Передай Тихону Мироновичу большое спасибо. Не забудешь?
Конечно, передам. Лена спрятала ключи в варежку.
И цветы приходи поливать. Один кактус совсем чахленький.
Обязательно.
Они закрыли на засов калитку, подперли снизу тяжелым камнем, чтоб очередная пурга не сорвала ее с петель, и пошли по центральной улице поселка к аэродрому, держась вдвоем руками за ручку совсем легонького чемоданчика.
Они ни о чем не говорили. Просто шли по центральной улице, слабо освещенной редкими фонарями и окнами домов.
Когда дорога резко свернула вправо и потянулась по берегу океана, заваленному тяжелыми льдами, Таня остановилась.
Ну, беги домой, Ленка.
Не боишься одна?
Нисколько. Таня чмокнула Лену в щеку.
Лена тоже поцеловала Таню, пообещала:
Я, может быть, приеду к тебе. Может, на зимние каникулы
Обязательно приезжай.
Они еще постояли немного на морозе, говоря друг другу хорошие, нежные слова, опять поцеловались и быстро разошлись в разные стороны.
15
Таня вошла в махонький зал аэропорта и сразу увидела Копылова. Он сидел на скамье у рубчатой деревянной колонны, подпиравшей потолок, один в холодном, нетопленном зале и смотрел на двери. Он тоже увидел ее и тут же поднялся.
Вот видите, я решила лететь сказала она, точно оправдываясь перед ним.
Копылов улыбнулся ей и молча взял у нее чемоданчик. Потом поднял с пола свой чемодан.
У меня еще нет билета, сказала Таня. Сейчас возьму.
Стойте здесь.Он опустил на пол чемоданы и быстро пошел к двери с табличкой «Диспетчерская».
Самолет был маленький, кургузый, тупорылый, из серии машин ледовой разведки, с низкой, почти у самой земли дверцей, так что никакого трапа, чтоб взобраться в него, не требовалось. Моторы уже работали, и пилот, выглянув из кабины и увидев на взлетном поле две приближающиеся фигуры, крикнул:
Поспеши, ребята, взлетаем!
Этим самолетом колхоз отправлял куда-то на юг пушнину. Вся хвостовая часть и правый борт были завалены мягкими мешками, набитыми мехом. Свободной оставалась лишь часть скамейки у левого борта.
Они сели на скамейку. Пилот закрыл дверцу. Вскоре машина взлетела и стала карабкаться все выше и выше в черноту ночи, куда-то поверх еле приметных облаков, из которых уже начал просыпаться на землю колкий, мелкий снежок.
Но облака тут же прорвались настоящим пышным снегом, и, когда самолет пролетал над Светлым, весь поселок был завешан сплошным белым занавесом, сотканным из крупных, отвесно летящих хлопьев. Но ни Таня, ни Михаил, недавно покинувшие поселок, уже не знали этого. Как не знали и того, что во многих ближних и дальних домах этого поселка взбудораженные жители на все лады обсуждали в этот час необычное событие, связанное с их появлением и исчезновением.
Одни утверждали, что приехавшая в Светлое женщина-судья влюбилась в опасного преступника, незаконно спасла его от тюрьмы и еще не известно, чем все это кончится. Другие уверяли, что парень был кем-то оклеветан, и если бы не она, то сидеть бы ему сейчас за решеткой да глядеть на небо в клеточку. Третьи говорили, что они знакомы с детства, давно любят друг друга и что он никакой не бандит, а начальник по комсомолу из райцентра и что примчался он по радиограмме, которую она (и на то есть свидетели) посылала ему с их же почты. Четвертые сомнительно качали головами, не понимая, как может позволить себе судья, человек закона, провести ночь наедине с подсудимым и крутить с ним шашни, если даже он и оправдан. Пятые вообще городили бог весть какую несусветицу, сбивая с толку и самих себя и тех, кто им перечил.
Словом, пересудов было много. И пока они гуляли по поселку, перекидываясь из дома в дом, маленький, тупорылый грузовой самолет по-прежнему летел в кромешной тьме над невидимыми внизу облаками, и Таня, прервав долгое молчание, сказала Михаилу:
Знаете, о чем я думала тогда, в торосах? Что вы решили меня убить, а потом раздумали и бросили замерзать. И что вы сговорились со стариком косторезом.
И часто вы так скверно думаете о людях? спросил он.
Не знаю ответила Таня и умолкла.
Вам не холодно? спросил он. Самолет не обогревается.
