Старик взволнованно посмотрел на Федьку, ожидая, что скажет тот.
Наша задача коллективное хозяйство. Скоро все поймут.
Понять бы и надо, парень. Дожить бы еще, когда в Приселках такая машина застучит, да и умереть можно. Не дожить, поди! с грустью добавил он.
Надо деревню тормошить.
Э-эх, Федька. Жидки вы все. Кабы мне да ваши-то годы! Да я бы У меня бы живо такая машина на гумне стояла. Сговорить не мог, так заставил бы! Всех бы заставил в одно сердце слиться Знаешь, какой я был в молодые-то годы? Из кожи бы вылез, а стояла бы машина на гумне, слушал бы, как она шумит, окаянная
Пришел с улицы Васька. Проворно подошел к деду, поздоровался.
Э-э, вот кто у меня машину заведет, ласково заговорил Епиша. Ишь ты, какой цыган, ни в отца, ни в матку!
Вот ребята говорят, я беззаконник, отрезал Васька.
Какой беззаконник? со смехом спросил старик, не замечая, как побледнели зять и дочь.
Беззаконник, говорят, добыток.
Ну, а ты им что?
Я говорю, скажу тятьке, так он вам задаст.
Верно, молодец, Васька! Не уважай никому, я раньше тоже никому не уступал. Окаянный народец, ей-богу Ребенок, он от больших слышит. Басен-то у вас в деревне тоже хватит.
Обмяк, опустился Федька. Как будто бил его кто, а только он ужимался, просил пощады. Стало понятно, что о случившемся рассказал сам Гиря.
Напрасно старался старик поддержать разговор. Зять отвечал вяло, неохотно. И потух сам Епиша, умолк.
Вот что, сказал он, чтобы лишний раз за вами не ездить, поедемте ко мне сразу. Анюта поможет к свадьбе готовиться, а мы с тобой пиво сварим
Неладно, тесть. То за беспорядки меня ругаешь, то сам хочешь беспорядки наводить. На кого дом доверишь?
Это, конечно, так. А уж как бы хотелось мне с вами со всеми-то!
Ваське тоже нельзя, в школу ходит Против жены не возражаю, как хочет.
Анюта поломалась, но на другое утро поехала с отцом. Федька заметил, как, садясь в сани, утирала баба платком глаза.
Вот уж не думал, что без тебя придется свадьбу играть, говорил тесть. Ну, как знаешь. Дело твое. Прощай уж, коли.
«Уехала бы, да не приехала, вот бы и дело с концом, думал Федька, провожая их взглядом. Стал бы Ваську держать как сына, говорите что знаете».
В чем дело? Мы законы советские не хуже других знаем, бормотал он, входя в избу.
16
В избе было тихо, какая-то особая пустота затаилась в каждом углу. Однообразно и мерно капала из рукомойника в лоханку вода. В печке шипели щи Кошка, забравшись на лавку, сдвинула дощечку с крынки и не торопясь лакала молоко.
У-у! Дьявол! крикнул Федька и сбросил кошку на пол.
Он сел на лавку, выкурил подряд две папиросы, выпил ковш холодной воды, но от этого не стало легче Раньше он любил, достав с половочника старые корки, рыться в бумагах, перечитывать их, но сегодня и это не доставило никакого удовольствия. Когда он начал перечитывать бумажку о слиянии кооперативов, бумажка показалась ему чуть ли не подвохом.
«Ввиду», зло усмехаясь, прочитал Федька. Сволочи. Целый год тянут. «Ввиду»! Вот дать бы за это «ввиду» ломку хорошую Где это видно? Из чего? Ты сделай не «ввиду», а на самом деле, тогда и пиши «Предполагающейся» Либо дождик, либо снег, либо будет либо нет Они еще только предполагают, а ты уже деревню беспокой, ругань выслушивай
Только дойдя до слова «просим», Федька немного смяг.
Меня просить нечего, пробормотал он, я не барин, что могу сделаю
И все-таки бумажка не принесла успокоения. Сердито положив папку на место, Федька стал починять бадью, у которой кто-то оборвал железную дужку. «Вот бы узнать, кто это сделал, да бадьей-то! подумал он, холодея от злобы. И какой леший придумал эти деревянные бадьи? Укрепи теперь гвоздями попробуй» Он бросил бадью и принялся делать новое топорище. Старое было сломано по самому обуху. Выколотить дерево было очень трудно, потому что оно еще не просохло как следует за ночь. «А вот взять печку затопить да бросить, гори, леший с тобой-то!» И, с сердцем бросив работу, Федька повалился на коник.
К обеду пришел из школы Васька. Они вместе достали из печки горшок, вместе собрали на стол. Васька без умолку рассказывал о своих школьных делах. Отец молча слушал его и думал: «Язык-то какой, как у батюшки. Хвастун будет Погоди, лет через пяток что из него выльется! Всю жизнь будет о грехе напоминать Да еще люди узнали»
Что вчера ребята тебе говорили? спросил он угрюмо.
Говорят, беззаконник, добыток
Отец долго молчал, лицо у него было злое, нахмуренное, и мало-помалу в глазах у Васьки нарастал страх.
Дураки все ребята твои, вымолвил наконец Федька.
Неправда? обрадованно воскликнул Васька.
Ну, а что, если бы и правда?
Это как же, тятя беззаконник-то?
А вот ежели бы отец у тебя был не я, а кто-нибудь другой
Так ведь ты?
Ну, а ежели бы не я?
Так я бы и жил у отца. Как же так жить не у отца?
Ладно. Все это я на шутки. А ребят ты не слушай.
Не стану слушать. Только ты, тятя, не будь больше такой сердитый.
Стал Васька опять похож на худой большеголовый гриб, каким видел его Федька на пожне. Только не хватало большой, лезущей на глаза шапки, да была на нем вместо пиджака ветхая синяя рубашка Когда плачет Васька, в глазах его нет ничего похожего на глаза Семена, только горе проступает в них, как в зеркале «Чем виноват ребенок? думает Федька. Любит он меня. И вырастет любить будет А люди?.. А молва?..»
Стало страшно от мысли, что уже вся деревня знает об Анютином грехе. А может, и не одна только их деревня Вот-вот покажет кто-нибудь на Ваську пальцем, посмеется
И Федька стал наблюдать за тем, как смотрят на Ваську люди, не смеются ли над ним, и если ему казалось, что кто-нибудь дольше обычного останавливался на Ваське взглядом, бешенство охватывало его. Стало казаться, что Васька слишком часто бывает у соседей. И на третий день после отъезда Анюты он грубо сказал пришедшему с улицы сыну:
Что ты дома не посидишь? Шляться-то нечего.
Таким голосом отец еще никогда не кричал на Ваську, даже в последнее время. Обычно, зная, что парень всегда хорошо учит уроки, он сам посылал его побегать.
Вот, тятя, сквозь слезы заговорил Васька, говоришь, буду добрый, а сам все такой Эдак я все дома буду сидеть, никуда не пойду. Пускай ребята бегают и на реке катаются. У меня и коньков нет, и пинжак студеный
Опять заплакал Васька, и опять успокаивал его отец:
Васька, ей-богу, я последний раз такой Ты уж не сердись.
Слушая отца, Васька перестал плакать, но уже не верилось ему, что будут они когда-нибудь вместе читать книги, ходить за березками. Он сел в сторонке и задумался над книжкой. Ему казалось, что нет уже у него ни одного близкого человека, что он чужой всем. Вспоминалось прежнее время, когда не кричал на него отец, не сердилась, не хмурилась мать. Один, совсем один Васька! Кто же у него еще остался?
И вспомнил Васька, что есть у него дедушка, который всех больше его любит. Уйти бы к дедушке, рассказать бы ему о своем горе и не возвращаться уже к отцу с матерью. Пускай зовут, пускай просят, а он не пойдет к ним
Думал Васька об этом и ночью, лежа на полатях. На улице сердилась погода, ветер гремел на крыше желобом. «Пускай зовут не пойду! думал парнишка. А потом вырасту большой, заработаю много денег и приду к ним с деньгами: Вот видите, какой я. Вы меня не любили, а я вам денег принес!» Дедушка добрый, обрадуется Ваське. Пускай и мать там, все равно. Он пожалуется дедушке тот не даст в обиду Только вот как школа? Уроки останутся не выучены, и, наверно, на следующий год не переведут Но ведь там у дедушки есть другая школа, все равно, он будет ходить туда.
И решил Васька встать пораньше утром и уйти До слез было жаль оставлять дом, отца, товарищей Бывал он у дедушки летом, хорошо там, река рядом, лес, мельница ветряная на поле А все-таки дома лучше.
Вот уж и не стало Васьки в деревне Тятька с мамкой сидят за столом двое, вспоминают Ваську, жалеют, что нет его теперь с ними.
Напрасно я ругал его тогда, парень был хороший, говорит отец. Вот он вздумает да и не придет больше к нам. Не с кем мне будет вечером книги читать.
Весь в слезах заснул Васька и спал тревожно поминутно просыпался, смотрел, не светает ли за окнами, не пора ли собираться И когда засинел на улице рассвет, он тихонько слез с полатей, по привычке плеснул на лицо водой из рукомойника, утерся, стал искать валенки.
Вчера он клал их на лежанку, но сейчас на лежанке спал отец, видно, попали они на печку. Не уйти Ваське! Полезет он на печку, разбудит отца, опять будет кричать отец «Надо попробовать, если проснется скажу, хотел на двор сходить», подумал Васька. Пошевелился отец, когда Васька лез через него, но не проснулся. А вот и валенки. Какие они сухие да теплые!
И обратно слез Васька, не разбудив отца. А когда уже был он готов в дорогу стало страшно. Может, не ходить, остаться? Может быть, и верно болен тятька, потому и злой, а поправится, и все будет по-старому?
Нет, не будет прежним тятька Много раз обещал он, а все сердитый. Надо уходить.
Хотелось Ваське сказать что-нибудь отцу перед уходом. Достал он из сумки карандаш и бумагу, сел к столу, вывел:
«Ну вот, тятька, я ухожу. Не буду вам мешать больше».
Буква «в» вышла похожей на «о». Васька попробовал исправить ее, но ничего не вышло, только напачкал. Потом вспомнил Васька, что дорога до дедушки дальняя восемь верст, идти лесом, дорогой никто не накормит. Тихонько достал он из стола кусок хлеба, посолил, сунул за пазуху Постоял среди избы, посмотрел в последний раз на тятьку и неслышно открыл дверь.
На улице было ветрено, мело. Почти по пояс увязая в пухлых сугробах, шел Васька по деревне. Вот и последняя изба, спит в ней Колька Игнатов под шубным одеялом ему и горюшка мало, не знает он, что около его дома мерзнет Васька. Рот у него, наверно, открыт он бормочет во сне, а по одеялу, по подушке, по лицу у него ползают тараканы много тараканов у них.
За гумнами сильнее мело, еще холоднее был ветер. Придерживая одной рукой шапку, другой кусок за пазухой, Васька черным клубком плыл в сугробах. Рукавицы у него были худые, руки сразу застыли, но парень утешал себя тем, что отогреется у дедушки. Дедушка сейчас, наверно, под хмельком, а когда он пьян бывает он еще добрей и веселей. Вот рассядется Васька в теплой избе, будет говорить с дедушкой, есть белые пироги с рыбой
Дороги почти не видно. И деревня скрылась позади все спрятала от Васьки непогодушка. «Теперь уж я много прошел», думает Васька. Вот и лес. Будто сквозь тонкую бумагу видит его парень. В лес зашел значит, три версты. Много! Шумит, гудит в лесу. Шатаются высокие елки, сыплется с них снег
Скоро к дедушке Скоро, бормочет Васька, но говорит он так тихо, что сам еле слышит: упрямо стали у него губы, еле ворочается язык.
Колька спит под теплым одеялом, никогда бы он не посмел идти один-одинешенек за восемь верст, да еще в такую метель. Худо передвигаются у Васьки ноги, устали они И кажется парню, что не двигается он вовсе все тот же лес, те же высокие елки, как сквозь тонкую бумагу, одинаковые Все так же неровна дорога, и клонится она книзу, туда, где за много верст живет дедушка. Не идут Васькины ноги, ничего не чувствуют руки, висят как деревянные. Кусок из-за пазухи давно выпал поднимал его Васька, но руки не держат, зарыл в сугробе по край дороги.
Под большой шапкой ушам горячо, точно опустили их в кипяток и приятно, и немного больно. Горячо стало и носу. Виден кончик его из-под шапки, и кажется Ваське, что побелел его нос, как вот этот снег, от которого нет прохода.
И вот видит он веселого пьяного дедушку. Сидит дедушка за столом, в красной рубахе, большая борода его расчесана, и поет он свою любимую песню:
Меж крутых бережков
Шатаются елки, звенит, поет ветер в горячих Васькиных ушах Опустился Васька отдохнуть к большому сугробу, и сразу стало ему хорошо не холодно ни рукам, ни ушам. Сами собой закрываются глаза. Слышит Васька дедушкин голос только уж не за столом поет дедушка и не зимой, а солнечным летним днем, на широкой пожне, где Васька сей год поймал маленького заюшку.
Горит на солнышке красная рубаха деда, борода будто серебряная. Звенят, играют на солнышке косы, и опять разливается по лесу голос дедушки:
Меж крутых бережков
А Ваську мне жалко, говорит отец. Хорошо, кабы он снова к нам пришел
17
Чем-то брызнуло на Ваську, что-то прошумело в ушах, и исчезли и дедушка, и отец с матерью. С трудом открыл Васька глаза, повернул голову: над ним нависла большая страшная лошадиная морда, опускалась, тыкала парня в плечо.
Эка лешова погодка, слышит Васька чей-то незнакомый голос, и кто-то широкий, весь обындевевший, с сосульками на бороде, звонко хлопая рукавицами, идет к Ваське.
Славно! А ты чего тут делаешь?
Узнал Васька на этот раз по голосу Колькина отца Игната. Хотел сказать, что идет он к дедушке да ничего не вышло, не двигаются у него губы.
Славно, говорит опять Игнат, ну находка!
И не успел Васька опомниться, как схватил его старик за руки, начал вертеть и трясти. Не может понять Васька, что с ним делают. А старик все вертит его, все мнет.
Ой будет, выговорил наконец парень, мне больно.
А вот так и надо, так и надо Не ходи, шельмец, один в такую погоду.
Отпусти, дедушка, меня еще тятька будет драть, как узнает.
Перестал Игнат трясти его. Подтащил, как котенка, к своим саням, бросил на сено, скинул свои большие шубные рукавицы, почерпнул рукой снегу.
Ты чего со мной хочешь делать? спросил испуганно Васька, но так тихо, что старик совсем не слышал.
Я тебе покажу, как одному ходить!
«Ну, теперь совсем заморозит», подумал Васька, закрыв глаза, и сразу же почувствовал, что Игнат начал тереть лицо его снегом.
Ой! вскрикнул Васька. Я тятьке нажалуюсь.
А, ожил! смеясь, ответил Игнат. Я тебе, шельмецу, задам жару.
«Гибель, думает Васька, умру, так передай своему Кольке книгу «Серая уточка», она у нас на полавочнике лежит».
А корочку он сам оторвал! крикнул он изо всех сил.
Ладно, лежи, лежи
Горит Васькино лицо, горят руки, и не удержался парень, завыл. Не стал больше старик потешаться над ним, скинул с себя тулуп, завернул в него Ваську, как куклу, одну щелку для глаз оставил.
«Видно, боится, чтобы не убежал, думает Васька. А разве тут убежишь на эдакой погоде и ноги-то не идут».
Дернулись сани, завизжали полозья.
Жив? кричит старик и ударяет тяжелой рукавицей по тулупу.
Жив, отвечает Васька. Ты куда меня везешь-то?
Старик молчит. Может, и слышит, да притворяется.
Плывут перед Васькой елки, страшно качаются над дорогой их мохнатые лапы. Шумит в лесу, как летом в запруде.
Ты куда шел? спрашивает Игнат.
На свадьбу, к дедушке.
Куда?
На свадьбу.
Хм Вот што.
Погода начинает стихать. Видно Ваське, как по край дороги прыгают снежные зайцы, гоняются друг за другом, но уже перестают качаться елки. Хорошо Ваське! Шевелит он в валенках пальцами, дрыгает ногами, путаясь в длинной шерсти тулупа. Видно, больше ничего не станет с ним делать старик. Передвигаются с боку на бок сани, качает Ваську, клонит ко сну
Что делаешь, шельмец! кричит кто-то и хватает Ваську за руку.
Васька открывает глаза. Перед ним веселое, все в сосульках лицо Игната.
Жив?
Жив, отвечает Васька.
Ну, жив, так вылезай А вот мне без тулупа-то досталось.
Только тут увидел Васька знакомую дедову избу с резными наличниками, с коньком на крыше, в которого он прошлое лето попадал камнями. Из избы доносились переборы гармошки, топот, песни.
Вылезти он так и не успел. Хлопнули ворота, и, весь красный, веселый, в новой рубахе и хороших блестящих сапогах, вышел на улицу дедушка. За ним мать, и кажется парню, что она не рада его приезду. Лицо у нее какое-то испуганное, и как будто плачет она. «Ругать станет», думает Васька и кричит:
Мама, а ты не сердись!
Подошла мать, улыбнулась, поцеловала его, повела в избу.
Давно Васька не видал такого шума, такого веселья и столько людей!
В передней половине избы у стола, заставленного посудой, черномазый молодой парень, форсисто одетый, плясал на пару с теткой Зиной ловко выколачивал ногами, быстро, козырем носился по кругу. Краснощекая грудастая Зина, ловко и плавно семеня ногами, помахивала белым платком, еле поспевала за ним.