Командирская «Волга» стояла в тени ангара. Шофер еще издали улыбнулся Муравьеву, и он по-дружески кивнул ему. В ангар ТЭЧ они вошли через бесшумно распахнувшуюся дверку в огромных створчатых воротах. Прохладный от цементного пола воздух был настоян на терпких запахах авиационных лаков и солярки. Голоса гулко уплывали под высокий свод, дробились и гасли в ажурных конструкциях ферм. И люди, и боевой самолет в этом огромном здании казались игрушечными.
Белый отчитывал своего заместителя по тылу за какие-то безобразия на складе ГСМ, резко жестикулировал и выражался, не особенно выбирая слова. Но, увидев Муравьева, сразу сменил тон, протянул руку:
Дорогой ты мой, откуда?
Из краткосрочного, товарищ полковник.
Лена, Санька здоровы?
Да, спасибо.
Белый повернулся к заместителю:
Идите и сейчас же наведите должный порядок. Вечером проверю. Уж тогда на себя пеняйте. И тут же заговорил с Муравьевым: Когда человек раньше возвращается из отпуска, значит, в этом мире не все устроено правильно.
Хочу на Север.
Ты бы мог здесь быть еще целый месяц.
Не могу, Роман Игнатьевич. Работать хочется.
Ну, пойдем на солнышко, поговорим.
Толя Жук остался в ангаре. Белый лишь бросил на него какой-то любопытно-плутоватый взгляд и сразу отвернулся. А когда они вышли из ангара, Муравьев только теперь увидел красную «Яву» старшины Прокопенко. Старик наверняка уже все доложил Белому.
Так в чем дело? Роман Игнатьевич смотрел на Муравьева, как он умел смотреть еще в те далекие курсантские годы, когда он был для начинающих летчиков и учителем, и другом, и отцом.
Плохо, Роман Игнатьевич. Лена остается Леной. Дальше хуже. Что-то не стыкуется у нас.
Потому что болваном был, когда женился. Все шуточки вам. Что решили?
Пока ничего. Надо еще подумать. Но
Сынишку жалко.
Я постараюсь, Роман Игнатьевич, сделать все, чтобы он не чувствовал себя сиротой. Буду помогать, буду писать ему, буду приезжать.
Белый вытащил сигареты, закурил.
Что ж, может, так оно и лучше. Не от хорошей жизни на это идут. Видно, вправду надо. Белый помолчал. Через два дня к вам на Север летит транспортник И учти: будет замена, захочешь ко мне пиши. Пока живой все сделаю.
Спасибо.
Что еще? Смотришь как просишь.
Помогите Шелесту. Запутался он. И сам не выпутается. А летчик талантливый.
Я все знаю, давно догадываюсь, вдруг сердито сказал Белый и с размаху бросил в бочку с водой окурок. Ладно. Молодец, что просишь о нем. А завтра вечером приходи ко мне домой. К семи часам. И вдруг засмеялся. Старший сын мой родился. Надо рюмку чая выпить. Ира обещала цыплят табака. Какие-то особенные. С Верой Егоровой готовят. Так что не опаздывай. Он посмотрел в открытую дверь ангара, и по лицу его снова пробежала тень. Там все еще висел на специальных подпорках покореженный Женькин истребитель.
Когда рядом любимый человек, сказал после недолгого молчания Белый, это, брат, что запасной аэродром: в трудную минуту всегда примет Подумать, конечно, не лишнее, но смелых решений не бойся. Умные люди тебя поймут. Когда один из двух двигателей останавливается, лететь трудно
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Шелест прилетел домой рейсовым ИЛом. Его встречала только одна Катя. Рано утром он позвонил ей по срочному тарифу и, когда услышал торопливо-сонное «да-да», выложил как в телеграмме: «Прилетаю сегодня, рейс семьдесят пятый, встречай. Целую. Шелест».
Жень, это ты? наконец сообразила Катя.
Я, малыш. Все ясно? Повтори.
Сегодня, рейс семьдесят пять.
Умница. До встречи.
Больше она ничего не успела сказать, Женька повесил трубку.
Когда ИЛ набрал высоту, Женька перешел на свободное место у самого выхода и пробыл там до посадки. И как только к распахнутой дверке подали трап, Женька украдкой посмотрел на свои новенькие майорские погоны и первым вышел из самолета.
Катя ждала его у невысокой железной ограды, будничная и грустная. Словно попала на аэродром случайно. И только букет гвоздик, обернутый сверкающим целлофаном, свидетельствовал о том, что она кого-то встречает.
