Таня не удивилась такому приему, так как хорошо знала Семечкина. Он и в прошлый приезд потряс ее своей убийственной флегматичностью. Как мог этот полуграмотный человек занимать пост председателя поссовета?
Ну-ну, повторил Семечкин, и это «ну-ну» означало, что Таня может присаживаться и что он готов ее выслушать.
Она присела и, вздохнув, приступила к делу. Прошло немало времени, прежде чем ей удалось вытянуть из Семечкина более или менее вразумительные и определенные ответы, то есть узнать то, что ее интересовало. Из четырех народных заседателей один уехал по делам в тундру, а трое находились в поселке, и их можно было в любую минуту вызвать. Вести протокол судебного заседания могла секретарь поссовета Катюша Рультына, только надо было с ней предварительно договориться. Можно было бы сейчас, но Катюша ушла в правление колхоза, а когда вернется, Семечкин не знает. Ему было все равно, где Таня будет проводить судебное заседание. Хочетв клубе, только надо накануне хорошенько натопить печки, хочетв его кабинете. Таня выбрала кабинет, поскольку считала, что дело Копылова особого внимания не привлечет и те немногие, кто пожелает послушать, смогут вполне поместиться в кабинете.
Устав от разговора с Таней, Семечкин широко зевнул и сонно сказал:
Надо его засудить пошибче. Он тут приезжал зимой, я навел кой-какие справки. Темная картина получается.
А что такое? спросила Таня.
Шашни крутил, любовницей обзавелся, отседова и растрата. Откедова ж еще?
Ну, это одно другого не касается, твердо сказала Таня.
Касается, снова зевнул Семечкин. Шашни надо пресекать, а не попустиль попускаль запутался он в длинном слове и, не совладав с ним, закончил:А не попускательствовать. А по моему мнению, получается, бабник он и ворюга.
Уходя, Таня спросила, сколько времени займет у Копылова дорога.
Во вторник, значица, завтра, выедетв середу будет, ответил Семечкин, глядя мимо Тани ничего не выражающими глазами. И сонно забубнил:Я там не бывал, дороги не знаю. Слыхал, дорога голая, пурги с осени до весны метут. На двести километроводна избушка. Со вторника на середу там переночует, в середу к вечеру будет. Сам я на материк собираюсь, так что в Белый Мыс не наезжал
Семечкин еще говорил бы и говорил, монотонно выталкивая из себя слова, если бы Таня не решилась его перебить.
Спасибо, я все поняла. До свидания.
«Ну, кто их выбирает, этих Семечкиных, кто рекомендует?»с досадой спрашивала она себя.
Она знала, что рекомендует райисполком, и потому с грустью подумала о его председателе:
«Ведь не глупый же человек Андросов, неужели не понимает? Или не бывал здесь никогда, не видел?»
Идти в пустой дом зоотехника и одиноко сидеть там ей не хотелось, и она пошла к Лене.
В коридоре никого не было. Все двери в комнаты закрыты. За ними тоже тишина. Но одна из дверей все же отворилась. В коридор вышла низенькая черненькая женщина с книжкой в руке, закрыла за собой двери в комнату. Но двери тут же приоткрылись, выглянули две девочки в длинных нижних рубашках, хихикнули, переглянулись и исчезли.
Здравствуйте. Вы Татьяна Сергеевна? Я вас сразу узнала, мне Какля говорил, улыбаясь, сказала она, подходя к Тане. Елена Андреевна на уроках, но вы раздевайтесь, посидите с нами, мы «Школу над морем» читаем.
Таня сразу догадалась, что это жена Антона Какли, та самая воспитательница интерната, которая играет с ребятами в «квачика». Она уже собралась снять пальто и остаться, но потом подумала, что ей не хочется слушать «Школу над морем», а ребятам хочется и что вообще она сейчас здесь лишняя.
Нет, я на минутку зашла, у меня еще дела, сказала Таня.
Но вы приходите. Обязательно. Хорошо? настойчиво просила жена Какли.
Обязательно! пообещала Таня и ушла.
Она решила сходить в магазин, купить чего-нибудь поесть.
На дворе быстро темнело. Зажглись фонари и окна в домах. Снег заискрился. По улице промчался парень на собачьей упряжке. Нарты раскачивались, пылили снегом. Из одного двора лениво вышла собака, нехотя тявкнула и снова побрела во двор. Больше до самого магазина Таня никого не встретила.
