Мы сразу узнали его: это был профессор астрономии из Ленинграда, считавшийся среди искателей камней знатоком номер один.
Профессор казался рассеянным и близоруким только до той поры, как появлялся на берегу: там он проявлял неслыханную прыть, отыскивая такие камни, какие нам и во сне не снились.
Погруженный в свои мысли, сонно и блаженно улыбаясь, он прошел мимо нас, словно мимо двух столбов, даже не заметив нашего присутствия, и исчез. В руке он бережно держал мешочек со своими драгоценными находками.
Было совершенно ясно, что после него в Змеиной бухте не осталось ни одного мало-мальски стоящего камня. И мы с мальчиком, не сказав друг другу ни слова, поплелись назад.
Но странное дело! мы не испытывали разочарования.
То, что доверила нам природа в час рассвета, было так прекрасно, что мы тоже пережили счастье, не менее сильное, чем дает самая заветная находка: счастье первого открытия. И мы шли назад, переполненные всем новым и удивительным, что увидели на тропинках, по которым столько раз ходили, не зная, как могут они быть прекрасны.
Возвращались мы не берегом, а по верхней тропе.
Сейчас горы были знакомыми, привычными, но все равно нас не покидало чувство, что за каждым уступом может таиться то, чего мы не видели раньше.
Над обрывом голубел куст колокольчиков, невесть почему расцветших не в свой срок. Мальчик сорвал их; мы стали спускаться вниз.
Впереди открылась площадка с памятником, окруженным оградой.
Сейчас звезда на обелиске блестела ярко и нежно, освещенная солнцем. На памятнике были высечены имена тех, кто погиб здесь в бою. Мертвые лежали в живой земле, на которой каждую весну всходили травы, расцветали цветы. Мертвые остались для нас навечно живы, ибо умирают навеки только те, о ком позабыли люди.
Мой дедушка тоже убит на войне, сказал мальчик тихо. Но мы не знаем, где он похоронен. Когда его убили, моя мама была совсем маленькая. Меньше, чем я. Ей было шесть лет, когда его убили.
У памятника лежала плита, белая от утреннего солнца.
На плите была надпись:
«Все живые вам бесконечно обязаны».
РАССКАЗЫ РАЗНЫХ ЛЕТ
ДАЛЬНЯЯ ДОРОГА
Товарный состав отправлялся рано утром. На открытой платформе стояли два новеньких грузовика. Один из них был доставлен Петром Трофимовым, молодым шофером. Трофимов получил машину по наряду на заводе и должен был переправить ее на юг, в строительное управление, куда он ехал на работу.
Это была первая должность Трофимова после окончания школы шоферов. Он решил доставить машину сам и проехать весь путь на платформе в кабине грузовика.
Петя Трофимов встал на рассвете, но оказалось, что отец встал раньше него и уже умывался на кухне, посапывая и обливая холодной водой красную, поросшую светлыми волосами шею. Мать молча собирала Пете еду в дорогу.
Масло я в баночку положу, сказала она, не поднимая глаз, и губы ее дрогнули. А хлеб в салфетку заверну, чтоб не засох Салфетка тебе в дороге пригодится.
Что вы, мама, расстраиваетесь? сказал Петя снисходительно. Едет человек на работу и все! Чего ж тут волноваться?
Зря ты, Маня, так себя распускаешь, сказал отец строго. Он вытер лицо полотенцем и подошел к сыну. Ну, Петро проговорил он медленно, всматриваясь в лицо сына, словно видя в нем что-то новое. Работы не бойся, пусть работа тебя боится. А что поживешь без нас, это молодому парню на пользу. Добрые люди везде найдутся, не стыдись спросить, когда чего не понял, не ленись помочь, когда в тебе нужда
Хорошо, батя тихо и серьезно ответил Петя.
Петруша, тут я тебе открытки положила, проговорила мать и, не удержавшись, всхлипнула. Пиши с дороги
Она наклонилась над деревянным сундучком, старательно укладывая в него Петину рубаху, а отец и сын молча стояли друг против друга, оба высокие, круглолицые, лобастые, с широкими плечами и белокурыми, упрямо торчащими чубами. Только у отца чуб был посветлей, чуть выбеленный сединой. Они молчали, точно готовясь сказать друг другу напоследок что-то очень важное, но так и не нашлись. Отец поцеловал Петю в губы и крепко, до боли, пожал ему руку. А мать долго гладила его по голове, пока отец не сказал шутливо:
Что ты, мать, гладишь его, как маленького? Он скоро невесту в дом приведет. Слышишь, Петро, если жениться задумаешь, выбирай поскладней
Все это Петя вспоминал, стоя на станции, возле платформы с грузовиками. Его сундучок и новенький ватник были уже аккуратно уложены в кабине. Рядом с Петей стоял другой шофер, тоже переправляющий машину на место назначения. Это был хмурый, молчаливый человек с цигаркой во рту, по фамилии Грибов. Когда Петя спросил его имя и отчество, тот мрачно ответил, не вынимая цигарки:
Откликаюсь на Грибова
Дни выдались свежие, задувал порывистый, колючий ветерок, хотя и стояла весна. Щеки у Пети посинели, но он не надевал ватника. На нем была синяя лыжная куртка и брюки, заправленные в сапоги; на голове лихо, бочком, сидела кепка. Грибов был одет в толстое пальто с порыжевшим меховым воротником.
Симпатичная погодка! сказал Петя и поглядел на небо. День, видно, будет солнечный
Вот продует тебя на платформе, сипло сказал Грибов, тогда узнаешь, какая погода. Снимут с поезда, и будешь лежать в больнице на какой-нибудь станции Очень даже просто!
У меня болеть привычки нет! добродушно ответил Петя. Он стоял, засунув руки в карманы, и весело глядел на Грибова.
Мимо них, скрипя сапогами, прошел кондуктор.
По коням, по коням сказал он на ходу. Сейчас отправление будут давать.
Лицо Грибова выражало скуку и недовольство. Он долго оглядывал платформу, словно примеривался, и вдруг с удивившей Петю ловкостью взобрался наверх.
Петя хотел прыгнуть за ним, но оступился, оцарапал палец и чуть не упал. Покраснев от досады, он прыгнул второй раз. Грибов уже залез в кабину. Подняв воротник, он привалился боком к спинке и закрыл глаза, собираясь, видимо, вздремнуть. Петя независимо прошел несколько раз по платформе, оглядывая грузовики, потом тоже полез в машину.
Внутри кабины пахло сильным и чистым запахом новой машины. Петя устроился поудобней и опустил боковое стекло.
И вот засвистел паровоз; тяжелый товарный состав всколыхнулся, словно по огромному его телу прошла дрожь, и тронулся вперед. Постепенно он набирал ход, и пошли мелькать с обеих сторон поля, опушенные зеленью молодые рощи, темные и торжественные хвойные леса. Сквозь открытое окно задувал ветер, но Петя не чувствовал его, он глядел на бегущую навстречу землю, на блеск рельсов, на деревья и новенькие будки стрелочников Ему было весело и немного тревожно. Что-то ждет его впереди, каким будет путь, как встретят его на новой работе?..
Первые два дня в дороге прошли быстро. На станциях Петя бегал за кипятком, купил маленькую книжку рассказов Чехова, писал открытки матери и опускал их в ящик. Грибов, подремывая, сидел в кабине. На одной остановке он вдруг деловито слез с платформы.
Петя увидел его под навесом привокзального базарчика. Грибов держал в руке связку лука и говорил:
Разве это лук? Настоящий лук должен так пахнуть, чтобы в носу крутило. А от этого лука соломой несет. Одно недоразумение!
Он долго торговался, сердито и подозрительно глядя на тяжелую связку, потом запихнул ее в корзинку. Через несколько минут Петя увидел его на станции. Грибов стоял возле киоска, молодой продавец в белом халате наливал ему в стаканчик водку. Грибов выпил, закусил луковицей и мрачно посмотрел на пустой стаканчик.
Разве это водка? сказал он, пожимая плечами. От хорошей водки по всему организму пожар идет, А тут ни жару, ни радости. Ты эту водку, хитрая твоя душа, наверно, из крана наливаешь
От ста граммов, папаша, пожару никогда не бывает, сказал продавец наставительно. От ста граммов у настоящего человека в душе только томность и разочарование. Давайте я вам еще полтораста налью! А?
Грибов молча подставил стаканчик, выпил, доел луковицу и с недовольным и презрительным выражением лица полез снова в свой грузовик.
Начало темнеть. По розовому краю неба быстро бежали растрепанные облака. Над станцией зажглась зеленоватая звезда. Петя достал из сундука припасенное матерью одеяло и укутался, аккуратно подоткнув одеяло со всех сторон. Под голову он подложил «думку».
Спать ему не хотелось.
Он вспомнил дом, прощанье с отцом, заплаканные, неотступно глядящие на него глаза матери и вздохнул.
Потом ему вспомнилась шоферская школа, экзамены перед выпуском, худой раздражительный капитан ОРУДа, с таким желтым лицом, словно у него болела печень, который придирчиво и безжалостно гонял его на экзамене по правилам уличного движения. Капитан задавал такие каверзные вопросы, что Петя взмок, как в бане. А Тосю Иванову, курносенькую смешливую девчонку, которая занималась в одной группе с Петей, капитан все-таки провалил.
Тося ушла, самолюбиво вздернув конопатый носик, но подбородок у нее предательски дрожал, и Петя видел, что на сердце у бедной Тоси худо. И ему почему-то было совестно, что он выдержал экзамен, словно он в чем-то провинился перед Тосей.
Как далеко все это отодвинулось от него!
Поезд катит по бескрайней равнине, плывет над ним в небе большая, холодная звезда. Ни огоньков кругом, ни прохожих на дороге в поле; кажется, что уснуло все на свете. И только бессонный машинист, что ведет состав, да он, Петя, сторожат эту удивительную, свежую, как льдинка, пустынную ночь.
От подушки пахло материнским комодом; запах дома непривычно и сладко смешивался с запахом машины. Под одеялом стало тепло. Состав шел быстро, встряхивая и покачивая машину на поворотах. Петя зажмурился от удовольствия и вдруг засмеялся под одеялом, как в детстве. И едва он успел удивиться, что сон бежит от него, как уснул крепко и сладко.
Проснулся Петя оттого, что прямо в глаза ему сквозь ветровое стекло ударило солнце. Огромное, просторное степное небо светилось утренней голубизной.
Вокруг лежала степь. Она была по-весеннему нарядной, вся в пушке молодых трав, блестящих от влаги. Крепкий степной аромат повеял в лицо. Навстречу поезду, тяжело покачивая крыльями, пролетел коршун. Степь уходила до самого горизонта, и там ее зеленый цвет граничил с голубизной неба.
Было по-утреннему прохладно, но в воздухе ощущалась новая, неуловимая мягкость.
Состав стал замедлять ход, замелькали красные здания складов, белые станционные постройки. Не дожидаясь, когда состав остановится, Петя спрыгнул и побежал к головным вагонам, с удовольствием разминая затекшие ноги.
Начальник! закричал он усатому кондуктору. Долго на этой станции стоять будем?
Кондуктор, не отвечая, озабоченно глядел вперед.
Сорок минут, наконец сказал он. А если Савостьянов на станции дежурит, то и больше. Он человек зловредный, наверняка семьдесят второй перед нами пустит
Петя умылся, выпил чаю в буфете и снова вышел к третьему пути, на котором стоял состав. Мимо него прошел Грибов.
Присохнем здесь, будь здоров! сказал он хмуро. Скоростники называются! Теперь из графика выйдут и на всех остановках нас будут на запасные пути гонять. Это я уже наперед знаю!
Петя молча посмотрел на него и отвернулся. Пригревало солнце, по синеве неба медленно уплывало круглое, пухлое, как дым, облако. Петя лениво побрел к большой автомобильной дороге, тянувшейся вдоль путей. По магистрали, обсаженной молодыми топольками, катили машины. Впереди белело небольшое здание, по видимости домик дорожного мастера. Петя сел на камень, лежащий у дороги.
Из домика вышел человек с деревянным чемоданчиком в руках. Он был в коротких сапогах и клетчатой куртке, почему-то напомнившей Пете женскую кофточку. Румяные морщинистые щеки человека были чисто выбриты, и весь он, небольшой и крепкий, в начищенных сапогах и смешной, но аккуратной курточке, выглядел складно.
Человек подошел к камню, на котором сидел Петя.
Не приметили, молодой человек, тут зеленый пикап не проходил? спросил он.
Как будто нет! весело ответил Петя. Но, знаете, машин идет много, мог и не приметить.
Движение тут фантастическое! согласился человек и сел на камень рядом с Петей. Бегут и днем и ночью, как речка. От фар ихних я ставнями стал закрываться, целую ночь прямо в глаза стегают Живу при дороге, как дед при бахче. Он вздохнул. А чего дожидаетесь? спросил он Петю.
Тот объяснил, и человек удовлетворенно качнул головой.
