И тут же, увидев на березе сороку, подпрыгнул, скинул шапку и замахал ею. Сорока полетела. Паренек, довольный, засмеялся.
Вскоре пришли на свою пожню. Жидкий рыжий березник опушил ее. Высокий покривившийся стог, похожий на сахарную голову, возвышался у кустов. Метали его перед дождем торопились и как весело работали тогда
Федька принялся рубить вершинки. У Васьки был маленький топорик, с которым отец ездил на пашню. Тонкие прутья он рубил обеими руками со всего плеча, старался, вспотел, но отец все браковал его работу.
Ну вот, тятька, как же так, неужели я зря и старался?
Видно, зря.
А я все-таки стану
Когда Васька, приподняв свою шапку, смотрел на отца, в глазах у него было что-то не детское, осмысленное, и искрились в них знакомые огоньки. Это было непереносно, и минутами Федькой овладевало дикое желание, стиснув зубы, схватить Ваську, хлестать его крепким жидким прутом только бы не смотрели на него эти глаза, не горели бы в них эти знакомые искры.
Будет с топором шалить! крикнул он злобно Топор тебе не игрушка!
Васька остановился, испуганно посмотрел на отца, и на глазах его, ставших сразу по-детски простыми, проступили слезы.
А вот вот тятька! Чего ты сегодня такой? Вот буду артистом, не приеду тебя проведать.
Васька опустил руки, выронил топор. Крупные слезы потекли по лицу, посыпались на худой, рваный пиджачишко, без счету раз кропанный, без счету раз перешивавшийся заново.
Вася, Васенька, пристыженно бормотал Федька, я пошутил, ты не сердись, дружок. Видишь, сегодня твой тятька совсем нездоров совсем.
Гибкие вершинки берез были красны, от них пахло сладковатым запахом бересты. У одного маленького деревца была в кольцо завязана верхушка видно, кто-нибудь растил себе дубинку, и березка уже начинала так обрастать, маленькая и смешная, с кренделем на макушке. Федька срезал деревцо, очистил от сучья и молча подал сыну.
Это чего? спросил Васька, сразу переставши плакать.
Это дубинка тебе Видишь, кто-то завязал так, она и обросла.
А она не разогнется?
Нет, так и будет.
Обсохли слезы на глазах у Васьки. Проворно поднял он шапку, опять стал весел
На обратном пути он быстро притомился. Придерживая одной рукой шапку, вприпрыжку еле поспевал он за тяжело нагруженным отцом.
Ну, тятька, ты и ходишь скоро
У меня ноги длинные.
Я тоже быстро бегаю, как лошадь. Я бы тебе показал, кабы не снег да вот еще шапка мешает. Кто эдакую шапку купил, тятя?
Это еще твой дедушка.
Дедушка? А он был не плешивый?
Нет.
А вот ты плешивый. Говорят, плешивый Жиженок Это, тятька, тебе не брань?
Нет.
Вечером Федька сидел у маленькой печки. В печке шумело и клокотало сердитое пламя, проворные угольки прыгали на пол, звеня как металлические. Анюта молча подбирала их, бросала в огонь.
Васька учил урок, вслух, звонким голосом читал о больших городах, о фабриках, заводах. Отрываясь от книги, задумчиво смотрел в одну точку, спрашивал:
Тятя, а как каменные дома делают? У нас много каменья, вот бы у нас такой дом построить Давай на весну устроим.
Устроим, не глядя на сына, ответил Федька, ложился бы спать.
Спать? А уроки как же?
Тебе завтра рано вставать надо. Мы опять за вершинками пойдем.
Ладно, обрадованно сказал Васька. Да я уже все и выучил.
Он забрался на полати и затих.
Печка прогорела. Пухлые угли оделись тонким кружевом пепла. Анюта молча села к столу за прялку. Федька достал папку с бумагами и газетами, попробовал читать, взялся за справочник крестьянина, но вместо букв вырастала перед глазами нахальная Гирина рожа, слышался его смех.
Искоса он посматривал на Анюту, и жена казалась ему трусливой, тупой и ненасытной. Было обидно, что раньше не замечал он этого блудливого взгляда, этих круглых покорных плеч и рыхлых, безвольно открытых губ. Казалось, приди вот сейчас сильный мужчина, грубо крикни на нее, грубо охвати за плечи и угодливо повалится к нему Анюта тут же, при муже
Тишина давила обоих. Необходимо было что-то говорить, но было страшно начать, потому что за этим началом был конец всему.
Так, вполголоса сказал наконец Федька.