Нет, ничего
Он поднялся, прошел в пилотскую кабину, вынес оттуда полушубок, принадлежавший, видимо, кому-то из пилотов, и помог Тане завернуться в него.
А самолет летел и летел по невидимой воздушной трассе, сварливо урча моторами, легонько вздрагивая всем своим крохотным металлическим корпусом, и черная полярная ночь пристально вглядывалась в черные стекла иллюминаторов.
До восхода солнца было далеко, очень далекоцелых полгода, почти вечность.
Что она несла им двоим?..
Пришел корабль в поселокШутливая повесть в двух частях
Часть первая
1
Ну что такое, спрашивается, корабль?
Корабль, да и все, плавучая посудинаподумаешь, невидаль! В каком-нибудь портовом городе, скажем в той же Одессе, или в Находке, или в Керчи, или в Калининграде, этих посудин натыкано у причалов такое множествов глазах рябит и глядеть не хочется. Здесь и пассажирские, и рыболовные, и танкеры с низкой осадкой, и могучие плавбазы, и элегантные китобойцы. Одни подваливают к причальной стенке, другие отходят. Подваливаютну и ладно, отходятну и слава богу! Пусть отходят, пусть приходятникакого в том особого события нет.
Нет особого события в той же Одессе или в том же Калининградетолько не на Чукотке.
На Чукотке приход любого корабляэто праздник в буквальном смысле слова. И к празднику готовятся заранее: за месяц, а то и за два. То есть еще тогда, когда корабль и не думает брать курс на далекую Чукотку, а преспокойно красится или ремонтируется в каком-нибудь порту. Он себе красится, чепурится, а его уже ждут не дождутся.
Так было, например, с жителями райцентра Каменное Сердце.
Еще в мае, когда пурги допевали прощальные песни, наметая под окна домов последние сугробы, когда поселковые мальчишки и девчонки по вечерам резали коньками помягчевший лед залива, а по улицам, пыля снегом, еще носились собачьи упряжки, так вот еще в мае в райисполком пришла радиограмма, извещавшая о том, что в июле придет корабль, кроме всяких промышленных грузов, кроме всяких продуктов и промтоваров, доставит новых поселенцевцелых пятьсот человек, людей молодых, горячих, задорных.
Потому молодых и задорных, что ехали они обживать Север по своей доброй воле и по комсомольским путевкам, а таковые путевки, как известно, старикам не дают.
С той минуты поселок уже не мог жить спокойно.
Работники райкома партии и комсомола, райисполкома и торговли взялись за дело и за телефоны. Шутка липятьсот человек! Это пятьсот коек, пятьсот матрацев, простыней, подушек, одеял, завтраков, обедов, ужинов. Этообщежитие, баня, столовая, этотелогрейки, сапоги, шапки, рукавицы. Эторабота и быт, быт и работа. Наконец, пятьсот человекэто ровно половина той цифры, которой уже лет десять исчислялось население Каменного Сердца, если не считать незначительных ежегодных отливов и приливов.
Едут! Вы слышали, пятьсот человек!.. радостно сообщали друг другу люди в магазинах, на почте, в очереди к машине-водовозке и в других общественных местах.
И самые радужные, хотя и неясные помыслы связывались с приездом новоселов. Районная двухполосная газета в каждом номере помещала заметки, правда, с затасканными, но все же оптимистическими заголовками: «Добро пожаловать, дорогие новоселы!», «Привет, молодым покорителям Севера!», «Друзья, мы ждем ваши золотые руки и горячие сердца!».
Словом, новоселов ждали. Местная газета писала в их адрес всякие добрые слова, в надежде, что, приехав, они их прочтут и по достоинству оценят. Местная автобаза в срочном порядке, мастерила для них койки из отходов арматуры, местная пошивочная мастерская с прозаическим названием «Торбаса» строчила чехлы для матрацев и наволочки, а местная торговля ломала голову над тем, как накормить одним заходом и трижды в день такую прорву народа.
Июль пришел сухой и даже жарковатый. Над поселком денно и нощно висело неусыпное солнце, а в нагретом воздухе день и ночь пищали тучи мошки. В подсобном хозяйстве райпищеторга вызревали на грядках из привозной земли худосочные редисины и щетинился бледный салат, на сопках за поселком поперли прямо из камней белые грибы, в тундре засинела подернутая снежным пушком голубика, а в залив забрели несметные косяки корюшки, которую черпали прямо с берега ведрами, кастрюлями, специальными проволочными ковшами и начерпали столько, что не знали, куда девать.
В общем, было самое подходящее время для прихода корабля.
Но в июле корабль не пришел.