Шоферская работа веселая работа! сказал он. Вам бы на нашей дороге пожить. Скажу по чести, такую магистраль поискать надо
Дорога неплохая, согласился Петя.
Мастер укоризненно посмотрел на него.
Да вы на профиль ее посмотрите, это ж королевский профиль! Ни уклонов, ни подъемов, ни поворота прямая, как карандаш. А что тут раньше было? мастер пожал плечами. Тут грунтовку за дорогу считали! сказал он снисходительно. Как пошли машины к озеру на стройку, она и рассыпалась. Там машина буксует, там в яме сидит, там мотор заглох, стон стоит в степи. Без бульдозера не до озера, как говорится Дорожных механизмов наслали, прямо тучами шли! Ну и проложили дорожку всем на загляденье. При такой дороге состоять высшее образование иметь надо сказал он с уважением.
Стройка тут большая? поинтересовался Петя.
Текстильный комбинат. А при комбинате целый город выстроили. Одних деревьев насажали, наверно, тыщи. Такой Дворец культуры отмахали, что на сцену с десяток тракторов может въехать, ей богу! Сейчас в управление еду, старуха моя просит: «Возьми меня с собою, Петрович, хочу в театр пойтить». «Тебе, говорю, о боге пора думать, а ты в театр собралась» Он засмеялся.
Давно вы в этих местах?
Шесть лет, вздохнул мастер и снял пушинку со своей аккуратной курточки. Румяное лицо его с облупленным маленьким носом стало серьезным. А все ж таки мне тут не ндравится! вдруг сказал он задумчиво.
Почему? удивился Петя.
Купален нету, неожиданно ответил мастер. Я сам каширский, вот откеда. Места у нас роскошные, одно отдохновенье сердца. Выйдешь к речке берег весь в траве, как в шелку, мятой пахнет, река щебечет, будто малиновка И купальни на берегу. Ну, роскошь, а не купальни! сказал он радостно. Взойдешь, одежку сложишь, станешь на ступеньку, а вода чистая, теплая и ластится к тебе, словно котенок Ну и плывешь сперва саженками, потом на боку, а потом на спину ляжешь и в небо смотришь. Мастер покачал головой. А тут что за купанье! сказал он пренебрежительно. Построили над озером вышку и прыгают в воду, ровно кузнечики. Он махнул рукой.
Наступило молчание. Петя, вдруг опомнившись, тревожно поглядел на третий путь, нет, состав стоял на прежнем месте. Вдоль рельсов неторопливо прошел Грибов, под мышкой он держал большую рыбу, хвост ее свешивался вниз. Мастер продолжал молчать, лицо его было задумчивым.
Раньше я на Черноморском побережье работал, наконец сказал он и поправил кепку, в Цихис-Дзири, Может, слыхал такое название? Природа там, я тебе скажу, волшебная. Посадишь спичку вымахает эвкалипт. Камень треснет так, не поверишь, из щелки агава растет. Он всплеснул руками. В колхозах пшеницу или там, скажем, картошку даже в интерес не берут! Они, милый, цитрусами интересуются. И такие там, брат ты мой, искусники, такие садоводы, что у них апельсиновые деревья, как дубы, стоят. Честное слово! Тыщи апельсинов с каждого дерева собирают. А бывает, мороз стукнет, так они каждое дерево в саду, как ребенка, отогревают Он на минуту задумался. А по нашему, по дорожному делу работа там строгая, проговорил он серьезно. И горы, и обрывы, и повороты, как говорится, пронеси господи За такой дорогой нужен глаз!
Почему же вы оттуда уехали? спросил Петя. Его все больше занимал новый знакомый.
Не пондравилось мне! вздохнул мастер. Семь лет там пробыл, но не пондравилось. Стал проситься, чтобы перевели. Сначала не давали перевода, потом, однако, уважили.
Что ж вам не понравилось?
Соловьев нету! сказал мастер сердито. А какая человеку весна без соловьев? Наш каширский соловей, он, брат, не хуже курского. У него колена не такие роскошные, но красоты в звуке больше. Выйдешь это вечером, проговорил он мечтательно, выйдешь вечером, а он уже зачинает. Щелкнет несколько раз, и все птицы замрут, потому что понимают главный артист в силу вступил. А потом как пустит трель, как зальется!.. И стоишь под деревом, точно пень зачарованный, слушал бы его, спать не ложился Э, да что говорить! Он рывком поправил кепку.