Роман Игнатьевич, вы же знаете, я с вами хоть к черту в пасть! Но что это за приглашение? Зачем и на сколько?
Обмен опытом, улыбнулся Белый, покажешь моим ребятам, как летать на новых самолетах. Мы тоже скоро такие получим. Поглядишь, как мы летаем По рукам?
Потом, когда пришел приказ о переводе, командир сказал Муравьеву: «Обвел нас этот Белый вокруг пальца. Бывший командир, дескать, интересуюсь А мы уши развесили, нахваливаем. И вот лучшего летчика от боевой учебы отрываем. Впрочем, бог с тобой, там тоже учеба»
Товарищи спрашивали проще: «У тебя что, рука в Москве?»
Муравьев и сам удивился: как это у «старика» все так ловко и быстро получилось?
Приказ был категоричным. Еще вчера Муравьев носился в истребителе над мутным океаном, а уже вечером прощался на аэродроме с друзьями. Прямо из горлышка пили по глотку какое-то невкусное вино и закусывали крепкими зелеными огурцами из прикухонного парника. Торопливо говорили какие-то слова, призывы «не забывать», «писать».
Муравьев упрямо не хотел думать о том, что его ожидает там, «почти в центре Европы», но человек есть человек, и ему трудно не думать о завтрашнем дне. Где-то в глубине его мозговых клеток формировались абстрактные детали и фрагменты, отслаивались, накапливались, складывались в отчетливую картину с конкретными действующими лицами, среди которых непременно были Санька, Белый, Лена, овладевали воображением, заполняли сознание. То Муравьев вел головокружительный поединок с Белым, то бродил по узким улицам старинного Львова, то играл в самолетики с Санькой, то просто сидел рядом с Леной у телевизора
Размечтавшись, он обрывал себя «на полуслове» и заставлял думать о вещах реальных и менее приятных. Например, о том, как вернется через месяц, а то и через неделю к этому же причалу и с этим же багажом. Один И все покатится своим чередом: занятия, тренажи, короткие передышки, полеты. Да, полеты это единственное, что греет под здешним стылым небом. Там, на высоте, когда тебя обволакивает тишина, когда земля теряет реальные очертания и ты ощущаешь ее лишь через монотонное потрескивание в шлемофонах, все земные проблемы уменьшаются и блекнут, словно рассматриваешь их на фоне Галактики
Эти мгновения будут, но будут еще и ночи в пустой квартире, будут гнетущие раздумья, от них не уйдешь, и ничего не поделаешь, коль выпало тебе такое на долю. Жить надо
«Попроси, чтобы тебя перевели», пишет Лена. Но на каком основании проситься? Не нравится здесь моей жене? А кому нравится? Все могут запроситься. Однако другие понимают, что так надо, что иначе нельзя. А Лена почему-то не захотела этого понять. А почему не захотела? А потому, что кончается на «у». Все просто, как дважды два
Ну вот, кажется, идет машина.
Муравьев подошел к окну, оперся ладонями о подоконник и поверх занавески выглянул на дорогу. Выбирая поровнее колею, к дому катилась зеленая «санитарка». «Как больного», подумал Муравьев и, бросив в карман прилипшую к пальцам заколку, начал одеваться.
Уже в самолете он вспомнил, что никому не передал ключи от квартиры, ведь все может случиться, но тут же успокоил себя у коменданта есть запасные на каждую квартиру, и вплотную прижался к мутному стеклу иллюминатора.
Когда колеса перестали биться о стыки бетонных плит и безжизненно повисли над уходящими вниз гольцами, Муравьев в буквальном смысле почувствовал себя между небом и землей. С высотой это впечатление росло, потому что старая, привычно рассчитанная и размеренная жизнь уже шла без его участия, а к новой, с другими людьми и другим ритмом он еще не подключился. Как все это будет, он пока отчетливо представить не мог. Да и не хотел. Будет как будет.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Вера уже шла к автобусной остановке, когда над городком засвистело, загрохотало, раскололось и хлынуло по всему пространству вширь и ввысь клокочущим громом, накрывая все земные звуки, рожденные только что проснувшимся и спешащим на работу городом.
За многие годы жизни по соседству с военным аэродромом Вера привыкла к этим оглушающим раскатам и воспринимала их как что-то вполне логическое и даже необходимое, без чего, наверное, было бы как-то пусто и одиноко. Но вместе с тем она не могла оставаться спокойной, где бы ни находилась на улице, в автобусе, на заводе, дома, когда в режущей синеве метался маленький сверкающий самолетик. Ей всегда казалось, что там, на огромной высоте, человеку, сидящему под прозрачным колпаком самолета, очень одиноко и очень трудно; она каждому летчику подсознательно Желала уверенности, мужества и немножко удачи.
