать ни его, ни себя. И в то же время думать о своем Пете: «Где он, что с ним?» Чужой человек будет Ленку называть дочкой.
Нет, это невозможно! Она выполнит любое задание, пойдет на смерть Но только не это!
Даник, я не могу прошептала она. Ты пойми Я не знаю, что с Петей, а тут чужой человек будет жить под его именем. Я не сумею так притворяться.
Зашевелилась, заплакала Ленка.
Спи, моя маленькая, звездочка моя ясная, стала укачивать Саша малышку, приговаривая по-деревенски многословно и ласково. Спи, моя ягодка. Никого не бойся Мама с тобой, никому я не дам тебя обидеть, синичку мою ненаглядную.