Пришел Пантелей. Весело поздоровался. В его глазах притаились непонятные хитринки. Виктор Гай сразу почувствовал, что пожаловал Пантелей неспроста. Но ни о чем не спрашивал; знал, что тот сам все расскажет.
Пантелей подошел к рабочему столу Виктора Гая, заинтересованно вгляделся в исписанные формулами и цифрами листы, и глаза его сразу погасли.
Хочешь кофе?
Если б с коньяком
С чего вдруг?
Жизнь веселая
По такому поводу можно и с коньяком. Виктор Гай достал из книжного шкафа бутылку и две рюмки. Держи.
Пантелей взял рюмку, посмотрел зачем-то на свет.
Не жадничай, наливай полную.
Перебьешься.
Не отдам телеграмму, пригрозил Пантелей и с деланным равнодушием посмотрел куда-то в угол.
Какую? удивился Виктор Гай.
Наливай полную.
Вымогатель, сказал Виктор Гай и до краев наполнил рюмку Пантелея. Говори.
Что говорить, на, читай
Виктор Гай, не выпуская из рук рюмку и бутылку, развернул серый телеграфный бланк:
«Встречай воскресенье поезд девяносто первый Н а д я А н д р е й».
Это какой же, девяносто первый?
Минский.
Виктор Гай отдал Пантелею свою рюмку и бутылку с коньяком, разгладил телеграмму на ладони, подумал секунду-другую и начал крутить телефонный диск.
Справочное вокзала ответило, что девяносто первый прибыл полчаса назад.
Что же делать, черт побери?! Виктор Гай растерянно метался взглядом по комнате. Почти шесть лет прошло с того дня, как Надя уехала в Новосибирск. Она ни разу не приезжала в Межгорск за эти шесть лет, хотя встречались они сравнительно часто. То отпуск проводили вместе у моря, то к Андрею в училище ездили, то Виктор Гай попутными самолетами залетал в Новосибирск. И вот вдруг без всякого предупреждения встречайте
Ничего не надо делать, спокойно сказал Пантелей, сиди и жди. Они вот-вот появятся.
Он уже наливал себе третью рюмку. С тех пор как в Межгорск приехала Ольга с ребятами, Пантелей почти совершенно перестал пить. На вечере ли каком, на официальном ли торжестве у него была норма стакан сухого вина.
Что с тобой? спросил Виктор Гай, когда Пантелей опрокинул третью рюмку и начал наливать четвертую. Что случилось?
Если б я знал, сказал он. Немного подумал, залпом выпил четвертую рюмку и поставил бутылку в книжный шкаф. Просто захотелось напиться.
С Ольгой поссорились?
Да ну Разве она допустит ссору?.. Просто захотелось выпить.
Ну, если просто Кофе будешь? Не хочешь. Тогда бери яблоки. Сядь и погрызи. А я хоть чуть-чуть уберу.
В комнате действительно царил «холостяцкий порядок». Все вещи, правда, имели свои места: стаканы и чайник на табуретке, одежда на спинках стульев, скомканные листы бумаги «аккуратной» горкой под столом, книги везде. На столе, под столом, в шкафу, на каждом стуле, в кресле, под подушкой и даже под кроватью
Виктор Гай пытался на ходу что-то изменить в этом устоявшемся «порядке», но все его попытки еще больше усугубляли беспорядок. Он понял это, с досадой скомкал и швырнул под стол еще одну бумажку.
Распахнул шкаф, снял с вешалки белую нейлоновую рубашку, надел ее, застегнул все пуговицы, хотел повязать галстук, но узел почему-то не получался. Он бросил галстук на полку и, расстегнув верхнюю пуговицу, закатал выше локтей рукава.
И только теперь заметил, что на ногах у него старые потертые кеды. Надел черные замшевые полуботинки. Подарок Нади. Она без всякого предварительного согласования завела его в обувной магазин, попросила у продавца эти полуботинки и заставила примерить их. Туфли оказались впору. Надя выбила чек и подала продавцу.
Считай, что я тебе сделала подарок, сказала она, когда Виктор Гай хотел возразить.
Он так бережно не относился еще ни к одному подарку, разве что к трубке Федора. Впрочем, не так уж много ему подарков дарили. И хотя Надя сделала это буднично, без особой причины и должной торжественности, он оценил ее порыв, угадал в нем глубокую заботу и нежность и дорожил подарком.
Пантелей молча наблюдал за суетой Виктора Гая и думал о чем-то своем. Когда Гай стал чистить трубку, Пантелей совершенно неожиданно разоткровенничался.
