Я буду идти вперед.
И снег, и ветер,
И звезд ночной полет
Меня мое сердце
В тревожную даль зовет.
Да, да, да! Они мечтали о снеге, о ветре и о манящей тревожной дали!
И не надо над этим иронизировать, не надо снисходительно улыбаться! Покуда живет на земле человек, не умрет и романтика. Пусть пройдет тысяча и двести тысяч лет, она все равно будет стучаться в сердца юности, будет уводить ее, увлекать в свою манящую, тревожную даль. Только тот не поймет этого, кто в шуме ветра слышит лишь нудный гул, не различая дивных мелодий напева, кто, глядя на небо, не видит, как расшалившиеся звезды водят веселые хороводы и о чем-то шепчутся друг с дружкой, тихонечко шевеля зеленоватыми усиками-лучами. Только тот не поймет, кто по лености, по трусости или по равнодушию сам ни разу не приоткрыл дверь в волшебный мир романтики. Несчастные, бедные люди!..
Но кто виноват, что иногда получается не так, как думалось и гадалось?
Кто виноват, что поселок Каменное Сердце был построен задолго до того, как «Онега» бросила якорь в его маленьком порту, и что в поселке ничего такого грандиозного и особо важного не возводилось?
Никто в этом не виноват. Поселку нужен был Дом культуры, общественная баня и хлебный магазин. И они потихоньку строились. Еще поселку нужны были люди на разные работы, в основном малоромантичные: в пекарню, в столовую, в школу-интернат, на новую птицеферму. Ну, еще штукатуры и рабочие геологических партий.
И вот когда новоселы узнали, какую бесперспективную перспективу преподносит им судьба-злодейка, они крепко растерялись и притихли.
Но долго пребывать в таком отрешенном состоянии им не позволили набежавшие начальники разных предприятий. Начальники так расписывали свои предприятия и сулили такие золотые горы, что устоять было невозможно. Начальники метались от харьковчанок к орловчанкам, от москвичей к киевлянам, звали, предлагали, уговаривали, держали речи.
Девочки, поехали, пожалейте меня, старика! горячо уговаривал харьковчанок седой директор зверофермы (новоселы держались группами, согласно областному делению: ростовчане с ростовчанами, гомельчане с гомельчанами и так далее). Работа легкая, мечта, а не работа! Пятьдесят километров от поселка. Фермадворец! Клетки стоят, лисички бегают. Покормил лисичекгуляй на здоровье. В поселок захотелиавтобус на ходу. Процентные надбавки идут. Ну что, девочки, едем? Двадцать человек беру. Вы у меня в шубках черно-бурых ходить будете Значит, едем? Сейчас автобус подгоним
Харьковчанки ехать отказались. Директор махнул рукой, бросился к девчатам из Закалужска, а к харьковчанкам тут же подкатила женщина чрезмерной полноты:
Девушки, будем знакомы. Я инспектор коммунального отдела. Представляете, у нас в райцентре до сих пор нет первоклассного ателье. Где, спрашивается, пошить модное платье?..
Харьковчанки снова отказались.
С парнями было проще, на парней был большой спрос. Их обхаживали сразу трое: прораб-строитель, главный капитан Петя Алферов и кадровик геологоразведки. Кадровику усиленно помогал Сашка Старовойтов, шофер, тренер и вратарь.
Долговязая Сашкина фигура маячила в разных углах огромной кухни, где решалась судьба новоселов. Сашка шептался с парнями, потом тащил к ним кадровика. Кадровик, кроме прочих благ, обещал суточные и полевые. Петя Алферов тоже шептался с парнями и обещал суточные и морские. Прораб ничего не обещал, кроме твердых расценок, и потому остался с носом. Парни из Москвы, включая тех, что были на приеме у министра и получили кожухи, записались в геологоразведку, киевляне записались к Пете Алферову.
А записавшись, подхватили свои рюкзаки и чемоданы и были таковыи у геологов, и у портовиков имелись свои общежития.