А в августе вдруг резко захолодало, задождило. Небо недели две нудно сыпало мелкой водичкой, омывая каменные дома и оставляя на каменной земле неубывающие лужи.
И как раз тогда телеграф принес долгожданную весть: ждите, встречайте, корабль «Онега» на полпути к Каменному Сердцу!
И тогда с новой энергией взбудоражились и взбодрились посельчане.
Пока «Онега» накручивала на винт штормовые, совсем не тихие мили Тихого океана, из старенького клуба дней пять подряд разносились, разгоняя тоскливое шепетанье дождя, мажорные маршидуховой оркестр репетировал встречу. Главный капитан порта Петя Алферов, молодой парень, недавно присланный из Ленинградской мореходки, тоже репетировал встречутрижды прошел на катере по заливу до места предполагаемого сближения катера с «Онегой».
В школе пионеры разучивали приветственные речи, а к поселковой столовой часто подруливали грузовики с ящиками, мешками и оленьими тушами.
Позже было точно установлено, что в день прихода «Онеги» на основном предприятии Каменного Сердцаавтобазепроизводительность упала до нуля. Холостяки-шоферы отказались от дальних рейсов и вместе с холостяками-ремонтниками отправились в общежитие мыться, гладиться и наряжаться.
Приход «Онеги» ожидался к пяти вечера. К этому часу, даже гораздо раньше этого часа, все посельчане явились на пирс: музыкантына грузовике, пионерыв стареньком автобусе, остальныепеши. И когда все собрались, стало ясно, что в Каменном Сердце живет очень-очень много мужчин, преимущественно молодых и неженатых, и очень-очень мало женщин, преимущественно семейных.
Проклятый дождь не унимался. Молодые, неженатые парни расхаживали по пирсу веселыми компаниями и с удовольствием мокли под небесной водичкой, а семейные женщины и их мужья больше стояли на месте под защитой зонтиков.
Прошел час, два и три.
Погода заметно испортилась. Налетел ветер. С двух сторон в бетонный пирс, выдвинутый длинным, узким оселком в залив, забухали волны. Пирс, поливаемый дождем и брызгами, задрожал. Встречающие порядком продрогли, а «Онеги» все не было. Еще через час вернулся катер Пети Алферова, выходивший на встречу с кораблем. На палубе стоял приунывший Петя в прорезиненном плаще с капюшоном и несколько служащих порта, тоже в плащах с капюшонами.
Петька, в чем дело? Где твоя «Онега»? крикнул ему с пирса Сашка Старовойтов, потрясая огромным букетом полевых, исхлестанных дождем цветов, больше похожих на вышарканный веник, чем на цветы.
Сашка Старовойтов был известной фигурой в поселке и имел полное право вот так непочтительно разговаривать с главным капитаном порта. Во-первых, Сашка был шофером единственной в поселке легковой машины «Победа», которая, считалось, принадлежала управлению геологоразведки, но на самом деле распоряжался ею Сашка, так как из-за отсутствия асфальтированных дорог в тундре «Победа» дальше поселка выйти не могла, работникам управления ездить на ней было некуда, и Сашка обращался с легковушкой по своему усмотрению: либо ставил ее на ремонт, либо катал на ней по улицам мальчишек, за что мальчишки прямо-таки его обожали. Во-вторых, он был тренером и вратарем поселковой футбольной команды, не знавшей поражений от автобазовцев, а главный капитан порта Алферов пока что бегал в этой команде запасным игроком.
Но Петя Алферов почему-то ничего не ответил известному шоферу, к тому же своему тренеру и вратарю. Он долго не мог выбраться на пирс, потому что волны мешали катеру подойти к стенке и поднять трап. А когда все же выбрался, мокрый и фиолетовый от холода, то сказал сразу всем, пощелкивая зубами.
Нич-ч-его пок-к-ка не из-звестно!.. Нн-надо уз-знать у р-р-радиста!.. И пошел пирсом к далекому домику диспетчерской.
За ним толпой повалили организаторы встречи и встречающие, а с ними и Сашка Старовойтов со своим букетом-веником и со своей женой Анютой, самой крохотной женщиной в поселке, едва достававшей Сашке до плеча, зато самой лучшей машинисткой в геологоразведке и самой рьяной болельщицей футбола, не пропустившей ни единой Сашкиной тренировки и ни единой игры с автобазовцами.
Наконец стало известно, что из-за шторма «Онега» сбавила ход и будет к утру.
Пирс мгновенно опустел. Первым укатил автобус с пионерами, за нимгрузовик с музыкантами, а за ними побрели остальные.
