Просто так. Все с ними говорили.
Может, просто, а может, и не просто. Других переводчиков не было.
Свихнулись все! Подумайте, что говорите!..
Гай отшвырнул ногой табуретку, подошел к Сироте. Резко повернул его за плечи к себе. Лицо Сироты на мгновение исказила болезненная гримаса видимо, дала знать раненая лопатка, но он тут же овладел собой, поднял спокойные глаза. Виктор Гай почувствовал себя под этим взглядом мальчишкой.
Павел Иванович, слова будто застревали во рту, хотя Гай уже окончательно протрезвел, командир, ты же знаешь Федора, ты видел, как он дрался Разве мог такой человек изменить?
Сирота снова отвернулся к окну. Казалось, что его очень заинтересовали идущие за окном крепко выпившие летчики. Они что-то выкрикивали, обнимались, пускались в пляс. Где-то рядом веселой мелодией заливался аккордеон. На дальней позиции запоздало салютовали зенитчики.
Какой праздник, тихо сказал Сирота, а мы Конечно, хочется верить в лучшее Федор Садко мне так же дорог, как и тебе. Только слух этот пришел оттуда, сверху Да и факты Сам видишь
Отказа не могло быть, вставил Пантелей, разливая по кружкам спирт. За это я ручаюсь. Пока ничего не известно, давайте выпьем за его возвращение. Мы не на похоронах.
Заладил ты, Пантелей, выпьем да выпьем. За что пить, тебе все равно. Лишь бы пить.
Это ты зря. Я, может, больше твоего Федьку любил.
Как же ты можешь думать про него такое?..
А ты не думаешь?!. Ты только хочешь не думать!
Не кричи. Не поверю в это, даже если мне голову отрубят. Не мог он этого сделать.
Ну и я так думаю, добродушно согласился Пантелей. Поэтому и предлагаю: в праздничный день допить наш фронтовой паек за Федьку. Он сгреб все четыре кружки со стола, встал и, перешагивая через табуретки, разнес их Сироте, потом Гаю. Бери. За то, чтобы он быстрее вернулся. И пойдем на улицу. К ребятам. Бери.
Гай, как и Сирота, выпил спирт молча. Он даже не почувствовал, как обожгло рот. Взял на столе потухшую трубку, раскурил ее. К запаху спирта густо примешался ароматный запах табака.
Я пошел, сказал Сирота. Покосился на Гая, остановил взгляд на трубке. Спрятал бы ты ее до поры, до времени. Вот оно что.
Не буду! Гай вызывающе сунул мундштук в зубы и со смаком несколько раз пыхнул голубоватым дымком.
Дело хозяйское. Я просто так. Он толкнул плечом дверь и вышел не оглянувшись.
Демобилизуюсь и пойду в гражданскую авиацию, сказал Пантелей, когда затихли в коридоре шаги Сироты. Специальность у меня мировая
А я останусь в армии, сказал Виктор Гай. Если, конечно, оставят. Кроме как летать на истребителях, ни черта я не умею.
Всему научимся. Была бы охота.
Это верно.
Мировая житуха будет, а, Витя? Невест найдем, детишек нарожаем, домиками-огородиками обзаведемся Черт знает, даже не верится. У тебя есть на примете зазноба?
А ты знаешь, что у Федора жена и сын в Минске?
Ну да?..
Вот тебе и ну да! Если бы ты знал, как он их любит, тогда бы задумался мог он их бросить или нет
Знаешь, сказал Пантелей, вдруг посерьезнев, примета есть: не надо говорить много о том, кого ждут. Просто надо ждать. И точка.
И они перестали говорить о Федоре Садко. Помнили уговор и лишь изредка обменивались понятными им двоим взглядами. Молчал и Сирота, хотя не знал об уговоре. Ему казалось, что новая жизнь потихонечку затянет рану и что лучше ее не бередить.
А жизнь и в самом деле поражала неожиданными поворотами. Первые дни летчики изнывали от безделья. По привычке собирались у самолетов и наперебой вспоминали какие-то подробности недавних боев, много говорили о политике, еще больше о предстоящей жизни.
Виктор Гай обнаружил в трофейной библиотеке русские книги Пушкина и Чехова, полное собрание сочинений Достоевского и Льва Толстого, изданные еще до революции, и жадно набросился на старенькие, но очень хорошо сохранившиеся томики. Он читал до головокружения. Утром, когда все еще спали, в столовой, лежа под крылом самолета (стояли теплые и сухие дни), вечером, до глубокой ночи
Благо времени для чтения было предостаточно. Напряжение, связанное с боевой жизнью, резко упало, а новый, мирный ритм вырабатывался медленно, в трудах.