И то, что она была такой буднично-грустной и что, заметив Женьку, не пошла навстречу и даже не улыбнулась, а по-прежнему стояла у ограды, остудило клокотавшие в нем восторги от собственных успехов и не на шутку встревожило.
Женька шел к ней, все убыстряя шаг, и в такт его движению, будто из динамика, сверлило мозг: что-то случилось, что-то случилось, что-то случилось
Что-нибудь с ребятами?
С чего ты взял? Катя слабо улыбнулась.
Катя Но в чем дело?
Я поздравляю тебя.
Ну пойдем
Они вышли в привокзальный скверик, сели на потрескавшуюся от дождей и солнца скамейку. Катя отдала Женьке цветы, посмотрела на погоны.
Сам пришивал, майор?
Плохо?
Ну что ты? Разве ты можешь позволить себе что-то плохо сделать?
Катя Женька чувствовал, что Катя и хочет и не может порадоваться за него. Губы вздрагивают, вот-вот улыбнутся, а в огромных глазах горечь и обида. Ну скажи, что произошло? На работе?
У меня нет больше работы, Жень Ее плечи обмякли, а по щекам торопливо сбежали две тяжелые слезинки.
Очень далекая, непонятная Катина беда, слезой выкатившаяся из ее удивленных глаз, неожиданно тронула Женькино сердце. Он крепко обнял Катю и как ребенка прижал к себе. Она и плакала, как ребенок, то громко всхлипывая, то шмыгая носом. Женька молчал пусть уж выплачется и, не обращая внимания на любопытные взгляды прохожих, нежно ласкал ее, как первоклассницу, получившую первую плохую оценку. Постепенно Катя затихла, осторожно распрямилась, поправила юбку.
Все в порядке? спросил Женька и вытер своим платком Катины щеки.
В порядке.
А что было не в порядке?
Они еще пожалеют.
Безусловно, поддакнул Женька. Будут упрашивать
И будут.
Ну, рассказывай. Женька уже понял, что ничего серьезного не случилось, что ребята живы-здоровы, дом не сгорел, наводнения не было. А неприятности на работе явление преходящее, и, как потом выясняется, никакие производственные неприятности не заслуживают слез.
Гады они, вот и все!
Коротко, но неясно.
Историю с сетками ты знаешь. Партия ламп пошла в брак. Так вот за эту партию меня, Колышкина и Кристину понизили в должности, а естественно, и в окладе. Егорову вообще отстранил директор от дела. А потом из горкома комиссия. И пошло Забегали все, как суслики на пожаре. Брак-то дефектная комиссия должна утвердить. Хватились, а половина бракованных ламп уже ушла к заказчику. Я сразу увидела, что в акте заниженная цифра. И не стала подписывать. «Не подпишешь, говорит, весь брак за твой счет пойдет».
Кто говорит?
Да есть там у нас деятель. Латухин. За Веру остался.
Не подписала?
Подписала. Заявление об уходе с завода.
А с браком что?
Пусть горком этим занимается. Я все им высказала. И Латухину, и директору, и этим проверяющим. Пойду в школу и буду физику преподавать. И диссертацию защищу. Плевала я на них!
Женька засмеялся. Катя ему сейчас сильно напоминала забияку-воробья. Он хотел ей сказать об этом, но в динамике прохрипело, что прибывает самолет из Киева, а это значит уже половина второго. В два закончится обед, и тогда найти кого-нибудь в полку будет нелегко.
Ну, все, малыш, сказал он Кате. Все в норме. Сама понимаешь. При любом исходе у тебя есть моя спина, за которой можно всегда укрыться. А теперь о деле
Женька объяснил ей, какие необходимо продукты купить и что сделать до его прихода.
Майорскую звезду надо обмыть как положено. Придет человек двадцать. Я только в полк и сразу домой. Будешь мне помогать, я все сам приготовлю. Задача ясна?
Угу.
Выше нос.
Он усадил ее в такси и назвал водителю свой домашний адрес. Машина тихо пошла вокруг огромной клумбы, и он хорошо видел Катино лицо, пока такси не свернуло на прямую дорогу и не скрылось за зеленой стеной кустарника.
По дороге в часть Женька попытался представить, как его встретят однополчане: Муравьев, тот постарается изо всех сил держаться, напускать на себя солидность и обязательно отпустит какую-нибудь шуточку ехидную. Но в конце концов не выдержит и полезет обниматься.