Главное, когда ты сам в себе человека уважаешь, заговорил он ясно, без тени опьянения; видимо, возбуждение было настолько высоким, что алкоголь не замутил ему голову. Когда же сам к себе уважение теряешь, это беда, Витя
Виктор Гай молчал. Он знал, что теперь Пантелей выскажется до конца.
Я Федору два года готовил самолет, в бой его выпускал Я знал его не хуже тебя. И все эти годы верил. Не всегда. Были минуты Но я знал ты веришь. И сам снова начинал верить В дружбу нашу верил. Здорово было, когда мы Надю привезли Впрочем, все это не то Понимаешь, что-то случилось Не могу больше. Старший лейтенант. Как вспомню, что я старший лейтенант, противен себе Я всегда плевал на чины. Я дело свое люблю. Самолеты люблю. И они меня любили. А теперь не хотят. Не нужен им старший лейтенант. Техник. Не нужен, понимаешь? Разборчивыми стали. Инженера им подавай
Постороннему человеку эти путаные слова могли показаться пьяной болтовней. Гай был не посторонним. Он отлично понял Пантелея.
Впрочем, «понял» не то слово, которым можно было определить вдруг возникшее в душе Виктора Гая ощущение. Он почувствовал боль друга, почувствовал и разделил ее. Ему хотелось сказать Пантелею какие-то самые необходимые слова, но не нашел их. Он знал: Пантелеева беда обернулась его виной. Где-то, когда-то ему не до Пантелея было, а именно тогда больше всего он, Виктор Гай, нужен был Пантелею. От него, Виктора Гая, во многом зависела судьба Пантелея. А он не оглянулся, пошел и пошел себе вперед, в гору все, в гору Тогда мог подать руку, теперь уже не дотянуться слишком далеко
И Ольга меня стыдится, продолжал Пантелей. Куда бы ни собрались, просит гражданское надевать. Неловко ей со старшим лейтенантом ходить Иначе как Пантелеем меня никто и не называет. Лейтенанты, что в сыновья мне пойдут, туда же Думаешь, не знаю, над чем ты сейчас бьешься, он кивнул на стол, где были разложены чертежи и листы бумаги, исписанные формулами, над дешифраторами. Не по моей это части, но любую деталь могу тебе изготовить. Руками. А тебе не руки, голова нужна. Только в формулах я балбес Все на слух да на глаз.
За это тебя и ценят, вставил Виктор Гай.
Ценят, тихо согласился Пантелей. Просто не знают, что я уже в тираж выхожу. В каждой новой машине сотни новых загадок для меня. Я просыпаюсь ночами со страхом, что вчера забыл что-то проверить, что-то не так сделал.
И вдруг он круто переменил разговор:
Я бы ушел Тебе не до меня. Но хочется взглянуть на Андрейку и Надю. Давно ее не видел
Они помолчали. Виктор Гай наконец набил табаком трубку, закурил.
Безвыходных положений не бывает, сказал он. Что-нибудь придумаем. И Сирота виноват, и я, и ты тоже. И вместе с тем каждый из нас по-своему прав. Жизнь нас поставила в такое положение Война
В это время в коридоре заверещал звонок. Гай взволнованно разогнал под пояском складки рубашки, затолкнул ногой под диван комнатные туфли и, поправив волосы, вышел в коридор. Пантелей встал, одернул китель.
Андрей был в новеньком парадном мундире. Он четко шагнул в распахнутую дверь, легко вскинул выпрямленную ладонь к фуражке с золотым «крабом» и таким же золотым пояском вместо ремешка и четко доложил:
Товарищ подполковник, лейтенант Садко прибыл во вверенную вам часть для прохождения дальнейшей службы!
Вольно, вольно, смутился Виктор Гай.
В офицерской форме Андрей был вылитый Федор, даже голос звучал как у отца. А по ту сторону порога с ослепительной улыбкой на лице стояла Наташа.
Ну входи, Ювента. Или Лампеция?.. Или как тебя еще можно назвать. Прямо как с обложки журнала Виктор Гай уже овладел собой и заговорил с присущими ему легкостью и юмором.
С Андреем обнялись, расцеловались. Нату Виктор Гай не решился целовать, что-то удержало его. Он ждал, когда появится Надя, но Андрей, перехватив его взгляд, сказал:
Мама не приехала.
Виктор Гай даже сразу не понял, что за этими словами, и, продолжая улыбаться, спросил:
А телеграмма?