Часа через два ряды новоселов заметно поредели: автобус укатил девчат на звероферму, грузовик на птицеферму, а те, кто пошел в пекаря, повара, в ателье и еще бог знает куда, разбрелись по комнатам.
Кухня опустела. И стало ясно, что только гордые харьковчанки и девчата из Закалужска остались не у дел.
И тогда они, несмотря на административно-территориальную разобщенность, вдруг сплотились и пошли в наступление на Женю Полунина.
Безобразие! возмущалась Валя Бессонова, очень серьезная девушка из Харькова. Мы ехали строить, мы думали, что здесь нужны, а вы хотите, чтобы мы Валя вспыхнула лицом, и голос у нее задрожал от обиды и несправедливости. Хотите, чтобы мы каких-то лисиц кормили или что-то шили. Может быть, еще пеленки?..
Девчонки поддержали Валю, окружили Женю Полунина и наперебой заговорили:
Раз мы не нужны, мы уедем!
Правильно!
Это же насмешкамашинку крутить!
Или курочек кормить. Цып-цып-цып!..
Девочки, давайте уезжать, пока «Онега» не ушла!..
Но Женя Полунин был готов к такому натиску, даже к большему натиску был готов. Он поднял руку, прося тишины, и сказал:
Девушки, успокойтесь. Я вас понимаю. Раз вы хотите строить, стройте, пожалуйста. Мы будем только приветствовать. Наш Дом культурыпервоочередной строительный объект.
У нас в Закалужске тоже Дом культуры строят, тоже райцентр. Мы и там могли остаться, насмешливо сказала чернявая девушка с челочкой, прищурив черные, как смородины, глаза.
Закалужскодно, а Каменное Сердцедругое. Какие в вашем Закалужске трудности?
Хватает!
Но там и людей хватает, сказал Женя.
Не очень-то на такую стройку идут! сердито ответила девушка. Недаром два года топчутся!
Как тебя зовут? спросил ее Женя.
ДопустимНюша, а что?
Вот вчера ты, Нюша, чемодан за бортом оставила, плакала, а сегодня горячишься не в меру, сказал Женя.
Мало что вчера было! отрезала Нюша. Вчера я обо всем другого мнения была.
У нее свитер красивый в чемодане пропалобъяснила Жене Нюшина землячка Катя Горохова. С оленями.
Ничего, я другой куплю, не очень-то уверенно сказала Нюша.
Женя Полунин хотел что-то ответить Нюше, но, увидев появившегося в дверях Коржика, спросил:
Ты что, Коржик?
А что, нельзя? в свою очередь удивился тот.
Нельзя, раз тебя не приглашали.
Могу уйти, миролюбиво ответил Коржик и исчез за дверью так же внезапно, как и появился.
Прораб тоже был на кухне. Сидел на холодной чугунной плите, слушал перепалку девчат с комсомольским секретарем, и лицо его при этом решительно ничего не выражало. Только когда появился и исчез Коржик, прораб сказал Жене:
Пусть бы слушал. Чего особенного?
Не обязательно, ответил Женя, потом сказал:Так вот, девушки, давайте договоримся. Дом культурыобъект важный и значимый. Не буду вам рассказывать, какую роль играет он в досуге жителей райцентра. Сами знаете. Дом культуры необходим как воздух, и давайте на нем работать. Давайте покажем, что нам по плечу любое дело. Заработки там неплохие, вам Иван Иванович скажет.
Что я могу сказать? ответил прораб без всякого энтузиазма (весь энтузиазм он потратил на уговоры парней, так как на девчат не возлагал никаких надежд). Неплохие, конечно, в зимний периодминимум сто рублей. Летомбольше.
Так как, решаем? уже совсем бодро спросил Женя.
Мы от работы, конечно, не отказываемся, сказала Валя Бессонова. Но мы ничего твердо не обещаем. Дом культуры мы, конечно, построим, но потом, возможно, уедем.