А ночью страшным голосом завыла труба котельной, посылая в ночь и в дождь частые, как в войну, гудки. Это дежурный механик котельной Коля Коржик по распоряжению Пети Алферова извещал поселок, что «Онега» входит в порт.
И поселок вмиг проснулся. Его жители вмиг натянули на себя брюки, сапоги, пиджаки, плащи и опрометью кинулись в порт. И когда сбежались, огромный черный корпус «Онеги» уже боком подваливал к пирсу, слепя глаза лупатым бортовым прожектором.
Оркестранты сняли с труб мундштуки, вылили воду и, не сходя с грузовика, заиграли марш из «Веселых ребят».
Потом они еще не раз снимали мундштуки, выливали воду и не раз играли всякие марши и песни. Кто-то развернул матерчатый транспарант: «Добро пожаловать в наше Каменное Сердце!». Секретарь райкома комсомола Женя Полунин сорвал с головы мокрую кепку и крикнул, пересиливая уханье волн и звуки оркестра:
Ребята, молодцы! Приветствуем вас и гордимся!..
В ответ с корабля раздался усиленный рупором голос Пети Алферова, успевшего каким-то чудом оказаться на корабле:
Товарищи на пирсе! Будьте осторожны, не подходите к краю! Корабль большого тоннажа, и все может случиться! Такие корабли у нас еще не швартовались!
Прожектор вдруг погас, и все инстинктивно отпрянули от кромки пирса. Корабль погрузился в темноту, если не считать жиденького света, пробивавшегося сквозь иллюминаторы, я разглядеть, что там делается на палубах, было невозможно. Но на средней палубе все же различались сгрудившиеся у лееров темные фигуры.
Ребята, вы там живы? Отзовитесь, что ли! прокричал Женя Полунин, снова махнув сдернутой с головы кепкой.
Живы!.. Конечно, живы!.. нестройно отозвались девчачьи голоса.
Тогда порядок! весело крикнул Женя.
Встречающие оживились. Оркестр снова заиграл.
Дождь припустил сильнее. Вокруг пирсовых фонарей натянулись водяные нити.
Все было бы ничего, если бы «Онега» продвигалась к пирсу, а не застопорила метрах в пятидесяти от него и не болталась там на волнах.
Эй, Петька, почему не швартуетесь? Сколько можно ждать? крикнул Сашка Старовойтов в сторону темного корабля и потряс своим веником-букетом, от которого теперь остались одни раскисшие глазки да стебли.
Пришвартуемся, не волнуйся! тотчас же отозвался в рупор Петя Алферов. Не видишь, какая волна?
Когда, наконец, корабль стал приближаться и «Онега» вдруг включила бортовые прожекторы, ярко высветлив палубу и девчат (в основном девчат), прилипших к леерам, на пирсе раздался какой-то общий торжественный вскрик, вроде: «И-и-и!», или «У-у-у!», или «Ох, ты-ы-ы!», и встречающая масса разразилась возгласами:
Привет, красавицы!..
Здрасьте, девочки! Почему одни, где ваши хлопцы?
Девчата, как доехали? Акулы не гнались?
Слушай, в платочке, тебя как звать?..
Девчонки, вы «московской» не захватили? А то на сухом законе сидим!..
Девчонки на палубе держались несколько смущенно и отвечали степенно, поглядывая с высоты на пирс:
Ничего доехали!..
Ее Верой зовут, она у нас стеснительная!..
Не знали, что «московская» нужна, так бы купили!..
У вас давно так холодно?
Шторм был, а акул не видели!..
Сашка Старовойтов, несмотря на строгое предупреждение Пети Алферова, бегал по самой кромке пирса, бросал на палубу свой букет-веник. Девчонки ловили букет и со смехом швыряли его назад Сашке.
Коля Коржик, самолично оставивший дежурство в котельной, тоже бросал на палубу букет, сухой и красивый. Но к букету была привязана леска, и, как только цветы долетали до девчат, Коля преспокойно возвращал их себе в руки. Все на пирсе и на палубе хохотали от такого Колиного фокуса.
Дождь лупанул во всю силу, когда с «Онеги» перекинули трап. Музыканты побросали трубы и побежали прятаться в автобус, в котором днем привозили пионеров (ночью пионерам положено спать, посему выезд их в последнюю минуту отменили). Организаторы встречи поняли, что торжественного митинга на пирсе не будет. Женя Полунин первым взбежал по трапу на «Онегу». За неимением рупора он сложил ладони трубкой и довольно зычно распорядился: