Значит, не можешь? дернул ее за локоть Даник.
Даник, ты не подумал, как тяжело будет всем нам мне Пожалей меня, Даник, я живой человек, умоляла она.
Он отпустил ее локоть.
Я-то думал Мы все думали. А вот ты На словахгероиня. А как до дела дошло, так прежде всего о себе Лишний раз поволноваться боишься. А еще пищала: почему молчим, почему не действуем? Дайте задание! Вот тебе задание!
Он бросал ей в лицо эти безжалостные слова, точно камни.
Даник, ты меня правильно пойми. Я не боюсь.
Ее слова еще больше разозлили напористого паренька. Он был твердо уверен, что Саша не отклонит его предложения и будет рада такому необыкновенному заданию. И вдруг она отказывается. Как же он теперь посмотрит хлопцам в глаза, что скажет в свое и Сашино оправдание? Что подумают о них подпольщики и партизаны? Ему стало больно, стыдно, совестно за сестру, за ее трусость; он не понимал других причин и считал, что она боится. Если б она прямо сказала об этом, он еще простил бы. Привлекая Сашу к подпольной борьбе, он никогда не забывал, что у нее ребенок. Когда же она начала ссылаться на «высокие чувства» и припутывать к делу неизвестного ему, Данику, «своего Петю», это его возмутило.
Что Даник? Даник какой был, таким и остался. А вот ты как ты потом посмотришь людям в глаза? Человек своей жизни не жалел А мы боимся приютить его у себя. Пускай раненый замерзает в лесу, да? Если твой Петя настоящий красноармеец, я думаю, не похвалит он тебя за это, когда узнает
Сам того не подозревая, Даник произнес именно те слова, которые мгновенно изменили ход ее стремительных мыслей. Правда, что сказал бы Петя, если бы она спросила его? Неужто бросил бы упрек, что она дала приют раненому партизану? Нет, никогда! Конечно, самой ей будет очень тяжело. Но кому теперь легко! Имеет ли она право уклоняться от трудностей и тяжелых переживаний? Разве она не боец, не подпольщица-партизанка? Как же она отказывается от такого почетного задания? Ведь ей доверяют жизнь партизанского комиссара!
Даник заскрежетал зубами от отчаяния и, сгорбившись, как старик, двинулся к двери.
Даник, остановила его Саша, погоди, я согласна.
Он сразу очутился возле нее, забыв о своей злости, обиде, и, схватив руками за плечи, словно боясь, что она снова передумает и откажется, приглушенно крикнул:
Согласна?
Ты не подумай, что я это из страха. А как Поля?
А что Поля? Поля ничего не знает и не должна знать! Ведь она тоже никогда и в глаза его не видела, твоего Петю. Фотокарточка у тебя одна, маленькая Мы ее заменим.
Саша вздохнула и тихо, беззлобно сказала:
Дурачок ты еще, Даник! Разве можно от нее скрыть это? Вместе жить будем. Она в первый же день увидит, что никакие мы не муж и жена. Попробуй тогда объясни.
Парень растерялся. Вот беда, обо всем он подумал, все учел, даже карточку не забыл, а вот это и в голову не пришло.
Что ж ты предлагаешь? уже робко, неуверенно спросил Даник; инициатива в решении этой нелегкой задачи целиком перешла к Саше.
Поле надо сказать.
Что ты! Испугается. Заголосит. Провалит все дело.
Возможно, испугается, поплачет, но поймет, Даник. Она ведь наша сестра.
Поздно вечером они завели разговор с Полей. На шестке догорала лучина, и старшая сестра объявила:
Спать, дети! Завтра Данику рано в лес, а ты, Саша, пойдешь к тетке Марине, поможешь кросна поставить. Она просила. Да и сама поучишься стан обряжать и ткать.
Сашу кольнуло в сердце: «Опять батрачить».
Не было более тяжкой муки, чем идти на заработок в чужую хату, работать на людей, у которых есть чем заплатить за твой труд. Она знала, что не все они в душе кулаки, большинство вовсе не радуется создавшемуся положению, и все-таки ее глубоко обижали плата натурой и слова сочувствия, которые нередко приходилось выслушивать. Трудно было понять, кто говорит искренне, а кто с затаенным злорадством: так, мол, тебе и надо, интеллигенточка, докторша! Это тебе не при советской власти!
