Мы сначала в райком, Анна Петровна, выставляя из машины чемодан академика, проговорил Аким Морев. А потом к вам. Готовьте самовар.
Да уж вскипячу, ответила она и, подхватив чемодан, поспешила за гостем, говоря: Не гневайтесь, Иван Евдокимович а я уж прямо скажувсе глаза проглядела: ждала вас По саду у меня к вам вопросы. Да, по саду, и потупилась, как девушка перед желанными сватами.
Я не специалист по садоводству-то, Анна Петровна, вымолвил Иван Евдокимович, тоже смущаясь оттого, что они так неожиданно остались вдвоем.
Умойтесь с дороги-то, проговорила Анна, ощущая, как в ней пробуждается еще и материнское чувство к немук этому большому седоватому человеку.
3
Не успел Аким Морев по-настоящему познакомиться с секретарем райкома партии Лагутиным, как в кабинет вошел председатель райисполкома Назаров.
Лагутин, высокий, поджарый и сильный, всем своим обликом напоминал татарина: темные, глубоко запавшие глаза, черные волосы, непослушные, точно проволока, подбородок широкий, выдавшийся вперед, брови тоже черные, густые. У него привычка то и дело оправлять ремень на синей гимнастерке, и оправляет он его так, словно собирается вскочить на коня.
«Здесь где-то недалеко развалины Городищастоянки Батыя Триста лет тут владычествовали татары видимо, что-то от них перепало Лагутину», рассматривая секретаря райкома, думал Аким Морев.
Назаров, в противоположность Лагутину, весь какой-то светло-прозрачный. У него прозрачные глаза, пушистые и белесые, будто переспелый ковыль, волосы, брови же совсем выцвели, да и ростом он ниже Лагутина. Лагутин выдержан, спокоен в разговоре. Назаров весь кипит, как кипит разбушевавшийся самовар: раз начал, так уже не удержать.
Еще с порога, не успев осмотреться, познакомиться с Акимом Моревым, Назаров выпалил:
Академик приехал, Бахарев. Вот это праздник для нас. Здравствуйте, обратился он к Акиму Мореву. А вы с ним? Помощник его?
Пожалуй, ученик, улыбаясь, ответил Аким Морев, вглядываясь в расторопного Назарова, затем сказал: Давайте уж открыто: меня рекомендуют к вам в область вторым секретарем обкома. На пути академик встретился, ну я и пристал к нему: учусь. И вы меня ознакомьте с вашим районом. А Бахарев у Анны Петровны Арбузиной остался. Устал. Пусть чуточку передохнет.
Захватила-таки, с досадой вымолвил Назаров. Ой, баба! Бой-баба. Она его одним садом своим замучает.
Она что жсадовод? продолжая разговор, намеренно спросил Аким Морев.
Да. Такая настырная. Сад вырастила Колхозный ну и никому покою не дает: яблоки, грушипуп земли.
Агроном?
Где там. Назаров отмахнулся. Доморощенный садовод, но вцепилась, как клещ, не оторвешь.
А зачем отрывать, Ефим? сказал Лагутин, предупреждающе-подчеркнуто постукивая тупой стороной карандашика по настольному стеклу.
Да я и не отрываю. Пускай. Только вот академика полонилаэто ни к чему. А что касается нашего района, то, перво-наперво, у нас землицы один миллион гектаров да еще гачек в сорок тысяч. Из конца в конец наш райондвести километров. Ну, что еще? Чем вас, товарищ Морев, еще удивить? проговорил Назаров и громко засмеялся. Велика и обильна А толку маловато. К нам сюда, в Разломовский район, людей, бывало, вроде в ссылку отправляли. Правда. Вызывают человека и говорят: «Обком считает нужным направить вас на работу в Разломовский район», человек бледнеет, затем умоляюще спрашивает: «За что, товарищи, наказываете? Будто все хорошо у меня на работе, а вы меня в Разломовский район?»
Аким Морев подумал: «Вот как наш брат иногда поступает неосмотрительно», и спросил:
А вас тоже против вашей воли сюда послали?
Нет Я и Лагутинагрономы, заражены идеей: полупустыню превратить в цветущий край. Сами напросились, да и сбежать уже готовы. Назаров неожиданно горестно рассмеялся и испуганно посмотрел на секретаря райкома. Что? Может, лишнее сболтнул? А?