Анюта вздрогнула, но не подняла головы.
Так Когда думаешь к матери?
Анюта вскинула голову. В глазах ее застыл ужас.
Сам знаешь у меня нет матери, пролепетала она чуть слышно.
Ну, к отцу на родину. Не все ли равно.
Федька говорил и чувствовал, что стали они совсем чужими будто никогда и не жили вместе.
Советские законы знаешь? Слыхала?
Анюта всхлипнула.
Возьму я себе какую-нибудь старушку. Ты тоже найдешь тужить обоим не о чем. За сына своего алименты с отца получишь
Ой! вскрикнула Анюта. Ты и это знаешь?..
И завыла горько, безутешно, склонив на стол голову: «Будь проклят, будь проклят»
Может быть, еще замуж выйдешь, безжалостно продолжал Федька, еще кому подвалишь А мне больше спасибо. Удружила, хватит.
И громко крикнул:
Ну, к делу ближе! Собирай манатки, завтра на лошади отвезу! И выродка своего забирай, добавил он тише, и около носа у него пролегли и дрогнули глубокие морщинки.
Феденька!
Десять раз повторять не буду. Не люб один муж ищи другого, свет не клином сошелся Вот только тестя мне жаль. Дружно мы с ним жили.
Анюта, захлебываясь в рыданиях, сжалась, как побитая собака. Грязная, огрубевшая от тяжелой работы рука ее беспомощно держалась за прялку, и казалось, даже в этих пальцах, неуклюжих и жестких, было дикое последнее отчаяние. На одном пальце тускло поблескивало дешевенькое медное кольцо. Года три назад Федька выколотил его из толстой проволоки, подарил Анюте она говорила, что с таким колечком хорошо поить телят Очень редко она его снимала, и колечко стало уже тонко и узко.
Помогает? спросил как-то Федька.
Как еще и помогает-то, весело ответила баба. Телята стали что кули.
Оба смеялись тогда: Федька оттого, что жена верит в чудесное, сделанное им колечко, а Анюта от гордости, что Федька у ней такой искусник.
«А вот теперь она и колечко бросит, подумал Федька, не станет и телят поить. Будет лежать колечко где-нибудь в коробке, начнет бусеть, распаяется»
Феденька, когда ты был на войне, я за тебя бога молила
Он не отвечал, отвернувшись к стене.
Ведь каждую ночь молила чтобы чтобы
Чтобы убили скорей? Ты бы на свободе осталась!
Не-е-ет Господи Нет, Феденька!
Знаю, бога молила, а с чужим мужиком спала ночи, чтобы легче думалось мужу на чужой стороне.
Анюта, откинув прялку, бросилась на колени. Но он брезгливо оттолкнул ее ногой, молча подвинулся в передний угол.
Выслушай Только выслушай, потом и гони
Вся в слезах, растрепанная, она упала грудью на стол, говорила, ничего не утаивая И вырастал за толщей лет перед Федькой кудрявый чернобровый парень, нахальный, хвастливый.
Жиженок, бобыль! говорил он часто о Федьке.
Слушали это ребята и девушки, добродушно подтрунивали над Жиженком и невзлюбил он Семена еще с той поры. «Вот, думалось ему, этого девки будут любить, бобылем его звать не станут»
И не уловил Федька в рассказе Анюты запаха черемухи Когда кончила Анюта, еще больше потемнело его лицо, глубже врезались складки над переносьем.
Все? сурово спросил он.
Анюта, широко открыв глаза, смотрела на него. Всю душу свою она выложила перед ним, а он по-прежнему неумолимый, беспощадный И она мысленно проклинала себя, не находя оправдания и не зная, как найти его.
Феденька, я тебя больше всех любила Сколько лет жила без тебя, ни о ком не думала С кем грех не бывает, прости, Феденька Делай со мной что хочешь, только прости!
Не могу я
Поднявшись, он злобно посмотрел на нее и скрипнул зубами.
Сволочь! Всю жизнь испортила. Теперь не вернешь, не направишь На самой лучшей ступеньке обрезала ты меня! Видно, уж больше не подняться
И, горько поникнув головой, пошел к лежанке, лег
14
У Васьки в сердце нарастало беспокойство, копилась обида. Отец все меньше и меньше говорил с ним; обманул, что пойдут за вершинками, и совсем уже не спрашивал его об уроках. Васька тщетно старался припомнить, в чем он провинился, но ничего не находил.
Как-то, не выдержав, он подошел к отцу, положил на колени к нему руки, заглянул в глаза:
Тятя, мы больше не пойдем за березками?