Увидев пролетающий с клокочущим и завывающим грохотом самолет, Вера хотела, как всегда, задержаться только на секундочку, пока этот маленький громовержец скроется в рассветной синеве над горным массивом, но самолет неожиданно круто задрал нос, стремительно взобрался на недосягаемую глазом высоту и с рассекающим свистом ринулся вниз, на аэродром. У самой земли вывернулся и, включив дымовые шашки, опять свечой ввинтился в небо, совершая в поднебесье какие-то немыслимые виражи и повороты. Они были так стремительны, что серебристые крылья машины сверкали в лучах солнца подобно лопастям вертушки, когда ее раскручивает ветер, и, если бы не дымовой след, понять, что выделывает истребитель, было бы просто немыслимо. Он чертил и чертил небо кругами и спиралями во всех плоскостях, будто хотел выстроить в пространстве огромный макет атомного ядра.
Казалось, что этой небесной карусели не будет конца, но Вера вдруг уловила, как звук турбины, звенящий и напряженный, в одно мгновение расслабился и обмяк, будто отпустили тугую струну, и самолет, подобно живому существу, потеряв скорость, устало поплелся куда-то в сторону от аэродрома.
«Будет заходить на посадку», подумала Вера и, вынув из кармана мужские часы в квадратном исцарапанном корпусе без ремешка, взглянула на циферблат: она безнадежно опаздывала на завод.
Вдали показалось такси, многообещающе мигнув зеленым глазком, и Вера с надеждой махнула водителю. Тот только улыбнулся и промчался, не сбавляя скорости.
Вера еще раз посмотрела на исчерченное белым дымом небо, вздохнула и заспешила к автобусу. На остановке и в пути ее не покидало чувство неясной грусти, и она даже не пыталась понять, что было тому причиной. Во всяком случае, не опоздание на завод, она могла появляться там на полчаса позже, потому что ежедневно задерживалась на работе, и ее никто за опоздание не упрекнет.
Она уже давно не пытается разобраться в причинах, вызывающих перемену настроения. Зажатая и сдавленная пассажирами автобуса, Вера бездумно глядела из-под чьей-то поднятой к штанге руки на мелькающие за окном стены, окна, витрины, так же бездумно фиксировала обрывки разговоров, хотела кому-то сказать, чтобы не курили в автобусе, потому что дышать действительно было нечем, но говорить вообще не хотелось, а конкретного виновника разглядеть в этой давке не было никакой возможности, и еще ей хотелось высвободить из-за спины прижатые чьим-то плечом волосы, но и этой возможности пока не было, потому что одной рукой она упиралась в спинку сиденья, а во второй держала сумку. Она отчетливо подумала лишь о том, что надо бы сделать короткую стрижку, потому что ее длинные, да еще завивающиеся волосы уже выходят из моды и, кроме того, доставляют ей немало хлопот. Короткая стрижка была бы удобнее во всех отношениях.
Я сперва думал, что он загорелся
Загорелся Это называется инверсия.
Без тебя знаю. Тут совсем другое. Инверсия, она на высоте.
Что вы спорите? Обычный дым пустил, чтоб видно было.
Может, и дым. Но здорово он зафитилил.
Ас
Это уж факт.
Такие номера они еще ни разу не выкамаривали.
Я прямо ошалел вот бы так самому
Кончишь десятилетку дуй в авиацию.
А что? И пойду
«И пойдет, подумала Вера, прислушиваясь к разговору заводских ребят, махнет рукой на советы ближних и пойдет». Как Коля ее школьный приятель.
Он любил свою мать преданно и нежно, не позволял ей делать никакой трудной работы, обещал, как она хотела, стать учителем. Но однажды
Вера почему-то часто вспоминает именно тот день. Они всем классом во время несостоявшегося урока по физике рванули к Мокше смотреть ледоход. Река протекала в километре от школы, но движение трущихся льдин было слышно далеко окрест. Запах талого снега пьянил голову. Ребята и девчонки бежали к пустынному берегу узкой тропинкой. Вера сдернула с головы теплую шапку и расстегнула пальто. Ее оранжевый свитер огненным пятном мелькал в толпе бегущих школьников. Сапожки то и дело скользили на размякшем снегу, но она упрямо не хотела отставать от ребят. У края обрыва рассыпались; и Вера хотела поближе стать к берегу, но поскользнулась и, потеряв равновесие, едва не сползла вниз; чьи-то руки в последнее мгновение подхватили ее и, крепко сжав, удержали от падения. Это был Коля.