Продавщица, как и работница почты, тоже была знакомая. Она узнала Таню, и, так как в магазине, кроме их двоих, никого не было, они поговорили о том о сем, и опять-таки о гриппе, которого никогда не было в поселке и вдруг появился.
А вы снова по тому же делу? спросила продавщица.
Снова, сказала Таня, складывая в авоську свои покупки.
А большая у него растрата? полюбопытствовала продавщица.
Как вам сказать уклонилась от прямого ответа Таня.
Надо же! покачала головой продавщица. И рассудительно сказала:А все же и по виду есть в нем что-то такое. Он когда был зимой в поселке, я к нему приглядывалась. Придет, накупит всего, конфет дорогих, например, или шоколаду наберет, зыркнет на тебя и пошел себе молчком. По виду тоже человека раскусить можно, особенно если деньгами сорит.
Да, возможно, рассеянно согласилась Таня, расплачиваясь.
Она вышла на крыльцо и увидела Лену. Та быстро шла к магазину, размахивая портфелем. Таня остановилась, ожидая ее. Потом вместе, с Леной снова вернулась в магазин. Лена купила хлеба и пачку чая, и они вышли на улицу. Таня рассказала о встрече с Семечкиным и о радиограммах. Лена знала о ее отношениях с Костей и, услышав о радиограмме и о том, что он приедет, удивилась:
Вы что же, помирились?
Да как тебе сказать Вообще, да.
Странно.
Почему странно?
Да так, неохотно ответила Лена.
Ты чего такая хмурая? спросила Таня.
Я? Нет. Тебе кажется. Все нормально.
Но Таня уловила холодок в голосе Лены.
Ты что, обижаешься? напрямик спросила она. Из-за Павла?
Глупости, сказала Лена.
Разве я не могла высказать свое мнение?
Конечно, могла
Нет, я вижу: ты обиделась.
Ничего подобного.
Ладно, а ночевать все-таки приходи.
Конечно, кивнула Лена. Я немножко побуду с ребятами и прибегу.
Таня ждала ее весь вечер, но Лена так и не пришла.
«Обиделась,теперь уже твердо решила Таня. Вот и говори друзьям правду».
6
Среда прошла, за ней четвергКопылов не приезжал. Каждый день Таня по нескольку раз заходила на почту и в поссовет, но никаких известий от него больше не поступало.
Я вам что говорил? бубнил в ответ на ее недоумение Семечкин. Я вам говорил, что он за тип? Совсем он оттедова не поехал и не поедет. Какой ему резон? А может, в избушке пережидает. С другой стороны, дорога голая, пурга могла прихватить.
Таня попросила Семечкина связаться по радио с поссоветом Белого Мыса, надеясь хоть так что-нибудь узнать о Копылове.
Ничего они вам такого на ваш счет не ответют, равнодушно сказал Семечкин. Ихний радист аппарат не бросит, в поссовет узнавать не пойдет. Не забудет, так к вечеру сходит, а завтра его другой раз вызывай. А забудет, так завтра обратно зазря выйдет.
Все равно надо связаться, упрямо настаивала Таня.
Надо так надо, сдался наконец Семечкин и нехотя взялся за телефонную трубку.
Он вызвал местную радиостанцию и долго, путано объяснял кому-то, зачем нужно связаться с Белым Мысом и что там нужно узнать. Таню раздражала его медлительность и бестолковость.
Сказали ждатьсообщил Семечкин, кладя на рычаг трубку.
Ждать пришлось часа два. Все это время Семечкин, согнувшись над столом, изучал какое-то постановление или решение, отпечатанное на двух листках папиросной бумаги. Он читал его с начала и с конца, с конца и с начала, шевеля при этом губами и, казалось, заучивал наизусть.
Смысл, крывшийся в папиросных листках, остался бы, конечно, неизвестен Тане, если бы Семечкин не сказал, тяжко вздохнув:
Пожарники оно и есть пожарники, опосля пожара тревогу поднимать. Он приподнял папиросные листки и пожаловался Тане:Мы еще в июле месяце план труски сажи в печах досрочно выполнили и сведения направили, а райинспекция обратно указывает тот же вопрос.
Что же она указывает? усмехнулась Таня.
Указывает обратно осеннюю труску провести, вроде мы в июле месяце печной вопрос не решали, объяснил Семечкин и добавил:А того не знают, что от июля месяца до сей поры трубы сажей не успели обрасти.