Пробовали заниматься по программе авиационных училищ, но у опытных боевых летчиков эти упражнения вызывали добродушные улыбки: в воздухе они играючи выполняли весь комплекс фигур высшего пилотажа, а им подготовительные упражнения.
С большим желанием летали на парные бои. Уж тут отводили душу. А возвращаясь на землю, подолгу и горячо доказывали друг другу, кто кого и сколько раз «сбивал».
Вскоре полк получил приказ готовиться к перелету на место постоянной дислокации в Межгорск. Разговоры о демобилизации поутихли. Новый приказ гласил, что после возвращения на Родину летчикам и техникам будут предоставлены краткосрочные отпуска.
К началу июля полк перебазировался в Межгорск. Для летного состава выделили в городе несколько квартир, но холостяки отказались от них с веселым удивлением: «Что там делать?»
Не хочешь обзавестись квартирой? спросил однажды капитан Сирота Виктора Гая.
Спросил так, между прочим, за обедом, будучи уверенным, что тот откажется, как и все.
Сколько комнат? Виктор Гай с плутоватым взглядом ждал ответа.
Хоть три.
Годится. Когда можно занимать?
Хоть сегодня.
Он был уверен, что Виктор Гай ломает комедию.
Сегодня и займу. Давай адрес, командир
Всерьез, что ли?
Всерьез.
Сирота извлек из нагрудного кармана замусоленный блокнот, полистал его и назвал адрес.
А ключи у соседей по этажу.
Во второй половине дня Виктор Гай надел суконную гимнастерку со всеми орденами и медалями, с золотыми погонами, надраил хромовые сапоги, пряжку на ремне и на полковом «виллисе» укатил в город.
Разбитая дорога швыряла маленькую машину то в стороны, то вверх, из-под колес с шипением вылетали круглые голыши, шофер чертыхался и крыл матом фашистскую гадину, которая испоганила дорогу, а Виктора Гая забавляло, что шофер беззлобно ругается, что ухабы дорожные не дают расслабиться и заставляют быть все время начеку. Он крепко держался за какой-то металлический выступ и легко балансировал при каждом толчке. В кузове звякали разные железки, на груди у Виктора Гая тонко позванивали ордена и медали.
Ощущение своей силы, солнце и встречный ветер, улыбающиеся прохожие все это каким-то необъяснимым восторгом наполняло грудь. Виктор Гай силился и не мог понять, что с ним происходит. На одном из поворотов он увидел стоящую на подоконнике раскрытого окна голенастую девушку. Подымаясь на цыпочки, она соскабливала с верхних стекол приклеенные крест-накрест бумажные ленты.
Заметив на себе взгляд летчика, девушка стыдливо прикрыла ноги и улыбнулась. Виктор помахал ей фуражкой и вдруг с поразительной ясностью понял: конец войне проклятой, смерть уже не подстерегает людей на каждом шагу, он живой и здоровый, а впереди все и учеба, и небо, без которого он жизнь свою не представлял, и любовь Конечно, будет и любовь. Вот только он разыщет жену и сына Федора Садко, перевезет их в Межгорск, в эту трехкомнатную квартиру, и тогда у него найдется достаточно времени для всего и для учебы, и для всяких сердечных фиглей-миглей. Надо только научиться танцевать. На танцах знакомства получаются как дважды два. Главное, что война окончилась, что его, Виктора Гая, она пощадила.
Виктор Гай еще не знал тогда, что война не кончается в день подписания акта о капитуляции, что она на протяжении многих лет калечит судьбы людские, ранит сердца и души. Он и не мог знать этого, потому что был молод и, сделав для себя неожиданное открытие о наступившем мире, прочно поверил в будущее, поверил, что стрелка его барометра всегда будет стоять только на «ясно».
Он не огорчился, что в его трехкомнатной квартире ободраны стены и большинство стекол в рамах заменены кусками растрескавшейся фанеры. Что почти развалились печки и не было никакой мебели, кроме брошенного кем-то на кухне старого, изъеденного жучком-древоточцем шкафчика. Главное не в этом
На следующий день они пришли сюда с Пантелеем. Осмотрев все закоулки, подвал и чердак, Пантелей деловито почесал затылок.