Толя Жук, тот без всяких будет радоваться. Да, надо что-то сделать, чтобы реабилитировать его, оградить от незаслуженных ударов.
Белый опять построит полк и скажет: «Вот вам пример. Будете летать как Шелест будете и в званиях расти как он». Расцелует
Надо сразу, до построения, прийти в кабинет и все рассказать. Повинную голову меч не рубит. Да и время прошло, все окончилось в итоге нормально. Пусть доложит по инстанции, снимут с него взыскание Впрочем, вряд ли. Он-таки нарушил указания, заставил Толю Жука два самолета обслуживать. Тут не поможет эта исповедь. Разве что Толю Жука минует кара генеральская. Да и то, если уже наказали, взыскания не снимут. А вот ему, Шелесту, в испытатели путь закажут.
Женьке вдруг пришло в голову отчетливое сравнение, будто он снова запоздал с выходом из фигуры, и только неизвестно, какое дерево его поджидает впереди. И с этой минуты в его душе поселилось едва уловимое чувство тревоги где-то кольнет и затаится
Однако все сомнения остались за проходной полка. Первым его поздравил дежурный по КПП сержант. Шелест знал его в лицо, но фамилия из памяти улетучилась.
Разрешите, товарищ майор, пожелать вам расти до генерала.
Потом подошли летчики, технари, механики, и эти пожелания повторялись и повторялись, быть может, только в незначительно измененных вариантах. Те, кто знал Шелеста поближе, подчеркнуто звали его капитаном, намекая тем самым, что звание положено «обмыть». И Женька коротко парировал: «Сегодня, у меня дома, в девятнадцать ноль-ноль»
Когда он вошел в кабинет командира, Белый говорил по телефону. Видимо, с кем-то из старших, потому как при появлении Шелеста лишь кивнул головой на стул.
Закончив разговор, он встал, оперся руками на край стола.
Ну, докладывай.
Женька по всей форме доложил:
Представляюсь по случаю присвоения очередного звания «майор» и возвращения из командировки.
Вчера звонил генерал. Он доволен твоим выступлением. Поздравляю. Белый вышел из-за стола и подал Шелесту руку. И с майорским званием поздравляю.
Спасибо. Женьке показалось, что как-то уж очень сдержанно и официально говорит командир, но тут же съязвил в собственный адрес: «Хочешь, чтобы все на колени перед тобой падали?» А вслух сказал: Разрешите, Роман Игнатьевич, пригласить вас к себе на мальчишник. А то не признают майором.
И правильно, что не признают, полушутя-полусерьезно заметил Белый. Справлюсь с делами, приду. Не ждите меня. Что касается твоего перевода, поговорим завтра.
Ясно.
Катя твоя как? Переживает?
На ходу поговорили. Больше плакала.
Там Ирина моя у них разбирается. Кашу заварили, дай бог расхлебать!
Роман Игнатьевич, Женька взволнованно переступил с ноги на ногу, я хочу Мне с вами поговорить надо
Белый перебил его:
Завтра поговорим. Он взглянул на часы. Комдив ждет.
Выйдя из штаба, Женька сразу почувствовал, что ему невыносимо душно. После прохладного кабинета, с окнами на теневую сторону, прохладного коридора здесь даже среди деревьев воздух казался раскаленным, а безветрие делало его застоявшимся и тяжелым.
Женька снял китель, перекинул через плечо, поддев пальцем за вешалку, и уверенно зашагал к «перелетной» гостинице.
Муравьев наверняка спит. А что он еще может делать после обеда?
Но Муравьев не спал. Дверь в его номер была открыта. Раздетый до пояса, он сидел спиной к выходу за столом и что-то увлеченно читал. Женька подошел неуслышанным, потому что рядом с книгами перед Муравьевым стоял верещащий транзистор. Заглянул через плечо, но определить, что Муравьев читает, не смог.
Просвещаемся?
А, появился? Муравьев встал, протянул руку. Поздравляю. С успехом, с новым чином! Молодец!
С чином потом, вечером. Сегодня в девятнадцать ноль-ноль прошу быть у меня. Что хмуришься?
Толе Жуку обещал.
Он тоже будет у меня. К нему всегда успеешь.
Кто знает
Я знаю.
Ты вот как раз и не знаешь. Я завтра улетаю.
Куда?
К себе.
Случилось что-то?
Надо. Вопрос решенный.