Вот вы им так и ответьте, сказала Таня, сдерживая улыбку.
Как это так ответить? Мы обязаны исполнение в цифрах в райинспекцию представить, не согласился Семечкин и, подумав, решил:Ладно, покедова мероприятиев других нету, проведем обратно труску спервоначалу.
Наконец позвонил радист и сообщил, что Белый Мыс не отвечает, а почему, неизвестно.
Я вам что говорил? Я вам говорил, ничего не узнаете! победоносно изрек Семечкин.
Так она и ушла ни с чем.
Все эти дни Таня виделась с Леной: либо сама ходила к ней, либо Лена приходила ночевать. Лена объяснила, что в тот вечер приболела жена Какли и она осталась за нее дежурить, потому и не пришла, как обещала. Обе они не вспоминали больше о Павле и не заговаривали о нем, словно его и не было. Но он все-таки был. Он по-прежнему приходил к больным ребятам и задерживался иногда у Лены выпить чайку. Таня все больше укреплялась во мнении, что он какой-то стесняющийся, смущающийся, робеющий, а в общем и целом типичная мямля.
Дел у Тани никаких не было, заняться ей было нечем, и она добросовестно выполняла наказ Тихона Мироновича: топила печку, поливала два щуплых кактуса, росших в консервных банках на подоконнике в кухне, и часами разгадывала кроссворды в старых «Огоньках», которые обнаружила в кладовке.
Пришел вечер. Таня опять засела за кроссворд и ожидала Лену, которая должна была зайти к ней, возвращаясь из интерната. Кроссворд попался легкий, но два слова никак не отгадывались: остров в Аравийском море на «с» и огородное растение из восьми букв. Острова на «с» она не знала, огородных растений знала много, но никакие «моркови», «капусты», «помидоры» и прочее не подходили.
На дверях звякнула клямка, кто-то вошел в сени. Таня поспешила навстречу, думая, что это Лена. Но вместо Лены вошла незнакомая пожилая женщина в полушубке и большом клетчатом платке.
Здравствуйте, а я за вами, сказала она. Глафира Дмитриевна прислали, чтоб вас к ним позвать.
Меня? Зачем? удивилась Таня. И тут же сказала:Ко мне Лена вот-вот должна прийти.
А Елена Андреевна уже там, ответила женщина. А без вас, сказали, чтоб не возвращаться.
Ну, хорошо, пожала плечами Таня и стала одеваться. Потом снова спросила:Ну, а зачем все-таки?
Да пойдемте, не бойтесь, мягко ответила женщина. Я вас до самого дому доведу, а сама вернусь. И охотно объяснила:У меня еще половина классов неприбрана, я ж уборщицей в школе.
Смолякова жила далеко, на краю поселка. Женщина, должно быть, спешила, поэтому, сокращая дорогу, вела Таню по каким-то закоулкам, мимо сараев и складов, сворачивала в чьи-то дворы. На них гавкали собаки. Женщина покрикивала на собак, легко перелазила через невысокие заборчики. Она шла мелкими шажками, но так быстро, что Таня едва поспевала за нею.
Наконец они очутились во дворе большого дома. Все окна ярко горели. В доме слышался шум, за занавесками мелькали тени.
В коридоре Таню встретила раскрасневшаяся Смолякова, наряженная в лиловое панбархатное платье с огромным позолоченным пауком на вырезе.
А-а, пришла! Ну, раздевайся, раздевайся! басом пропела она.Поняла теперь, как у нас вечеринки справляются? Решилии собрались мигом.
Не успела Таня сообразить, что к чему, как очутилась среди гостей. Вечеринка была в разгаре. Гости уже порядком выпили и шумели каждый о своем.
А ну, тихо! крикнула Смолякова и торжественно представила Таню:Прощу любить и жаловатьнаш районный народный судья Татьяна!
Опять стало шумно. Таню усаживали, ей наливали, кричали «Штрафную!», пододвигали закуски. Таня заметила Тину Саввишну, сидевшую рядом с Антоном Каклей и его черненькой женой. Она кивнула им, огляделась и, не увидев Лены, спросила о ней у Смоляковой, которая накладывала ей на тарелку салат из свежих помидоров.
Придет, придет, никуда не денется! Ты ешь, не стесняйся, помидоры за Полярным кругом не каждый день бывают. У меня еще арбуз подаваться будет. Это вон Тимофей с Василием кубанских из отпуска привезли, сказала Смолякова, кивнув на двух парней, сидевших рядышком на другом конце стола.
