Когда наконец приземлился пассажирский АН-24, Виктор Антонович почти побежал к месту стоянки самолета. А тот как-то очень медленно заруливал на светло-серый квадрат бетонки, и, несмотря на энергичный жест дежурного сержанта, показавшего, что можно выключать двигатели, лопасти все вертелись и вертелись, и казалось, этому вращению не будет конца
Затем то ли через форточку пилотской кабины, то ли из открывшейся пассажирской двери кто-то спросил, здесь ли подполковник Гай.
Да, здесь! ответил Виктор Антонович.
И снова непонятно откуда ему сказали:
Пройдите в самолет.
У входа Виктора Антоновича встретил командир корабля, его лицо Гай видел в кабине.
Пройдите в салон, показал он жестом.
Виктор Антонович прошел в открытую дверь салона. За столиком сидел худощавый, с жестким полуседым ежиком генерал. Усталый взгляд, плотно сжатые губы. Коротким жестом он показал на кресло, которое стояло напротив. Когда Виктор Антонович сел, генерал поздоровался, помолчал, словно собирался с мыслями, и попросил прощения, что пригласил его в самолет.
Ноги меня вот подвели, сказал он и посмотрел на свои ноги. Они были неестественно вытянуты.
В нашем распоряжении, он посмотрел на часы и улыбнулся, и лицо его стало по-домашнему спокойным, потеплел взгляд, в нашем распоряжении, дорогой Виктор Антонович, целых пятнадцать минут
Он снова умолк, но, перехватив нетерпеливый взгляд собеседника, виновато улыбнулся и сказал:
Федора Садко я сам определял в детдом, когда его мать получила задание эмигрировать Это была мужественная женщина. Ее родители оставили ей большие деньги в английском банке Федю, Федора Садко я видел последний раз десять лет назад на зарубежном аэродроме. Это была ежегодная авиационная выставка
ГЛАВА X
Спустя полчаса пассажирский АН-24 легко оторвался от бетонки и быстро растворился в серо-голубом мареве. Словно застоявшиеся кони, на взлетно-посадочную полосу рванулись боевые перехватчики, стали выстраиваться для группового взлета. Воздух раскалывался от напряженного свиста турбин.
Виктор Антонович шел и шел, не думая о том, куда и зачем. Под ботинками мягко шуршала высокая трава аэродрома, пахло летом и керосиновым перегаром.
Ноги привели его на площадку ТЭЧ, где уже начали готовить к полетам его истребитель. Наташа получила свои приборы и вместе с техниками устанавливала в кабине машины. Увидев Виктора Антоновича, она весело помахала рукой, спросила:
Все в порядке?
Виктор Антонович кивнул головой: дескать, разумеется Поискал глазами Пантелея и, не найдя его, пошел на автомобильную стоянку. Лешка заждался командира и, завидев его шагах в тридцати, энергично повернул ключ зажигания.
Домой, коротко бросил Виктор Антонович и, закрыв глаза, откинулся на сиденье. Только потихоньку, ладно, Леша?
Понял, товарищ подполковник.
«Волга» мягко тронулась и осторожно покатилась по асфальту.
Виктор Антонович вдруг почувствовал, что все тело у него налилось непривычной усталостью; видимо, сказалось напряжение этих необычных часов необычного ожидания. Если бы удалось заснуть хотя бы на час-два.
Почти у самого дома Виктор Антонович вспомнил, что не завтракал и не обедал.
Давай-ка, Леша, в ресторан заедем да пообедаем, сказал он шоферу.
Понял, товарищ подполковник, быстро ответил Лешка и, прикусив нижнюю губу, прибавил газу.
Через несколько минут они остановились у входа в ресторан «Юбилейный».
Запирай на ключ, сказал Виктор Антонович водителю, пойдем пьянствовать.
За рулем не положено, товарищ подполковник, весело ответил Лешка. Лимонад только
Так и быть, нажмем на лимонад. Мне тоже летать сегодня.
Обед уже закончился, и в зале было свободно. Их обслужили быстрее, чем в летной столовой. Виктор Антонович даже удивился. Потом понял: спешили, чтоб вовремя закрыть на перерыв.
Несмотря на голод, есть не хотелось. Но Виктор Антонович съел все, что было подано на стол. За обе щеки уплетал и Лешка. Этот отсутствием аппетита никогда не страдал. Ожидая, пока водитель разделается с десертом, Виктор Антонович подпер лицо кулаками и закрыл глаза. И сразу почувствовал, что ему хочется спать.