Она передумала в последнюю минуту, сказал Андрей и, увидев Пантелея, весело закричал: Дядь Пантелей! Сколько лет, сколько зим! И тут же огорчился: Все старший лейтенант?
Пантелей махнул рукой дескать, в этом ли дело. Взял Андрея за плечи, повернул к свету, тихо сказал:
Весь в батьку.
Правда? удивленно обрадовался Андрей.
Он хотел еще что-то спросить, но подошла Наташа. Когда они стали рядом, он качнул головой и неожиданно изрек:
Прямо как у Толстого князь Андрей и графиня Натали.
Сравнение всем понравилось. Начались обычные расспросы: как ехалось, как отдыхалось, вспомнили какие-то шутки про носильщиков и проводников, но все это было где-то далеко-далеко от Виктора Гая. Происходящее воспринималось через слова Андрея: «Мама не приехала Передумала в последнюю минуту» Значит, снова одинокие вечера, томительное ожидание писем, тоскливая зависть к уезжающим за город парам и вечно ноющая боль у сердца. Будет ли этому конец? И когда?..
Друзья по службе Сирота, Пантелей, даже Ольга все ему уже не раз намекали: или любите в открытую, или забудьте друг друга, каждый из вас достоин лучшей судьбы и сможет устроить жизнь по-иному. Не надо обманывать себя.
Конечно же, смогли бы. А разве они клялись беречь друг другу верность? Даже наоборот Надя не раз говорила, шутя правда, что если она встретит человека, которого сможет полюбить, то, не задумываясь, покончит со своим холостяцким образом жизни. И Виктор Гай верил, что, если она встретит такого человека, все будет именно так. Но он еще больше верил в другое: пока он жив и пока любит ее, она не встретит такого человека. Потому что ему тоже никто не мог заменить Надю и никого ему не хотелось даже сравнивать с ней. И когда он пытался представить на ее месте Наташу, представить, как она целует его, ему становилось смешно, потому что все представляемое мгновенно переносилось на сцену, в опереточные декорации, а сам он в зрительный зал.
Я голодная, просто жуть, заявила Наташа. И могу на нервной почве натворить глупостей. Будете отвечать перед моими стариками.
Еще неизвестно, вернутся ли они сегодня, вставил Андрей. За ночлег мы с тебя потребуем контрибуцию.
Я, между, прочим, здесь не гость, а командированная. Могу в гостинице поселиться.
Сейчас мы приготовим великолепный стол, пообещал Наташе Виктор Гай. Только помогите мне.
Дядь Пантелей. Андрей открывал чемодан. Я орешков кедровых привез. Хотите попробовать?
Подойдя к столу, Ната быстро окинула взглядом чертежи и записи Виктора Гая. Всматриваясь в схемы, сказала, между прочим:
Вы рискуете.
В каком смысле? спросил Виктор Гай.
Сами знаете. Там из-за Надежды Николаевны мужчины скоро стреляться будут
Я должен радоваться или огорчаться?
С перспективой жить надо. Как я.
Это в каком смысле?
Думаю стать княгиней Садко.
А князь как?
Просит руку и сердце.
За этим и приехали в Межгорск?
Нет. Он служить, а я в командировку. От конструкторского бюро. У меня задача скромная: вспомогательные приборы. И если не ошибаюсь, вас волнует нечто похожее, она кивнула на лист ватмана.
Об этом потом. Теперь главное не дать умереть голодной смертью очень красивой девушке.
Вы, кажется, волнуетесь комплимент весьма прямолинеен.
Это точно, сознался Виктор Гай. Но для начала сойдет
К ним подошел Пантелей:
Не махнуть ли мне в «Гастроном»?
Конечно, махнуть, тут же поддержала Ната. Мне сухого вина и «Тузика». И колбасы. Люблю колбасу. А я пока уборкой займусь. Можно? повернулась она к Виктору Гаю.
Разрешим? спросил он у Андрея.
Все-таки гостья, пожал тот плечами. Неудобно отказывать.
Тронута вниманием, кивнула Ната головой и с очень серьезным видом стала убирать со стульев посуду.
Андрей и Виктор Гай тоже подключились к этой работе.
Когда Ната зажгла на кухне газовую колонку и начала мыть посуду, Андрей тихо спросил:
Что с Пантелеем?
Потом расскажу Здорова мама?
Не понравилась она мне в этот раз. Нервничает, плачет по пустякам Прощались прямо смотреть не мог на нее.
Гай прижал в трубке табак, прикурил, отошел к окну. Андрей помедлил немного и тоже подошел к окну:
Не вправе я вас судить Но зря вы так Ради чего? Разве нам было плохо вместе?
Гай посмотрел на Андрея и понял, что рядом с ним стоит уже не мальчик, а мужчина. Появившаяся между бровями кривая складочка сделала его еще больше похожим на отца. В улыбке, в манере причесывать волосы, в умении внимательно слушать собеседника и неторопливо отвечать на вопросы, в горящей во взгляде убежденности во всем он напоминал фронтового летчика Федора Садко.
В двух словах это не объяснишь, Андрей, сказал Виктор Гай и глубоко затянулся. Мы не могли иначе. И чтоб положить конец этому разговору, спросил: Где с Наташей встретились?
Сибирь ей показывал, просто ответил Андрей. Мы здорово попутешествовали. Трое суток жили в Иркутске на дебаркадере. Были на Байкале, по Енисею плавали. В Саянах бродили. Было интересно. Говорят, она талантливый конструктор. Видел ребят из их конструкторского. С уважением о ней рассказывают.
А к нам зачем?
Ей можно было ехать в любое другое место, в любой полк. А тут дом, мама, папа
Прибористка?
Ее профиль безопасность. Приборы объективного контроля.
Интересно
Он сказал это спокойно, хотя уже мысленно готовил в адрес конструкторов горячий обвинительный монолог. И как только Ната вошла в комнату, он набросился на нее как из-за угла:
Значит, приборы конструируете? И думаете там, в своем конструкторском, что здесь у командиров эскадрилий свободного времени навалом? Им, дескать, делать нечего, пусть по нескольку суток изучают шифрограммы ваших приборов, Так, да?
Не понимаю, удивленно сказала Ната.
В этом и беда. Ну да ладно. Поживете у нас, поймете. Я вас попрошу поработать с вашими шифрограммами хотя бы недельку.
Вы меня ставите в тупик. Я все еще ничего не понимаю.
Ната и в самом деле выглядела несколько ошарашенно. Виктор Гай пояснил:
Каждая кривая на пленке шифрограммы требует десять-пятнадцать минут на дешифровку. На пленке таких кривых свыше десятка. А когда кончаются полеты, у командира эскадрильи свыше десяти таких пленок. Чтобы с ними разобраться, ему нужен рабочий день. А кроме этого, ему еще надо плановую таблицу составить, самому подготовиться к очередным полетам, решить кучу вопросов с механиками и техниками да побывать, как минимум, на одном совещании. Проясняется?
Да.
Нужен дешифратор. Чтоб заложить ленту, нажать кнопку и все данные налицо: высота, скорость, количество оборотов турбины, частота пульса и так далее.
Ясно, товарищ подполковник.
Тогда накрываем стол. Вот и Пантелей
За столом вспоминали всякие были и небылицы. Ната пела, Андрей и Пантелей подпевали ей. Пели про доброе и злое небо и про летчика, который является одновременно и другом неба, и его подданным.
Предложение у меня есть, тихо шепнул Андрей Виктору Гаю. Дадим сейчас маме телеграмму: «Выезжай немедленно» и точка. А?
Виктор Гай мгновенно представил, как Надя развернет бланк, побледнеет и бросится на аэродром. И будет всю дорогу думать, волноваться, то и дело причесывать свои короткие упрямые волосы, смотреть поминутно на часы, а в конце концов окажется, что вызвали ее от нечего делать.
Заманчиво, Андрюшка, но ужасно глупо, задумчиво ответил Виктор Гай.
И Андрей в тон ему продолжил:
Рассудку вопреки, наперекор стихии
А Виктору Гаю вдруг показалось, что нет на свете никакой Нади. Нет, не было и не будет. А был только давным-давно какой-то полусказочный-полуправдивый сон. И он поверил однажды в этот сон, а потом еще и еще вспоминал его и не заметил, как потерял грань между реальностью и фантазией.
И, поймав себя на этой мысли, Виктор Гай грустно улыбнулся и попытался разобраться в неожиданной путанице.
Кого он любит? Надю? Но выходит, что нельзя любить человека, если его нет рядом, если только осталась память о нем. Значит, он любит память. Но можно ли память любить? Ведь память не материальна. А что такое любовь? Что это за чувство, когда без всяких причин хочется одновременно и смеяться и плакать? Что это за чувство, которое не подвластно ни времени, ни расстоянию? Что это за чувство, с которым человек, даже умирая, называет себя счастливым и, потеряв любовь, даже будучи на вершине славы, остается несчастным? Знает ли кто-нибудь, почему появляется это чувство и почему уходит? И почему не хочет уходить, когда его гонят, бегут от него?