Ну и прекрасно! совсем повеселел Женя и предложил выбрать старшей у девушек Валю Бессонову.
Покидая общежитие, Женя Полунин тактично и в затуманенной форме намекнул Вале, что в бараке напротив, где живут шоферы и ремонтники, вертится много приезжих с трассы и рудника и что вообще с шоферами следует держаться осторожно. И опять-таки, в тактичной форме, намекнул, что об этом не мешало бы сообщить всем девушкам.
Женя уходил из общежития с облегчением и с ясным сознанием, что все сложилось отличнейшим образом: все распределены куда следует и куда нужно и особых «чэпэ» не случилось.
Благополучно перебравшись по кирпичам через лужу, он столкнулся на последнем кирпиче с редактором районной газеты Бобковым. Бобков держал путь в общежитие новоселов, и для него последний кирпич, на котором стоял Женя, должен был стать первым. Вид у Бобкова был усталый, лицо помятое, глаза сонные. Под мышкой торчали свернутые газеты последнего номера. Номер выпускался вне очереди, в честь новоселов, и должен был появиться утром.
Опоздали, Константин Павлович, сказал ему Женя, делая последний шаг с кирпича на сухую землю и уступая кирпич Бобкову. Надо было с утра, теперь все разъехались. Остались только девушки, на стройку пойдут.
Что делать? ответил Бобков. Он зевнул, деликатно прикрыв рукой рот. Опять машина поломалась. Всю ночь печатник без толку возился. Кое-как пятьдесят экземпляров отшлепали.
Часто она все-таки у вас ломается, посочувствовал Женя.
Хлам, а не машина, вздохнул Бобков. Давно в металлолом просится.
А новую не требуете?
Мы-то требуем, да никто не дает.
Ну ладно, пока, попрощался Женя.
Счастливо, пожелал Бобков и запрыгал по красным кирпичикам, украшавшим лужу, к общежитию.
Он застал девушек на кухне. Были они пригорюнившиеся. Бобков тоже был опечален несвоевременным выходом газеты и машиной, по которой давно плакало утильсырье. Поэтому он не заметил их плохого настроения, а они не заметили, что он невыспавшийся и усталый.
Всяких громких и бодрых слов Бобков уверить не умел, а умел только писать их, посему он просто поздоровался и просто раздал девчонкам газетыкаждой по экземпляру. Оставшиеся экземпляры свернул в трубку, положил на подоконник, решив забрать с собой. Потом он вынул блокнот и самописку, начал записывать фамилии девушек и спрашивать, где кто родился, чем занимался И есть ли в роду потомственные строители.
Опрос свой он вел вежливо и не спеша, не спеша записывал. Девчонки отвечали вяло и неохотно. Бобкова огорчило, что среди будущих строительниц не нашлось ни одной потомственной строительницы.
Здесь же, на кухне, он придумал заголовок для очередного номера: «Гордимся вами, надеемся на вас!». И решил дать его шапкой на всю оборотную страницу.
4
Что касается танцев, то они состоялись. Правда, не под духовой оркестр, а под баян, но какая разница?
Просто, когда обсуждался вопрос о музыке, забыли о Мите Скворце, а он, между прочим, одолел по «самоучителю» курс нотной грамоты, и в его репертуаре уже было несколько музыкальных номеров. Кроме частушек, Митя вполне прилично играл «По долинам и по взгорьям», «На сопках Маньчжурии» и «Катюшу».
Мишка Веселов оказался правдевушки на танцы пришли. Не сразу, и не дружно взявшись за руки, но все-таки пришли.
Сперва звуки баяна, вырвавшиеся из открытого окна на улицу, никакого впечатления на обитательниц барака напротив не произвели. Но поскольку баян не умолкал, продолжая тревожить воздух песенными переливами, на окнах стали раздвигаться шторки и за ними мелькать девчачьи лица. Несколько окон открылось, и несколько девчат, облокотившись на подоконники, стали слушать Митин репертуар. Окна в мужском общежитии давно были открыты, в них давно торчали парни и давно, облокотившись на подоконники, задумчиво прислушивались к Митиной музыке, словно исходила она не из барака, а откуда-то с улицы.