Дома быстро разделся, завел будильник и устало повалился поверх одеяла. Укрываться не хотелось.
Проснулся от звонков и удивился, почему вдруг так странно звонит будильник. Но тут же сообразил, что звонят у двери.
Принесли телеграмму. Виктор Антонович расписался, вернулся в свою комнату, снова лег и посмотрел на часы. Стрелки показывали половину пятого. Значит, он недоспал всего тридцать минут.
«Встречай сегодня в девятнадцать часов самолетом из Новосибирска. Н а д я».
По плановой таблице в это время он будет в стратосфере выполнять комплекс маневров боевого применения.
А Надю встретит Андрей. Его сегодня обещали выписать из госпиталя. Надо позвонить. Не сможет Андрей Наташка съездит
Все они еще ничего не знают, как не знали и двадцать лет назад
Попытки разыскать его семью, рассказывал, уже не скрывая волнения, генерал, привели нас сразу в тупик. В Минске получили сведения, что жена Федора Садко вместе с сыном погибли в рухнувшем доме. Их фамилии значатся на братской могиле до сих пор. Потом все-таки мы узнали, что она и сын живы. Пенсию ей назначили, с работой помогли. И вам спасибо.
Хоть бы командиру полка сообщили, с обидой сказал Гай.
Время не пришло, сухо ответил генерал. Всему свое время. Вы это должны понимать
В госпитале к телефону подошел дежурный врач. Он сказал, что старший лейтенант Садко выписан буквально несколько минут назад и уехал в Межгорск автобусом.
Какое заключение?
Годен без ограничений.
Что ж, кандидатура в Звездный от полка не снята. Если Андрей не передумал, он сможет завтра или послезавтра уехать.
Прежде чем уйти из дому, Виктор Антонович написал Андрею записку:
«У меня полеты. Попытайся успеть встретить маму. Г а й».
Рядом с запиской положил Надину телеграмму, немного подумал и дописал:
«Сегодня все узнал о твоем отце. После полетов расскажу».
Пока ехали на аэродром, Виктор Антонович не произнес ни одного слова. Он думал о Наде, о том, что именно сегодня ей прилетать и не следовало. Почему-то все время она виделась ему заплаканной, с застывшим упреком во взгляде.
И вместе с тем Виктор Антонович ясно понимал, что он должен быть с ней рядом именно сегодня. Именно сегодня ей, как никогда, понадобится заботливая рука друга. Только он сможет найти и сказать ей те слова, которые никто другой не найдет и не скажет
Небо на западе еще светилось остывающим металлом, а восток подернулся серым занавесом. Когда Виктор Антонович вышел из машины, аэродром на ровных нотах гудел автомобильными моторами и авиационными турбинами.
В комнате, где хранилось высотное снаряжение, Виктора Антоновича ждал невысокий белоголовый сержант. Он уже держал наготове высотный компенсирующий костюм, гермошлем.
Застегнув все «молнии», Виктор Антонович сделал несколько приседаний, поворотов, взмахов руками. Костюм тугой покрышкой сомкнулся на груди, ногах и руках.
Виктор Антонович надел сверху легкий хлопчатобумажный комбинезон и вышел из домика. В лицо дохнуло остывающим воздухом и густым запахом сена. Это еще вчера возле домика выкосили траву. Напитавшись солнечными лучами, она теперь щедро насытила своим ароматом вечерний воздух.
«Завтра или послезавтра беру отпуск, подумал Виктор Антонович, и поедем с Надей куда-нибудь в глушь, чтобы травы по грудь, и тихая, ласковая речка, и солнечная березовая роща, и ночь с ухающей совой, и солнечный воздух с утренним щебетанием птиц, и полный восторга сверкающий грибной дождь»
Возле самолета его ждали Сирота, Пантелей и Наташа. Павел Иванович пошел ему навстречу, протянул руку и сразу спросил:
Что он сказал?
Услышав этот вопрос, подошли Пантелей и Наташа. Виктор Антонович поманил ее пальцем, чтобы подошла еще ближе, затем сказал:
В девятнадцать часов Надя прилетит. Если Андрей по пути из госпиталя завернет домой, он встретит ее. Но я прошу тебя съезди к самолету. Возьмешь мою машину. И приезжайте прямо сюда. Идет?