Тебя что-то прорвало, грубовато отметил тот. Видите ли, товарищ Морев, тяжело здесь, конечно: земли много, а людей нет. На каждую живую душу до ста гектаров. На живую, а на рабочую и того больше. Управься. Да и не в этом дело. Нам всю землю осваивать под посев зерновых и не надо. Овцеводство, скотоводствовот главнейшее направление нашего района.
Старая песенка. Назаров вскипел. Признаюовцеводство, признаюскотоводство. Но ведь это и до нас с вами, Степан Иванович, было? Овцы, чабан и полупустыня. Люди даже говорить разучились: с овцами покалякай-ка!
Лагутин снова постучал тупой стороной карандашика по стеклу, и Назаров, глянув на карандашик, весь сжался.
Наш председатель райисполкомасторонник внедрения зерновых, особенно засухоустойчивой пшеницы сорта академика Бахарева, пояснил Лагутин, сурово посматривая на Назарова, как бы говоря ему: «Ты же просил, чтобы я тебя, когда зарываешься, предупреждал стуком карандашика. Стучу, а ты?»
Вот почему меня и возмущает поведение Анны Арбузиной. Тут проблема для всего района, а она академика полонила. Когда-то еще к нам он попадет, забыв о предупреждении, снова загорелся Назаров.
Попадет! загадочно улыбаясь, ответил Аким Морев.
Ну, жди! А она его заполонила. Шутит. Те же гослесопосадки. Распахали, да ведь не гектар, а тысячи гектаров труда сколько положили, хлопот тревоги а вместо дуба выросла трын-трава. Да не стучи ты карандашиком! Назаров сердито отмахнулся от Лагутина и опять обратился к Акиму Мореву: Вот вы будете секретарем обкома, вторым или первым. Все одно, вышка большая Только меня удивляет иногда, сидите вы на высоких вышках и частенько ни хрена не видите Вы простите меня. Конечно, если вы были уже секретарем, я бы вам такое не сказал. Пользуюсь случаем, откровенно говорю.
Откровенность еще не истина, возразил Аким Морев.
Ну вот, сразу вы и ошпариваете меня с большой вышки.
Совсем наоборот, снова возразил Аким Морев. Хочу больше знать.
Сказать? пристально глядя на Лагутина, спросил Назаров. Открыть то, о чем вдвоем говорим?
Что ж, раз уж начал, Лагутин недовольно пожал плечами.
Назаров чуточку подождал, затем отошел в сторонку и, приняв позу оратора, начал:
Постановление правительства о строительстве Приволжского гидроузла есть? Есть. О строительстве канала Волга-Дон в действии? В действии. Постановление о гослесопосадках в широких масштабах есть? Есть. «Мы все это приветствуем», заявляете вы со своей высокой вышки. «И мы с величайшей радостью приветствуем», отвечаем мы. «Так проводите в жизнь». «Проводим». Вот уже третий год занимаемся лесопосадками. Одним и тем же методом в широких масштабах Третий год вместо дуба появляется трын-трава. А Малиновпервый секретарь обкомажмет: «Проводи».
Ну а что же он должен сказать? «Не проводи»?
Видите, товарищ Морев, как вы не любите критику, обидчиво проговорил Назаров.
Я еще не знаю такого человека, который любил бы критику, как, например, любят жареного гуся. Вы ее тоже не любите. Доказательство: я критикую ваши доводы, а вы обижаетесь.
Да поймите вы, нам здесь в тысячу раз труднее, чем вам там, на областных вышках. Вы что? Постановили, спустили в «низы» и давай, разрабатывай новое мероприятие, с досадой произнес Назаров.
И тут вы не правы. Разработать правильное мероприятиедело весьма сложное: надо тщательно изучить жизнь в данной области, учесть возможность выполнения поставленной задачи и даже предвидетькаков будет итог. Понимаете, как это сложно? Непродуманное мероприятие приведет к дурному результату, а он вернется в обком, ляжет на стол первого секретаря, и хочет или не хочет этого секретарь, но подобный результат отправляется в Центральный Комитет, после чего туда вызывают не Назарова и не Лагутина, а Малинова и говорят ему: «Вы теряете доверие Центрального Комитета партии». Знаете, что это такоепотерять доверие Центрального Комитета партии?
То же самое, что для наспотерять доверие обкома, с легкостью произнес Назаров.
Уменьшаете, ну да ладно. Так вот и прошу васрасскажите мне о ваших трудностях тем более, я еще пока ни на какой вышке не нахожусь, улыбаясь, проговорил Аким Морев.