Ты чуть не упала, сказал он виноватым голосом, будто ждал ее упрека за невольное объятие.
Это было очень непохоже на задиристого и грубого соседа по парте, который все время изощрялся в придумывании кличек и обзывал ее то ябедой, то жадиной, то дурой, а то и вовсе уродиной. Правда, клички эти он произносил беззлобно, почти всегда с доброй улыбкой, но Вера каждый раз платила ему той же монетой. В этот раз она покраснела, опустила глаза и сказала почти шепотом:
Спасибо.
Они долго стояли рядом и молча смотрели, как серо-зеленые льдины остервенело крошили себя, шипя и тяжело ухая.
Ну прет Ну силища нарушил кто-то наконец молчание, и тогда заговорили все ребята сдержанно, девчонки шумно и визгливо.
Сейчас пойду и прокачусь на льдине, сказал Коля и начал торопливо обламывать на сухой ветке сучки, готовя себе посох.
Все, кто услышал эти слова, замерли в растерянности: Коля никогда не говорил ничего, чтобы просто сказать. Все знали его характер. Но все были достаточно взрослыми, чтобы не понимать той опасности, которая подстерегает человека, ступившего на льдину в час ледохода. Тем не менее всех словно загипнотизировали его решительные жесты. И когда он начал быстро спускаться с крутого обрыва, опираясь на посох, первой очнулась Вера.
Коля, остановись! крикнула она звонко чужим от волнения голосом и, когда он остановился, так же звонко и так же взволнованно добавила: Вернись сейчас же, слышишь!
Он исподлобья взглянул на притихших ребят и, опустив голову, начал нехотя взбираться наверх. А когда поднялся и, ни на кого не, глядя, стал отряхивать прилипшие к куртке комочки оттаявшей на крутизне глины, Вера тихо и стыдливо упрекнула его:
Это глупо. Ты бы о маме своей подумал
Он виновато молчал. Ему передалась ее взволнованность. Он неожиданно открыл для себя, что безоговорочное подчинение этой застенчивой девочке ничуть не уязвило его мужское достоинство, скорее наоборот принесло радость ожидания новых приказаний, которые бы он с готовностью исполнил. Но Вера молчала, а ему, наверное, очень хотелось ответить ей чем-то хорошим и откровенным, и он вдруг сказал ей тихо, но с непреклонной твердостью:
Я стану летчиком, хочешь?
Закончив десятый класс, он молча выслушал все упреки матери и послал документы в военное летное училище. На «отлично» сдал все вступительные экзамены и спустя полгода приехал в курсантской форме в Ленинград, где Вера училась в радиотехническом институте.
Он показался Вере худым и неуклюжим. Может, оттого, что на нем еще угловато сидела новая шинель, а может, и совсем по другой причине Коля здорово проигрывал, когда Вера сравнивала его со студентом третьего курса Андреем Яковлевым, который возглавлял на факультете студком, был знатоком театра и литературы, смело вступал в споры с именитыми профессорами и трогательно ухаживал за Верой, что ей бесконечно льстило.
Убедившись, что сердце школьной подруги занято другим, будущий покоритель «пятого океана» пожелал Вере счастья и, не догуляв каникул, уехал в училище. Она очень скоро забыла о нем и вспоминала лишь от случая к случаю.
Вера Павловна, промечтаете остановку, сказал негромко протискивающийся к выходу заводской великан техник Латухин.
Вера вздрогнула, заморгала густыми ресницами и бросила взгляд за окно, где медленно проплывали забранные решеткой синие окна административного корпуса.
Она с трудом высвободила сумку и заспешила вслед за Латухиным. Он продвигался в переполненном автобусе так, будто ему доставляло удовольствие раздвигать своим огромным корпусом спрессованную массу людей с улыбкой, с присказками. У выхода из автобуса он протянул Вере руку и, ловко придержав двух мужчин, помог ей выбраться из двери. Кто-то беззлобно шумнул на него, он так же беззлобно огрызнулся.
У проходной было уже непривычно свободно, основная масса рабочих прошла, и Вера не торопилась. Спокойно поставила на железный барьер сумку, открыла ее, вынула пропуск. Латухин тоже не спешил.
Что это вы, Виктор Иванович, не очень торопитесь?
И за пять минут, и за тридцать пять благодарность одинаковая, усмехнулся тот, показав ряд плотных белых зубов.