Да, ответила она.
Виктор Антонович обвел всех взглядом, понял их нетерпение и сказал:
Он знал Федора, знал его мать видел Федора десять лет назад. На авиационной выставке А через месяц, говорит, Федор погиб
Все смотрели на него молча и напряженно, ничего еще не понимая. Виктор Антонович догадался, что он не сказал им самое главное. То, что Федора нет уже давно в живых, никого не удивило, они подсознательно уже свыклись с этой мыслью, но кем был Федор после войны, что делал, эти вопросы и для Сироты, и для Пантелея не потеряли остроты.
Я говорил вам, что Федор не мог изменить, не удержался от упрека Виктор Антонович, потому что годами копившаяся боль искала выхода.
Сказав это, он сразу же пожалел и уже мягче продолжал:
Его готовили давно. И фронт он перелетел по заданию. Воспользовавшись заграничным наследством матери, устроился испытателем на военный авиационный завод. Он много сделал. И погиб во время испытательного полета взорвался в воздухе. Погиб на посту
А мы ничего И Надя Пантелей странно пожал плечами и растерянно замолчал.
Погибшими считали. И Надю, и Андрея. Как и мы с тобой. А когда узнали, что живы, сказать ничего не могли. Помогали ей В общем, поговорим еще. Генерал на обратном пути будет в полку. Не надо печалиться. Федор любил жизнь, хотел жить. Жить без войны. За это и погиб. Давайте будем работать. Начальство прибыло?
На КП, кивнул головой Сирота. Помолчав, посоветовал: Я бы на твоем месте отказался от этой затеи. Даже если хорошо слетаешь никому ничего не докажешь. Ты опытнейший летчик. И то, что можешь ты, другим не по зубам. Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку. Я первый это скажу.
Гай махнул рукой.
Когда Нестеров сделал «петлю», говорили то же самое. А теперь? Так же было и со «штопором» И так всегда будет. Если сумел один, сумеют многие. Докажу, Павел Иванович. Рано или поздно, но докажу.
Лети, черт с тобой, сказал Сирота и пошел на КП.
Счастливо, кивнул Пантелей.
Мои приборы с вами, скупо улыбнулась Ната, значит, и я с вами.
Гай легко взобрался по стремянке в кабину, привычно окинул взглядом приборы, и они понимающе перемигнулись с ним.
Несколько нехитрых движений, и турбина, меняя регистр, быстро нашла свой тон. Словно обрадовавшись предстоящему полету, она запела легко и раздольно. Попробовал рули. Послушно, будто живые, качнулись элероны, стабилизатор и руль поворота. Пантелей убрал из-под колес колодки, дал знак на проверку тормозов.
Гай прижал пальцами один из рычагов на ручке и дал газ. Турбина с готовностью подхватила машину, но тормозные тиски мертвой хваткой держали колеса, и самолет, обиженно клюнув носом, присел, подрожал от напряжения, сдался.
Когда же в наушниках прозвучало: «Двадцать пятый, вам взлет», Виктор Антонович включил форсаж и мгновенно ощутил, как его вдавило в спинку сиденья, как освещенные косыми лучами солнца квадраты бетона серой лентой рванулись под самолет. Через несколько секунд густая синяя бесконечность подняла его над миром и как бы остановила движение. Далеко внизу мигали огнями населенные пункты села, города.
А он забирался все выше, и выше, и выше. Глаза летчика привычно перескакивали с одного прибора на другой, автоматически фиксируя в сознании параметры полета. Курс 270. Все верно. Высота двенадцать тысяч. Мало. Угол набора нормальный. Давление в порядке Если самолет из Новосибирска не опаздывает, Надя где-то совсем рядом, в воздухе.
«Двадцать пятый», вы в зоне, выполняйте режим.
«Клубничный», я «двадцать пятый». Вас понял.
Виктор Антонович перевел машину в горизонтальный полет и снова включил форсажный режим. Стрелка махметра быстро пошла вверх, и, когда скорости самолета и звука сравнялись, указатели на приборах вздрогнули и снова-замерли. Все. Полет продолжался за звуковым барьером.