Лагутин до этой минуты больше молчал, «изучая и взвешивая» Акима Морева, но сейчас заговорил:
Вы, товарищ Морев, правильно поймите Назарова: он не болтун. Горячий, язык за зубами держать не умеет. Да ведь иногда так припрет, что и не удержишь, продолжал Лагутин, тщательно подбирая слова, выгораживая Назарова и одновременно поддерживая его. Видите ли, устремления, желания преобразовать природу у нас и у народахоть отбавляй. Тут агитировать, пропагандироватьвсе равно что голодного уговаривать, чтобы он сел за стол. Да. Желание, устремление есть, но но мы никак не уцепимся Понимаете? К примеру, плывет по Волге баржа с хлебом Говорят: «Ваша баржа. Лови ее!..» А у нас ни баркасика, ни лодки, ни канатов Бегаем мы по голому берегу и кричим: «Лови ее! Лови! Хватай!» Ну а баржа по течению плывет себе и плывет.
Вот, снова взорвался Назаров. Нам в следующем году предстоит освоить три с половиной тысячи гектаров орошаемой земли. Надо около двух тысяч человек, чтобы обработать поливной участок. Где люди? Верно, бегаем по берегу и кричим: «Лови ее! Лови!» Или мы лет восемь тому назад построили плотину. Воды скопилосьужас: пруд протяжением на семь-восемь километров. Оросительную сеть провели, под орошение землю разработалибольше тысячи гектаров Поливать стали. Это в полупустыне-то А она, матушка-земля, засолилась Вот так покорители природы! А нам кричат: «Что у вас там за безобразие?» У нас сердце кровью обливается, а нам: «Безобразие». Да мы чтоспециально эшелоны соли высыпали на участок? Вы сами подумайте, как бороться с засолением Ведь по всей-то области предстоит, как я слышал, в ближайшие годы освоить под орошение и обводнение до трех с половиной миллионов гектаров
«Сложное делопреобразование природы. Но не порем ли мы тут горячку?» отметил в уме Аким Морев, а Назаров продолжал, резко переменив разговор:
А тут еще Анна академика полонила. Ох, идут, глянув в окно, воскликнул он. Нет, вы только посмотрите! Посмотрите, что руками-то разделывает. Точно перед ней не академик, а она сама сверхакадемик. Вишь, что-то доказывает. Ну, ясно, о яблоках: ладони как складывает, вроде что-то круглое в них. Ну и баба, черт бы ее пощекотал.
Серединой улицы шли академик и Анна Арбузина. И он и она были празднично разодеты: на Иване Евдокимовиче серый, тщательно отутюженный костюм, серая шляпа, галстук голубой, в крапинку, на ней синее платье, очень идущее к ее полной, но не толстой фигуре. Он подтянут, а она, забыв, что идет улицей, что на нее односельчане смотреть могут, всем видом говорит: «Я твоя, Иван Евдокимович». Она шла и о чем-то страстно толковала, то показывая что-то круглое в ладонях, то вытягивая руку, и на уровне своей головы задерживала ее, как бы утверждая: «Вот такого роста». Он шел молча, смотрел на нее и улыбался. Они свернули к зданию райкома, постояли перед входом, видимо думая, идти или не идти, затем Анна шагнула первая, зовя академика глазами и вот они уже оба входят в кабинет Лагутина.
Иван Евдокимович! Назаров кинулся к академику и, схватив его за обе руки, начал их так трясти, что у того затрясся подбородок. Учитель мой! Здравствуйте! Как мы рады видеть вас!
Ну, ладно изливаться-то. Ох, накурили. Видимо, «прю» разводили? Давайте все ко мне: Лена пельмени смастерила! скомандовала Анна. Эй, председатель, оторвешь руки-то у Ивана Евдокимовича, ревниво прикрикнула она.
4
Самовар уже буйствовал на столе, когда в домик ворвалась ватага преобразователей природы. Чистая, просторная комната, любовно прибранная женскими руками, вдруг стала маленькой и тесной.
Усядемся. Усядемся, Анна, гремел Назаров. Разместимся. Знаешь, в тесноте, да не в обиде. Не обидишь ведь нас? Сажай академика на первое место, чтобы мы все его видели рядом со мной сажай
Сама сяду, решительно заявила Анна.
Ну! Значит, в академики метишь?
Анна вспыхнула:
Недоступная дорожка даже грех шутить. А вот рядом с академиком посижу. Лена, давай, и пояснила всем: Сегодня Лена мне сказала: «Ты у меня тоже вроде гостья. Я за всеми ухаживаю». Как перечить, раз сестра требует, да еще не простая, а с образованием.