Случалось, Саша работала не за хлеб и не за соль (соль ценилась всего дороже), а за двести граммов керосину или за коробок спичек. Ей так трудно вставать к ребенку без света; не будешь же раздувать угольки и зажигать лучину, если Лейка мокрая и кричит на всю хату? Вот почему каждую каплю керосина берегли пуще всего.
Поля удивилась, когда Даник, в ответ на ее приказ ложиться спать, зажег лампадку.
Ты зачем это жжешь керосин без нужды? накинулась она на брата.
Он молча поставил лампадку в угол, куда еще раньше скрылась Саша, и позвал:
Иди сюда, Поля.
Когда она подошла, показал на скамеечку:
Садись. Есть разговор.
Удивленная и даже испуганная, Поля послушно села рядом с сестрой.
Саша положила руку на колено Поле.
Послушай, Поля, что мы тебе скажем. Только не пугайся. Не сердись. Ты была нам вместо матери, ты нас вырастила, и мы тебя любим, как мать. Но тут такое дело Пойми нас Мы с Даником комсомольцы, и мы не могли иначе Она понизила голос до шепота. Мы связаны с партизанами
И ты? удивилась Поля, но не закричала, не заплакала, а только печально покачала головой. И что вы только думаете! Ну, пускай этот сорвиголова, а у тебя ведь дитя малое.
Эти слова обрадовали Сашу и Даника: они ожидали худшего.
Поля, снова тихонько зашептала Саша, партизанское командование дало нам задание приютить у себя у нас в хате раненого комиссара. Ему сделают документы на Петино имя Будто его из лагеря отпустили
Дальше объяснять у нее не хватило сил. Она умолкла, и в напряженной тишине слышно было, как потрескивает фитиль в лампадке. Они ждали ответа старшей сестры. Поля молчала. Даник вглядывался в ее тень на белой стене почки. Там отразилось все: как она вздрогнула, отшатнулась от Саши, потом снова прижалась и голова ее стала медленно клониться к плечу сестры. И они поняли, что она их соратница, их верный товарищ в борьбе. Саша, чувствуя, что вот-вот не выдержит и заплачет, прижалась к Поле, а Даник по-мужски сдержанно похвалил:
Молодчина ты у нас!..
VI
Он приехал под вечер.
Возчик в облезлом кожушке остановил тощую лошаденку у колодца, недалеко от школы, где размещались полицейские. Помог выбраться из саней человеку в шинели и летней фуражке, с обмоткой на шее вместо шарфа, подал костыль и почти пустой вещевой мешок. Инвалид сунул возчику деньги, и тот повернул коня назад.
Человек с костылем остался посреди улицы. Левая нога его обута в стоптанный кирзовый сапог, праваятолсто обмотана грязными тряпками.
Увидев у колодца старуху, с бабьим любопытством разглядывавшую солдата, он заковылял к ней.
Скажите, где тут хата Федора Троянова? спросил он.
А вон пятая отсюда. Видишь, где высокий тополь
А Саша Саша их здесь, дома?
Саша? Ах, боженька милый! сразу догадалась и заголосила женщина. Дорогой ты мой! Здесь она, дома твоя Сашенька!.. С дочушкой вместе! А, болезный ты мой!
«Он аж зашатался», рассказывала потом женщина; она хотела поддержать, предложила, что проводит, но он поблагодарил и «не пошел, не заковылял, а рысью поскакал, хоть и на одной ноге».
Через пять минут полдеревни знало, что вернулся безногий муж Саши Трояновой.
Даник наблюдал за всем этим с чердака, сквозь щель в крыше. Когда инвалид стал приближаться, он соскочил оттуда и сообщил сестрам:
Приехал. Идет.
Сашу, которая думала, что уже надежно подготовила себя к встрече с этим человеком, охватил ужас. Она заметалась по хате, не зная, что делать, куда себя девать, схватила Ленку, но почувствовала, как трясутся руки, и передала ребенка Поле, сидевшей за прялкой. Попробовала навести порядок в хате, начала переставлять вещи, поправлять подушки. Поля сказала:
Не надо, Саша.
А что надо? Что ей надо делать? В висках больно стучала кровь, даже зеленые круги поплыли перед глазами. Как она скажет ему, чужому, незнакомому: «Ты, Петя?» Как встретит его?
Когда скрипнули ворота, она застыла посреди хаты как каменная, боясь шевельнуться, боясь хоть на миг отвести взгляд от двери. Фантастическая, невероятная мысль сверкнула в разгоряченном мозгу: а вдруг Даник готовил ее таким образом к встрече с Петей?