«А самолет из Новосибирска, наверное, уже пошел на снижение»
Виктор Антонович на мгновение ощутил за спиной растущую тишину. Ему вдруг почудилось, что нет никакой земли, никакого самолета, а только он и густо-синий металлический купол, с проеденными временем редкими дырочками, сквозь которые слабо пробивался мигающий свет.
« Откуда слухи? Генерал говорил тихо и ровно, даже бесстрастно, но Виктор Антонович чувствовал, что этот немало повидавший на своем веку человек волнуется. Слухи были нужны. Чтобы поверил враг, должны поверить друзья. Жестоко?.. Но необходимо. Он выполнял очень важное задание Родины.
Но почему вдруг он? Боевой летчик
Вдруг? Не вдруг. Генерал, казалось, привык к любым вопросам и продолжал говорить все так же ровно и бесстрастно: Он был талантливый летчик. Наследство матери Большие деньги открыли ему большие возможности»
Но уже в следующее мгновение перед Гаем встала ясно и выпукло схема сегодняшнего полета продуманная, высчитанная до секунды, проигранная десятки раз с закрытыми глазами. В эти минуты он всем своим существом, каждой клеточкой и каждым ударом сердца слился с приборами, ручками и рычажками самолета. Каждое движение его мысли, бравшее начало от показаний приборов, переливалось в движение рук, ног и заканчивалось четким и послушным маневром могучей машины.
Он не мог ни в чем ошибиться, не имел права. За его полетом сейчас следили не только подчиненные, но и старшие начальники. Следили строго и придирчиво. И если он допустит хотя бы незначительный промах в выполнении режима моральные потери сосчитать будет просто немыслимо. Зато если он до конца выдержит на предельном режиме и в точном соответствии со схемой весь полет, завтра, да и не только завтра, у него будет что сказать и подчиненным, и старшим начальникам.
В тот день, когда Сирота сдал Гаю полк, они задержались вдвоем в кабинете.
Доволен? спросил Сирота.
Конечно, ответил Гай.
Помолчали.
Я знаю, продолжал Сирота, ты попробуешь что-то сделать по-своему
Обязательно.
Не перебивай. Так вот учти: я твой союзник во всем. Но до первого промаха. Знаю, скажешь сейчас, что не ошибается только тот, кто ничего не делает. Слышали. Но тебя это оправдание не оправдает. Я мог ошибиться, тебе нельзя. И вот почему. Ты взял тяжелую ношу. Взял сам. И ты можешь ее нести. Он сделал ударение на слове «можешь». Но дорога не гладкая, и ступать надо очень осторожно. Споткнешься о маленький камешек, и твоя же ноша тебя опрокинет на землю. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Конечно, ответил Гай.
Ну и отлично. Сирота грустно улыбнулся. Мне можешь ничего не желать. Должность дали вроде и солидную, но штаб есть штаб Я не жалею, впрочем. Трудно мне было в последнее время. Чего-то я недопонял Да и ты уже из замов давно вырос. С интересом понаблюдаю за тобой
Предупреждение Сироты было очень своевременным. Первая же новинка в методике подготовки летчиков-инструкторов вызвала категорическое возражение в вышестоящих инстанциях. Прибыли инспектора, разобрались, проверили на практике, возражать перестали. Обучать летчика может только тот, кто сам умеет все делать в несколько раз лучше. Значит, инструктору нужна другая программа, иная интенсивность и нагрузка. А тут еще новость в полк поступили новые самолеты. Надо быстро переучиваться.
Виктор Гай первым опробовал «новенькую». Она была послушной и маневренной, даже чрезмерно послушной. Тут глаз да глаз нужен. А у летчика и без того напряжение на пределе. Значит, переучивание надо будет начинать с азов. Сколько же на это времени понадобится?
Впрочем, дело не столько во времени, сколько совсем в другом: всякое переучивание снижает боевую способность летчиков. И хотя такое допускается и никто за это судить его как командира не станет, Виктор Гай чувствовал себя неспокойно. И беспокойство свое он выразил очень четко в разговоре с Пантелеем.
Обвинить никто не обвинит, если будет все хорошо. А если вдруг война? Об этом мы в первую очередь думать обязаны.
Об этом он говорил и с командиром дивизии.
Его понимали. Но небо не любит скороспелых решений, оно не прощает ошибок, не терпит авантюризма. И то, что рождалось в трудном поиске на земле, требовало доказательств в воздухе. Сегодняшний полет Виктора Гая был одной ступенькой такого доказательства.