На столе уже стояли закускижареные сазаны, красные помидоры, капуста, огурцы и два графина с водкой. В одном она была светлая, в другом подкрашенная, видимо, вишневым соком. А среди всего этого красовались арбузы, дынизнаменитые степняки.
Что ж, Иван Евдокимович, «шабаш» опять побоку? заговорил Аким Морев, почему-то чувствуя себя здесь, в этой светлой комнате, так хорошо, как будто находился у своих лучших знакомых.
Да уж придется побоку. Аким Петрович меня укоряет: в первый день, когда мы сели на теплоход, я коньячку выпил и сказал: «А теперьшабаш». Да не выходит у нас «шабаш», пояснил академик.
И не выйдет, вмешалась Анна. Если не выпьете, хотя бы по рюмочке, не выпустим из села.
Все дороги перероем, овец гурты сгонима у нас их около двухсот тысяч, и не проедете. Верно! подтвердил Назаров. А вот где у нас директор? Легок на помине, еще не видя Любченко, но уже слыша грохот машины, проговорил Назаров. Несется на своем громыхале.
Через какую-то минуту перед окномбыла видна только верхняя частьостановилась машина, вздрагивая и отфыркиваясь перед тем, как замереть. И тут же, вытирая потное лицо, в комнату вошел Любченко.
Где пропадал, директор? спросил Лагутин.
Прошу извинения: ездил на ферму. Баранчика закололи Гостей надо подкормить, ответил тот, присаживаясь к столу.
Тэ-эк, протянул неузнаваемо помолодевший Иван Евдокимович, видимо, потому, что рядом с ним сидела разрумянившаяся и тоже помолодевшая Анна. Тэ-э-к, еще раз протянул он и загадочно, хотя в глазах у него играли озорные огоньки, начал: Я как-то давненько, положим, это было заехал в сельскохозяйственную коммуну. Ну, побыл там дня два и уехал в совхоз. На обратном пути снова решил завернуть в коммуну, дабы кое-что дополнительно выяснить и попал на отчетное собрание. Оно уже шло. Чтобы не нарушать хода событий, я притулился у двери и до конца выслушал доклад председателя коммуны. Тот докладывал и о приходах и расходах и вот я слышу: «На прокорм московского гостя, ученого Бахарева, потрачено тысяча сто двенадцать яиц семнадцать килограммов мяса, шесть килограммов масла» Я протер глаза, думая, не во сне ли?.. Верно, мы каждое утро с председателем ели яичницу но тысячу яиц вдвоем за два дня никак не съешь или там семнадцать килограммов мяса. Видимо, ошибся докладчик. Кончилось собрание, я подхожу к председателю и говорю: «Как же это вы там относительно яичек и мясца с маслицем-то? Ошиблись?..» «Ой, батюшки, он даже обнял меня и на ухо шепнул: Ну а на кого же списать, как не на вас?»
За столом грохнул хохот.
Теперь, стало быть, на волчишек баранчика спишите или на академика? когда хохот смолк, добавил академик.
За столом снова грохнул хохот.
На волчишек? Нет, Иван Евдокимович. У меня есть свой директорский фонд, утвержденный правительством: имею право, как миллионер-овцевод, принять гостей. А волчишек не стало. Любченко со скрытым сожалением засмеялся. Как только было дано указание «порванных волками овец относить за счет чабанов», так и волки куда-то скрылись.
В Америку сбежали, пошутила Анна, тревожно посматривая на дверь, видимо, боясь, сумеет ли сестра принять гостей.
И вот в комнату вошла Еленасестра Анны. Она была почти такого же роста, как и Анна, но то, что онатонка, подвижна, и, стоя на порожке, казалось, вот-вот вспорхнет, все это делало ее как будто выше Анны. У нее такой же в загаре лоб, такие же синие глаза, но и глаза и лоб в то же время другие: лоб обрамлен непослушными каштановыми густыми волосами, глаза с блеском, у Анны румянец вспыхивает, когда та волнуется, у этой румянец горит во всю щеку постоянно.
Здравствуйте, сказала она и, шагнув к столу, взяла графин и принялась наливать первую рюмку для академика.
Постойте-ка. Да мы сами, запротестовал Иван Евдокимович.
Нет, Иван Евдокимович, у нас закон такойразливает хозяин. Ну а раз хозяина нет, тохозяйка, а раз хозяйка превратилась в гостью, стало быть, Лена разливает И вы уж не перечьте, попросила Анна.