Вот сейчас откроется дверь, и войдет он Нет, нет, этого не может, не должно быть! Не надо, чтоб он оказался в плену, чтобы он пришел домой, когда идет бой за Москву, за жизнь. Разумом она не хотела его возвращения, а сердце, глупое бабье сердце, замерло в ожидании.
Дверь отворилась, и Саша вскрикнула, напугав Полю и Даника.
На пороге стоял Владимир Иванович Лялькевич.
Он окинул присутствующих быстрым взглядомнет ли посторонних? прикрыл дверь и заковылял к Саше, которая стояла ошеломленная, растерянная: как ей принять человека, некогда домогавшегося ее любви? Поля, насторожившись, шагнула ему навстречу, как бы желая загородить младшую сестру.
Он остановился перед ними и, не здороваясь, однако не сводя смелого взгляда с Саши, тихо сказал:
Поверьте, Александра Федоровна, что только сегодня, когда мне назвали вашу фамилию, я понял, что это вы. Если вам неприятно, я завтра же уйду, разрешите только переночевать, он склонил голову, идти ему было некуда. Скажете, что я отправился проведать своих родителей.
Поля поняла, что это всего только знакомый, и, с облегчением вздохнув, посмотрела на Сашу.
«Что ж ты молчишь? Скажи человеку хоть слово!»говорил ее взгляд.
Саша опомнилась и протянула руку:
Здравствуйте, Владимир Иванович!
Он выпустил костыль, чтобы пожать ей руку, и покачнулся. Поля поддержала его.
Да вы садитесь. Дайте ваш мешок. Раздевайтесь.
Не то они делали, что нужно, не то говорили друг другу. Дании недоволен был не только поведением сестер, но и самим комиссаром. Посмотрев на окна, не подглядывает ли кто сквозь проталинки, он громко поздоровался:
Здравствуй, Петя!
Лялькевич обернулся и радостно обнял Даника.
Здорово, Даник, здорово, дорогой.
Это было сказано от всего сердца, так как они знали друг друга, встречались в отряде, когда Даник ходил осенью на связь. Комиссар почувствовал глубокую благодарность к этому умному, смелому юноше. Увидев, как заблестели его глаза, не выдержала, заплакала Поля. Засуетилась, помогла ему снять шинель, усадила на лавку. Саша только сейчас заметила его ногу, обернутую тряпкой, костыль, который он положил рядом, подумала о Пете и тоже прослезилась. Слезы их оказались очень кстати, так как в хату вошла соседка Аксанапринесла сито, что взяла неделю назад и все забывала вернуть. Она остановилась у порога, сделав вид, что смущена присутствием незнакомого человека. Даник и тут не растерялся. Он с детской непосредственностью сообщил:
Ксана! Сашин муж пришел Петя! Из лагеря!
Молодая женщина, услышавшая эту новость еще на улице и прибежавшая, чтобы убедиться своими глазами, от неожиданности выпустила сито, оно покатилось через всю хату к Сашиным ногам. Аксана робко, застенчиво подошла, протянула красную, загрубевшую руку.
Добрый день, Петя. С возвращением вас Счастливым Чтоб было счастливым
Потом кинулась к Саше, обняла и залилась слезами. Увидела чужие радость и горе вспомнила свое: убитого немцами свекра, мужа, который находится неведомо где может, давно снег укрыл его белые кости.
Саша понимала, что ей следует ответить слезами, сказать что-нибудь. Но не было ни слез, ни слов. В эту минуту заплакала в колыбели Ленка. Поля вынула ее и поднесла «отцу». Он поцеловал и тихо вымолвил:
Доченька моя.
Саша вздрогнула. Она забыла об Аксане, о ее слезах, вся сжалась и ревниво следила за каждым движением Лялькевича, готовая в любой момент броситься и отобрать у него ребенка. Какая она ему дочь! Но Владимир Иванович, казалось, почувствовал ото и быстро отдал малышку Поле. Саша вздохнула, вспомнила свою роль и поцеловала соседку в мокрую щеку.
Успокойся, Аксана. Такова наша женская доля.
Ксана, обратилась к ней Поля, ты дашь мне?.. она не сказала чего. Гостя встретить. Может, когда-нибудь разживемся
Полечка, родная, о чем разговор! Все, что есть у меня в хате. Вместе житьвместе горе пережить
Поля и Аксана торопливо вышли. Даник хитро улыбнулся комиссару.
А я пойду дров наколю. Чтоб видели, что все мы встречаем гостя.