Женька вдруг почувствовал себя так, как в день выпуска из училища, когда на вокзале у него украли чемодан. Ничего там ценного не было постельное белье да инструмент столярный, однако ощущение бессмысленной потери сразу омрачило долгожданный праздник.
Ему чертовски не хотелось расставаться с Муравьевым, терять его, хотя так или иначе разлука была неизбежной. Ошарашила больше неожиданность.
Не грусти, с улыбкой сказал Муравьев и хлопнул его по плечу. Нас ждут дороги, которые мы сами выбираем.
В его тоне и жестах чувствовалась абсолютная уверенность в правоте своего решения, и перечить ему, тем более отговаривать только зря терять время.
Ладно. Женька по очереди заглянул на обложки книг, которые так увлеченно читал Муравьев перед его приходом, и невольно удивился: Ницше и Толстой? Юг и Север Ты даешь!..
Не познав крайностей, не узнаешь, где середина. Муравьев отодвинул книги в сторону и высыпал на стол из кулька яблоки. Угощайся.
Спасибо. Женька взял яблоко, вытер его о подкладку кителя и с хрустом откусил розовый бочок. Что нового здесь?
Сам позавчера приехал.
Муравьев, вопреки Женькиным ожиданиям, был сух и сдержан, разговор не получался, и откровенничать не хотелось. Видимо, дома не все ладно, если прервал отпуск и сам решил возвращаться к белым медведям. А для подобных признаний нужен особый настрой. Ничего. Расскажет.
Грустный ты какой-то.
В природе все разумно. У тебя вот на двоих радости. Все, значит, компенсировано.
Муравьев вдруг улыбнулся и посмотрел Женьке в глаза:
Ну, что ты хочешь спросить?
У меня целая пачка вопросов Поговорить надо основательно. Приходи. И прихвати Толю Жука. Мне некогда его разыскивать. Надо Кате помочь.
Ладно, придем. Муравьев легонько подтолкнул Женьку в плечо. У меня тоже дел дай бог управиться!
Когда Женька подходил к проходной, его, обдав легкой пылью, обогнал на мотоцикле бывший старшина Прокопенко. Оглянулся и, не останавливаясь, выскользнул в открытые ворота. Обычно он к Шелесту льнул и всегда набивался сам подвезти до дому после полетов. А тут старику изменило зрение не узнал. Оглянулся, посмотрел майор. А Шелест капитан. Сейчас, наверное, едет и думает до чего же бывают люди похожие.
Женьке вдруг стало весело. И хотя где-то в глубине сознания тлела неугасшая тревога, веселое настроение у него сохранилось до самого вечера. Он разыграл по телефону Катю, шутил с таксистом по пути в детский сад, потом всю дорогу разыгрывал Юрку и Геру: то задавал им бессмысленные загадки, то откровенно надувал, а потом заразительно смеялся над их несмышленостью.
Домой они явились возбужденными и в развеселом настроении. Катя уловила это настроение и тоже будто включилась в их игру. Но где-то около семи вечера она махнула рукой:
Не трогайте меня! Скоро люди придут, а еще дел сколько.
Женька посмотрел на часы и приказал близнецам уматывать на улицу.
Далеко не уходите. Играйте, пока не позову. Ясно?
Конечно, ясно, ответил за двоих Юрка.
К семи часам никто не пришел.
И хорошо, сказала Катя, а то было бы неловко.
В половине восьмого она повторила:
И хорошо, что их нет. Все сделали. Сейчас переодену платье и будем встречать твоих гостей, товарищ майор. Она подошла к Женьке и чмокнула его в щеку.
Женька ободряюще улыбнулся, он заметил, что Катя, как и он, начинает волноваться, хотя причин для волнения не было. Разве что коллективное опоздание гостей.
Когда часы показали восемь вечера, Катя спросила:
Ты не ошибся, когда приглашал ребят?
На девятнадцать сказал.
Все, наверное, поняли, что на девять вечера.
Катя его успокаивала. Она видела ему не по себе. А он терялся в догадках и никак не мог понять, что случилось. Совещание? Или по тревоге подняли полк? Он бы знал. В доме живут летчики других эскадрилий тут бы все уже гудело Видимо, Белый получил от комдива ценные указания и теперь вот доводит их до всего личного состава.
Женька снял трубку и набрал номер дежурного по полку. Сразу же почувствовал, что перепутал две последние цифры, нервно ударил по кнопкам рычага и набрал номер заново.