Ремонт я со своими механиками сделаю в два дня. Ты не узнаешь эту стоянку. Насчет остального провентилируем Приезжай послезавтра утречком
Но послезавтра утречком не вышло. Виктора Гая вызвал командир полка. Обычно суровый и всегда чем-нибудь недовольный, в этот раз он торжественно улыбался и встретил лейтенанта не сидя за столом, а у самой двери. В его кабинете были капитан Сирота, оба заместителя и три совсем молодых летчика в новеньком обмундировании, младшие лейтенанты.
Ну вот что, старший лейтенант Гай, загремел на весь кабинет своим необъятным басом командир полка.
Лейтенант, товарищ майор, попытался поправить его Виктор Гай.
Не перебивать! Если командир полка говорит «старший», значит «старший». Так вот, старший лейтенант Гай, принимайте звено. Он сделал широкий жест в сторону младших лейтенантов. Все они из училища, подготовлены теоретически отлично. Пороху, правда, не нюхали, но это не беда. Вы их научите всему, что сами умеете. Ясно?
Так точно!
А вы не смотрите, что он ваш ровесник, повернулся майор к младшим лейтенантам. Перед вами ас, лучший летчик дивизии. Силен и в одиночных, и в групповых боях. Потому как чувство локтя имеет. Этому тоже надо научиться. Чувство локтя для летчика, что земля для Антея.
Майор умолк, словно что-то вспоминая, затем быстро прошел к столу, вынул из ящика новенькие золотые погоны на каждом по три звездочки, подошел к Виктору Гаю.
Поздравляю, сынок, с присвоением очередного воинского звания. И уже совсем неожиданно обнял Виктора и трижды поцеловал. Летай. Высокого неба тебе и мягких посадок!
Весь день Виктор Гай знакомил молодых летчиков с хозяйством полка, со своими боевыми друзьями. Где бы он ни появлялся, его поздравляли шумно и многоречиво.
День проплывал торжественно-приподнято, словно во сне. Веселые улыбки, объятия и поздравления чередовались с серьезными разговорами с младшими лейтенантами.
А капитан Сирота сильный летчик? спрашивали они.
Еще бы!.. Командир эскадрильи! Когда я прибыл в полк к нему в звено, на боевом счету командира было восемь сбитых фрицев.
А сколько в полку асов?
У нас все асы. И вы будете. Пойдемте, покажу ТЭЧ
Навстречу шли техники, человек пять.
Витя! С третьей тебя!
Спасибо. Где Пантелей?
Не появляется. Второй день не видим. Звено принимаешь?
Да, приказано.
Если что техники не подведут. Можешь рассчитывать
К себе на квартиру Виктор Гай выбрался только к вечеру.
Войдя в подъезд, он сразу почувствовал едва уловимый запах ацетоновой краски. Поднялся по выщербленным ступенькам на второй этаж. И не узнал свою дверь она сверкала изумрудно-зеленой краской. Гравировка на прибитой к двери дюралевой пластинке гласила, что здесь проживает военный летчик Гай Виктор Антонович.
Петли для навесного замка были сняты, на их месте белел хромированный ободок английского замка. «Ну Пантелей!.. Ну развернулся!..»
Дверь была заперта. Гай постучал, и она тут же сама открылась. Гай вошел в коридор никого.
Ну Пантелей! уже вслух выразил свой восторг Виктор Гай и захлопнул дверь. Легонько дзинькнула защелка. Но не в замке, а где-то внизу. Гай присмотрелся и заметил бегущий по плинтусу тросик.
Выходи, Пантелей, я тебя обнаружил!
В комнате, которую Виктор Гай хотел оборудовать для себя, раздался дружный смех. Вышли Пантелей и человек шесть солдат и сержантов.
Принимай работу, уже серьезно сказал Пантелей, и выставляй оценки.
Гай сразу направился в свою комнату. Пантелей загородил дверь.
Начнем с прихожей. Он щелкнул выключателем, и под потолком загорелась маленькая лампочка. Загорелась ярко и весело.
Откуда электричество? удивился Гай. Он знал, что электростанция в городе еще не восстановлена.
Старый трофейный аккумулятор. Иссякнет подзарядим.
Черт с ним! Годится!
А теперь твоя комната.
Ого!.. вырвалось у летчика, когда он открыл дверь.
Сквозь распахнутое окно ветер легонько покачивал длинную, до пола, занавеску из парашютного шелка. Направо за дверью серый топчан, в левом углу этажерка с книгами, у окна стол. С бутылками вина, стаканами, хлебом, консервными банками, колбасой.
Это мы готовили к новоселью, но кто знал, что будешь именинником сегодня! А ты знаешь нельзя оставлять на завтра то, что можно съесть сегодня. За стол, хлопцы! Мы, кажется, заработали.
Спасибо! Мой долг перед вами неоплатный
Рассчитаемся на том свете угольками.
Только в двенадцатом часу Пантелей вместе с механиками уехал на попутной машине в полк. Гай остался ночевать в своей квартире.
Он плохо спал и проснулся рано. Распахнул окно. Над городом висела тишина. Лишь со стороны станции доносилось приглушенное полязгивание буферов.
Виктор Гай быстро оделся и, стараясь не шуметь, сбежал вниз.
Штаб полка, учебные классы, общежития, казармы, столовая все это располагалось примерно в трех километрах от его квартиры. Пройтись пешком по утреннему городу разве это не удовольствие?
Сироту видел? ответил вопросом на его приветствие дежурный по полку. Вчера вечером он искал тебя. Просил, если появишься, чтобы к нему зашел.
Капитан Сирота жил в комнатушке рядом с канцелярией первой эскадрильи. Виктор Гай подошел к двери, послушал если спит, будить не станет. Но Сирота уже не спал. На стук ответил бодро, будто именно сейчас ждал кого-то.
Вот смотри, что я сделал из тумбочки, сказал он таким тоном, словно они давно сидели возле этой тумбочки и вместе судили-рядили, что из нее можно сделать.
Он открыл дверцу и начал выдвигать, словно ящики письменного стола, один за другим фанерные планшеты с разнокалиберными гнездами. В каждом гнезде лежали значки и знаки, ордена и медали русской армии, немецкие кресты и нагрудные знаки. Планшеты располагались густой лесенкой, и Гаю показалось, что их в тумбочке десятка три.
Видел? Это тебе не фунт изюма. Как-нибудь расскажу, что такое фалеристика. Тут каждый знак свою историю имеет. Вот оно что. Но я тебя не за этим звал.
Он задвинул все планшеты и захлопнул тумбочку.
Хочу тебя обрадовать.
Чем? Гай насторожился: неужели Пантелей с механиками натворили чего-нибудь?
В отпуск не поедешь, сказал он приглушенным бесстрастным голосом.
Гай сел на подоконник, закурил.
Это почему же?
Нельзя всем сразу. Пойдешь в третью очередь.
Ребята не против, чтобы я шел первым.
Сирота уткнулся в бритвенный прибор и начал сосредоточенно взбивать в чашке пену.
Я против, сказал наконец он. Теперь ты командир звена. Кто будет молодежь учить?
Я же через две недели вернусь.
Не поедешь. Точка.
Запятая, командир. Мне положен отпуск, и я его добьюсь. Мне сестренку надо искать.
Трубка почему-то гасла, и Виктор Гай раз за разом поджигал табак.
«Сестренку!» Сирота швырнул в чашку кисточку, да так, что брызги пены полетели во все стороны, как от взрыва. Думаешь, я идиот, не знаю, кого ты искать едешь?! «Сестренку»
Если знаешь тем более.
Ты дурак или прикидываешься? Сирота тоже сел на подоконник. Напротив Гая. Помолчав, толкнул коленом его колено. Неужели не понимаешь, что ты свяжешь себя по рукам и ногам? На кой черт тебе все это надо?
Я ему обещал.
Обещал. А ты знаешь, где он?.. Вот оно что.
А если вернется? Как я в глаза ему буду смотреть?
Если бы да кабы Да не ковыряйся ты с этой трубкой вонючей! Уж хоть бы табак человеческий курил, а то махру!..
Виктор подошел к печке, открыл чугунную дверцу и вытряхнул на холодную решетку несгоревший табак.
Тебе двадцать один год, продолжал Сирота, меряя шагами из угла в угол комнату. Ты уже старший лейтенант, командир звена. Вся грудь в наградах. Через год примешь эскадрилью. Война окончилась. Все двери открываются. Такие люди, как ты, скоро на вес золота будут.
Он остановился напротив Гая, запрятал руки глубоко в карманы галифе.
А допустим на минуту, что слухи о Федоре Садко не просто слухи Допустим, что он перемахнул. И торопливо добавил: Я не утверждаю, но допустим. Нас с тобой в этом случае еще вспомнят Но если ты свяжешься с его женой, твоя жизнь осложнится неимоверно. Все твои перспективы полетят в тартарары!