Оба парня были одинаково плечистые, да и одеты были одинаково: в серых свитерах, а поверх них легкие безрукавки из оленьего меха. Таня взглянула на парней и улыбнулась им, точно поблагодарила за редкостные кубанские деликатесы. А Смолякова тут же сказала парням:
Эх вы, а еще прорабы, еще женихи! Хоть бы встали, даму поприветствовали! Слышишь, Василий?
Парни перестали жевать, неловко задвигались за столом, и один из них мгновенно поднялся, обтер ладонью рот и шутливо поклонился Тане.
Прораб Василий Южаков, бодро представился он. Показатели работы всегда в ажуре. Квартальный план по участкусто тридцать процентов. Наряды закрываем досрочно, актированных дней не допускаем.
Все засмеялись, и громче других Смолякова.
Он у нас шутник, пробасила она над ухом Тани. А на Тимофея не обращай вниманияэто красная девица на выданье. Ты только глянь, как он краской обливается.
Всегда вы, Глафира Дмитриевна, меня с теневой стороны выставляете, сказал Тимофей, не поднимая глаз от тарелки и в самом доле заливаясь краской.
Потомулюблю тебя, Тимоша, ответила Смолякова и снова наклонилась к Тане:Они молодежь, а я им как мать родная. Да ты ешь, ешь, соловья баснями не кормят!
За Таней так ухаживали, так радушно ее принимали, что она не смела ни от чего отказываться и, выпив штрафной стакан вина, вскоре выпила еще один.
Где-то в середине вечера, когда уже были произнесены десятки тостов за хозяйку и хозяина, за Север, за помидоры, за отпуск в Крыму, за белых медведей и так далее и так далее, когда содержимое в графинах заметно поубавилось, когда завели патефон и начались танцы, Таня кое-как разобралась, кто здесь, чей муж, кто чья жена и как кого зовут.
Гости вели себя по-разному. Антон Какля все время о чем-то тихо разговаривал с женой, Тина Саввишна неподвижно сидела в уголке дивана, строгая и молчаливая. Павел, который тоже оказался здесь, все время чокался с хозяином дома, тучным, лысеющим мужчиной. У окна сидела немолодая, некрасивая женщина, худая, ярко накрашенная, в черном платье с глухим высоким воротом. Крупные печальные глаза ее с тоской следили за танцующими. Иногда женщина нервно покусывала губы, иногда ежилась и зябко поводила плечами, точно ей неожиданно становилось холодно.
Таню все время приглашали танцевать: сперва тот самый Василий, что привез из отпуска свежие помидоры и арбуз, потом Тимофей, который тоже привез помидоры и арбуз, потом какой-то дядечка в пенсне. Таня ловила на себе внимательные взгляды мужчин и изучающе-оценивающие взгляды женщин. Она чувствовала, что нравится и тем и другим, и ей было приятно сознавать это. Никто не величал ее здесь по отчеству, не говорил ей «товарищ судья», и это тоже ей нравилось. Несколько раз она спрашивала у Смоляковой, почему же не идет Лена, и та добродушно басила:
Придет, придет, никуда не денется!
Василий снова пригласил ее на вальс. Танцевал ее кавалер легко, несмотря на то, что на нем были неуклюжие ватные брюки и кирзовые сапожищи с отвернутыми, и низко приспущенными голенищами. Таня же иногда сбивалась: мешали валенки. Василию стало жарко, он снял во время танца меховую безрукавку, бросил ее на диван и лихо закружил Таню по комнате. Собой он был парень видный и не в пример Тимофею разговорчив.
Между прочим, вы мне здорово нравитесь! сказал он, настойчиво увлекая в вальсе Таню подальше от других пар.
И вы не боитесь говорить об этом судье? весело спросила она.
Не боюсь. Сам господь бог видит, что я перед судом безгрешный. Василий молитвенно поднял к потолку глава.
Так-таки и безгрешны?
Чист, как ангел. Я на вас все время за столом смотрел и все время хотел поговорить с вами.
Ну, давайте поговорим, охотно согласилась Таня. О чем? Начинайте.
Сразу не продумаешь. Вот вы, например, искусство любите?
Искусство? А вы?
Само собой! горделиво ответил он. Я считаю, красота женщинывысшее проявление искусства. Он многозначительно посмотрел на Таню и легонько сжал ее пальцы. Считается, это первыми заметили римляне и греки.