Они остались одни. С минуту длилось молчание.
«Почему он молчит?»нервничала Саша. Если б она не боялась взглянуть на него, то поняла бы причину. После непосильного физического и душевного напряжения комиссару стало дурно. Побледнев, он прислонился головой к стене, боясь потерять сознание. Нет, и на этот раз он поборол слабость, вытер рукавом холодный пот со лба, тихо попросил:
Александра Федоровна, дайте, пожалуйста, воды.
Она взглянула и ахнула!
Вам плохо?
Он пил, и зубы его стучали о край кружки. Теперь она стояла рядом, внимательная, чуткая, забыв о своих переживаниях.
Может быть, ляжете?
Нет, ничего. Прошло, он виновато улыбнулся. Александра Федоровна, поверьте, я ничего не знал Для меня это очень важно.
Владимир Иванович, зачем вы так? Почему вы думаете, что я вам не верю? Вы как бы предостерегаете меня от чего-то, и выходит, что вы сами мне не верите. Поймите: для меня этозадание организации, ваше
Только не мое.
Это задание партизан, а вы их командир. Смотрите на меня, как на партизанку, выполняющую ваше задание. Так мне будет легче. Выкомандир, яваш боец. Обо всем остальном я сама подумаю. О своей дочке, о своем муже
Он склонил голову.
Я вас понимаю. Спасибо вам
Саша нахмурилась.
Не за что. Я ничего еще не сделала, и, чтоб перевести разговор на другую тему, спросила:Давно вас ранили?
На праздники. Мы решили поднести им «праздничный сюрприз». Налетели на Зубровку, там у них склад боеприпасов. Склад подожгли Гитлеровцы бросили нам вдогонку танки. Они били из орудий. И меняосколками
Скажите, много у вас там людей в лесу?
Много, в его карих глазах вспыхнула чуть заметная усмешка. Вы имеете в виду наш отряд? Но разве наш отряд один? Отряды везде, в каждом районе, в каждом лесу. Они растут как грибы.
Саша доверчиво приблизилась.
Вот хорошо! Надо, чтоб узнали об этом люди. А то мы сидели здесь, как в потемках. Ничего не знали, ничего не видели. Покуда хлопцы не связались с вами. Вы не представляете, как это страшно. Какие приходят тяжелые мысли.
Глаза комиссара вдруг загорелись странным огнем, он оглянулся на окна и схватил Сашу за руку. Она хотела отнять руку, но он тянул ее к себе.
Слушайте, Александра Федоровна! Вам вам первой я сообщу новость Счастливую новость. Позавчера по радио приняли.
Услышав эти слова, Саша послушно села на лавку рядом с ним, не отнимая больше руки, которую он сжимал все сильнее и сильнее.
Наши разгромили немцев под Москвой. Слышите, Саша? Разбили! И гонят прочь гадов. Тысячи трофеев! Тысячи пленных!.. Вот об этом нужно, чтоб народ как можно скорее узнал! У меня в шинели зашито несколько листовок. Мы их размножим
Кто-то застучал в сенцах. Они прекратили разговор, и Саша быстро отошла к люльке. Радостно взволнованная новостью, она подумала, что человек этот пришел сюда не только для того, чтоб залечить свои раны, но и чтоб продолжать борьбу, направлять их, молодых подпольщиков.
Через час-полтора, когда уже совсем стемнело, в хате собрались Аксана, дядька Роман с женой, сосед Федос, что месяца два тому назад пришел раненый из окружения, две старушки соседки. Женщинам хотелось увидеть Сашиного мужа, мужчинамчеловека, вернувшегося из лагеря военнопленных. На столе, застланном праздничной скатертью, той, что ткала еще покойница мать в приданое дочкам, стояли тарелки с ломтиками сала, миски с огурцами, капустой, картошкой, от которой к самому потолку поднимался пахучий нар, две бутылки самогона, заткнутые кукурузными початками.
Поначалу все держались солидно, торжественно, как полагается в таких случаях. Мужчины, входя в хату, здоровались с «Петей» за руку, тетки целовались с Сашей и плакали. В те черные дни у женщин хватало поводов поплакать.
За стол сели не все: соседки от приглашения вежливо отказались и примостились на лавке. Дядька Роман, человек острый на язык, бывалый, взял на себя роль хозяина; по деревенским обычаям он имел на это право: Сашаего крестница. Стаканов было всего два, и дядька Роман налил в первую очередь себе и «Пете».