Когда они прошли на заводской двор, Вера посмотрела в небо, где до сих пор еще белел легкий след самолета.
Между прочим, сказал Латухин, перехватив Верин взгляд, из-за него я и на работу опоздал. Такой цирк над головой про жену забыл, не то что про работу.
Вера промолчала.
Ваше заявление насчет путевки, добавил Латухин, рассмотрим на следующем заседании месткома. Усмехнувшись, пояснил: Главное выполнить полугодовой план, все остальное приложится: и путевки, и премии, и квартиры
Цех, где находился ее рабочий кабинет, встретил Веру ровным гулом электромоторов, приглушенными голосами. Здесь ее давно и хорошо знали. Пожилые рабочие уважительно кланялись, молодые торопливо, чтобы не опередила Вера, издали улыбались и кричали: «Здравствуйте, Вера Павловна!» Ровесники с не меньшим уважением, но значительно сдержаннее бросали: «Верочка, привет!» Прикрыв звенящую стеклами дверь с четкой надписью: «Начальник ОТК», Вера поставила в шкаф сумку, вынула из кармана квадратик часов, положила на стол и только после этого сняла куртку.
Она не успела разложить на столе необходимые документы, как дверь тихо приоткрылась и в щель просунулась конопатая физиономия Катюши Шелест. Зыркнув своими огромными серыми глазами на лежащие поверх бумаг часы, она перевела взгляд на Веру и заговорщицки подмигнула:
Как член месткома, делаю вам замечание, мадам Егорова, сказала она и только потом вихрем влетела в комнату, обняла Веру. Во-первых, моя кандидатская получила положительный отзыв, исключая мелочи. Во-вторых, товарищ начальник уезжает в длительную командировку на дочерние предприятия, и я остаюсь полновластным хозяином в цехе. В-третьих, мой Женька приглашает тебя в гости. У него сегодня день рождения. Круглая дата тридцать. В-четвертых, как тебе нравится во-первых, во-вторых и в-третьих?
Мне не нравится во-вторых, Вера закусила губу и замолчала.
Не грызи губы, это тебе не идет, бросила между прочим Катя и пояснила: Я не хотела, но главный не стал меня даже слушать Черт с ним, засмеялась она, не боги горшки обжигают! Мешать никто не будет, проверю одну мыслишку. К семи заходи за мной, поедем к Женьке.
Подарка нет.
Подаришь меня. Он будет на седьмом небе.
Ладно, подумаю.
Ну, я пошла.
Вера спросила вслед:
Не твой Женька сейчас летал?
Нет. Это новенький. Будет дублером у Женьки. Пока. Сейчас выпятит пузо и будет зудеть: «Плотность раствора надо строго контролировать и не допускать отклонений от инструкции, потому что мы изготовляем не водопроводные краны, а электронные приборы»
Катя, прекрати. Сдерживая улыбку, Вера с упреком посмотрела на Катю.
Ну ладно, не буду, не смотри так. Пошла. В дверях только мелькнули ее серые вельветовые брюки, плотно обтянувшие бедра.
На заводе электровакуумных приборов не было человека, который не знал бы Катю Шелест. Про нее ходили легенды. Получив после института назначение на завод, она пробралась в кабинет директора, благополучно миновав все препоны. Между ними состоялся примерно такой диалог.
Что тебе надо, девочка?
Я Катерина Сергеевна, инженер-технолог. И попрошу обращаться ко мне на «вы».
Что же вы хотели, Катерина Сергеевна?
У меня направление.
А почему мне никто не доложил о вас?
Это вы спросите у тех, кто должен докладывать.
Посмотрев направление, директор сказал:
Будете работать по специальности. Завтра отдадим приказ. Давайте отмечу ваш пропуск.
А у меня нет пропуска.
Как нет?!
Нет.
А как вы прошли?
Вместе со всеми.
На режимный завод и без пропуска?! взревел директор и в течение часа метал громы и молнии.
Начальник охраны получил строгий выговор, дежурный вахтер был снят с работы.
Будучи технологом, Катя подготовила документацию для принципиально нового метода антикоррозийных покрытий. Когда об этом доложили главному технологу завода, он не поверил и даже не стал смотреть принесенные документы. Катя настояла. Когда метод проверили и был подсчитан экономический эффект, по заводу прошел слух будет Государственная премия. Премию Кате не дали, но директор, не скупясь, поощрил ее из своего фонда, выделил двухкомнатную квартиру и назначил заместителем начальника цеха.