Нет, не пойдем.
Хоть и ждал Васька этого ответа, но грубый голос больно задел его.
Тятя, ты послушай, я читать буду, с отчаянием сказал он.
Ладно, я послушаю.
Но, вместо того чтобы читать, парень разревелся
Крепкой стеной стоял теперь Васька между Федькой и Анютой. Всякий взгляд, брошенный в сторону мальчика, напоминал о большом, страшном, непоправимом.
Федька стыдил себя, напоминал самому себе в мыслях, что совсем забыл он общественное дело, стал неаккуратен и давно уже не бывал к мужикам. Он понимал, что так больше жить нельзя, что нужно найти какой-нибудь выход. Но какой?.. Что сделать? Примириться ли и теперь с Анютой, махнуть рукой на грехи ее и жить, чтобы хоть бы немножко было похоже на прежнее? Или прогнать и Анюту, и Ваську?..
Вместе с непереносной обидой на жену стал замечать Федька, как рыхла, неповоротлива она. Казалось, и делала она все не так, как добрые люди ходила какой-то развалистой вялой походкой, говорила заискивающим голосом; лицо ее, пухлое, расплывшееся, было некрасиво и глупо Даже сны виделись ей какие-то глупые, непохожие на сны других людей: то она видела себя подвешенной на вершине высокого дерева, то ей казалось, что на нее бредет вошь величиной с человека Она вскрикивала, просыпалась и как бы кому-то постороннему рассказывала сны испуганным ноющим голосом И не верилось Федьке, что это та самая Анюта, с которой прожита половина жизни.
Анюта же с каждым днем становилась тише, покорней, угодливей; виновато смотрела в глаза мужу, готова была выполнить все, что он прикажет, и в каждом слове, в каждом движении ее проглядывало горькое раскаяние Но чем больше росли ее заботы о муже, тем суше и холодней был голос Федьки.
Как-то ночью, услышав, как тяжело ворочается и вздыхает он, Анюта робко придвинулась к нему, прошептала:
Феденька, неужели не будет по-старому?
Он вздрогнул, не ответил, отвернулся к стене.
Федя ведь жить-то еще долго, мы не старые Ведь мне это хуже, Федя, хуже Бабу бей, да приласкай иногда.
Ни звука в ответ Только вздыхать перестал Федька, лежит как каменный.
Ты видишь, измучилась я Упала бы в прорубь, руки бы на себя наложила, не видать бы мне свету белого Тебя, Феденька, жалко людей стыдно
И не договорила она быстро и зло прошептал Федька:
А на полатях-то на полатях-то куда денешь?
На другой день Федька не вытерпел пошел к мужикам. Его встретили радостно.
Не может, плешивый дьявол, с женой наобниматься, кричал Конь, вот, ребята, жадюга-то!
Верно, братец мой, нехорошо, добавил Игнат. Говорят, взялся за гуж, так не говори, что не дюж. Как же это, отставать от компании
И уж другим голосом, лукаво жмурясь, заговорил:
А мы, парень, без тебя всю науку прошли!.. Это кому же, Федька, досуг писать такие книжки-то?
Что такое за слово посфор? прерывая его, вмешался в разговор Никола. Вот загадка-то!
Мужики засмеялись.
Фосфор, а не посфор, пояснил Мишка Зайцев.
Все равно, ни того, ни другого плешивому не угадать.
Федька растерянно глядел на мужиков, и в груди его нарастало какое-то неожиданное тепло.
Ну, ну, не лямзай! торопил Никола.
Ей-богу, ребята, не ответить! простодушно сознался Федька. И много раз слышал, а не ответить, черт его знает.
Мужики смеялись и, перебивая один другого, принялись объяснять Федьке мудреное слово.
Мы, брат, теперь страсть какие знающие, говорил Игнат, самодовольно поглаживая бороду.
Распланируй, как устроить шесть полей, продолжал пытать Федьку Никола.
Затем читали книжку о травосеянии. Федька слушал и удивлялся, как он все-таки мало знает. Думалось ему, что и в газетах разбирается, и написать кое-что может, а вот тут, поди, и запнулся Опять стало стыдно, и перед самим собой, и перед мужиками. Радовало лишь то, что читальня, затеянная им, живет, да и живет, как видно, не худо.
15
Бойкая краснощекая девка Зина, сестра Анюты, неосторожно погуляла с парнем, и у ней родился ребенок. Парень был речистый, щеголь, плясун, и все вышло как-то просто, само собой.
Парень обманывал Зину целый год, все обещал жениться, а как вышел грех наружу, поймал парня однажды в поле Зинкин отец Епиша схватил за шиворот:
Выбирай одно из двух, или вот прикончу на месте, или срам прикрой!.. Алиментов не надо, ну их к лешему!
Старик в руках подкову сгибает, в молодости по восемнадцать пудов на спине носил
Чего молчишь? Другого ты от меня не дождешься.
И начал он сжимать у парня руку. Сначала было больно, а потом вовсе одеревенела рука, ничего не чувствует, будто отнялась.
Отпусти, взмолился парень, эка лешова сила
Усмехнулся Епиша, оглянул с ног до головы парня, как будто век его не видел: детина что надо, и ростом вышел, и дороден.
Все равно от меня никуда не уйдешь. В дом приду.
Ругается парень:
Какой ты старик, ты не старик, а родня черту
Ладно, ругайся
На радостях старик приехал навестить старшую дочь с зятем.
Никому ничего не сказав, он выпряг лошадь, поставил ее на двор и, нагруженный упряжью, ввалился в избу напустил морозу, наполнил дом шумом, суетливостью, той благодушной веселостью, какой веет от хозяйственного, довольного собой мужика.
Здорово, детки!
Громко заговаривал, размахивал руками, хлопал Федьку по плечу. Все при нем ожили, захлопотали. Анюта быстро вскипятила самовар
За чаем старик говорил без умолку.
Мне теперь что лежи на полатях, приказывай да по гостям ходи. Вот, дожил Епиша!
Ты на полатях не улежишь, сказал зять.
Что говорить, работать люблю. И теперь вот, скажем, Советская власть, всякие другие порядки, то, се. Другой стонет то неладно, того нет, другого нет А я старик и тянусь, не обижаюсь
Ну, ты Вон ты какой, крепче меня во много, проговорил Федька, невольно залюбовавшись раскрасневшимся бородатым лицом, крепкими руками и молодым взглядом тестя.
Верно, Федька, жидок ты, как худой моток. Лишнего жиру в тебе нет Да и что это, я гляжу, ты, кажется, еще хуже стал?.. Что тебе, хлеб-то впрок нейдет? Али скупишься? Ты смотри, Анюту у меня не замори.
Старик погрозил Федьке пальцем. Отпил из блюдечка, улыбнулся и опять заговорил:
Расскажу я тебе, парень, чудо Говорят, понимаешь, у нас в деревне в Нифанове «Заря» да «Заря». Что, думаю, такое?.. И вот иду я со станции прямой дорогой, слышу, на нифановском хуторе трещит чего-то, вроде как на железной дороге. Подошел поближе. Смотрю гумно открыто, стоит вот эдакий парнишка на машине, держится за круглое колесо, а она что выделывает, господи!.. Мужики, бабы, девки, человек, поди, пятнадцать, что шальные бегают по гумну, таскают снопы, суют в машину, и будто в чертов омут не могут натаскать! Понимаешь, ничего и не делают, только бегают да суют Стою я, смотрю на них, оробел, даже спросить не смею. Только уж после рассмотрел: две бабы с одной стороны голую солому выкидывают, а с другой два мужика мешки завязывают. На моих глазах, не успел бы ты цигарки выкурить, три мешка к стенке приставили!.. Долго я стоял. Уж борода от пыли посерела, и в носу защекотало, а они все суют, все суют Так и ушел, ничего спросить не посмел. С крыльца на цыпочках спустился, как мимо стеклянной посуды шел. У крыльца какая-то зеленая машина стоит, пальцем до ней дотронулся, думаю, как бы не запачкать С полверсты шел как помешанный.
Он допил чашку, смущенным голосом продолжал:
Как ты думаешь, чего я сделал? Не угадаешь!.. Ошалел, старый Версты три отошел, ноги не несут, сам не знаю, чего со мной случилось. Сел на канаву, покурил, повздыхал да и обратно. А на хуторе меня, видно, заметили смотрят, улыбаются. Да смотреть-то им некогда глотает и глотает машина. Подошел тут один с воли, веселый такой. «Что, отец, хорошо?» спрашивает. «Уж вот как хорошо Ваша али из города на время дали?» «Наша, говорит, собственная. Три года на машину копили, а все-таки завели». Шумит машина, пол дрожит Пока работу не кончили, я и уйти не мог. И вот ей-богу, Федька, ни днем, ни ночью нет теперь покою, только и слышу, как шумит машина. Одно время даже с лица спал.