Потом через улицу завязался очень вежливый разговор:
Здравствуйте, девушки, как вам у нас нравится?
Спасибо, нравится.
Наше место историческое, мы на самом Полярном круге стоим.
Нам уже это говорили. А как вон те горы называются?
То не горы, а сопки, им пока названия не придумали.
Потом парни пригласили девушек к себе на танцы. Девушки закрыли окна, задвинули шторки и какое-то время совещались, идти или не идти.
Можно сходить, ничего в этом позорного нет, сказала Валя Бессонова, к мнению которой теперь всем надлежало прислушиваться. Но надо быть осторожными
Спустя час причесанные, надушенные девчонки, в наглаженных платьях, в начищенных туфельках высыпали из дверей барака. И высыпав, вдруг остановились в нерешительности перед лужей, затоптались, захихикали.
Давайте, давайте, не бойтесь, мы не кусаемся! крикнул им из окна Коля Коржик.
А мы не боимся! бойко ответила Катя Горохова и первой аккуратно ступила туфелькой на кирпичик в луже.
Когда загустели сумерки, танцы были в разгаре. Митя Скворец без передыху рвал баян. Под «Катюшу» танцевали фокстрот и танго (в зависимости от быстроты темпа), «По долинам и по взгорьям» приладили к твисту, а вальс «На сопках Маньчжурии» был сам по себе натуральным вальсом.
Девчонки были нарасхват, и все до одной имели успех. Даже страшненькая Шура Минаева (ну что тут делатьподвела Шуру внешность: на плоском лице торчит загогулька-нос, красная, как помидорина, а волосы жиденькие, никакая укладка не помогает придать им пышность, к тому же и бровине брови, разве что приглядевшись, заметишь у переносицы белесые волосинки), так вот даже Шура Минаева не стояла сиротливо в сторонке, как бывало на танцах в ее родном Закалужске. От такого внимания Шура раскраснелась и похорошела. Она утратила присущую ей скованность и неловкость и довольно запросто, даже чуть-чуть кокетливо разговаривала со своим партнером.
А почему ваш поселок Каменное Сердце называется? Потому что кругом камень и камень?
Простите, не потому, отвечал ей Алик Левша, который строго следил за своим лексиконом, стараясь, чтоб невзначай в него не проникло какое негожее словечко. Вы, простите, заметили, что нашу каменную землю залив омывает? Если смотреть с высоты, то залив похож на сердце. Форменное сердце в каменной ладони. Извиняюсь, вы такой роман не читали «Сердце на ладони?»
«На ладони сердце»? Не читала. А что, интересный?
Форменная буза. Извиняюсь, я вам наступил?
Ничего, великодушно простила Шура и снова спросила:А правда, что в вашем бараке лагерники жили? Теперь многие в сопках скрываются?
Это, простите, сказки про белого бычка.
А нам так говорили.
Пошлите вы их Опять я вам наступил?
Нет, теперь не наступили. Что вы говорили?
Говорил, вы этим басням не верьте.
Так у вас тут нету бандитов?
Были, да все на «материк» по амнистии сплыли.
А нам говорили
Валя Бессонова тоже была здесь. Твист и вальс она не танцевала, только танго под «Катюшу». И как только Митя Скворец, восседавший на кухонной плите, застланной одеялом, начинал «Катюшу», возле Вали вырастал Мишка Веселов и, не дожидаясь разрешения, осторожно опускал тяжелую ручищу на хрупкое Валино плечико. Танцуя, они тоже разговаривали, и Валя серьезно спрашивала:
Скажите, ваши сопки не вулканического происхождения?
Этого мне геологи не докладывали, усмехался Мишка.
Значит, действующих вулканов здесь нет?
Чего нет, того нет. Вот на Курилах встречаются. Слышали, как там в прошлом году тряхнуло? А вы почему этим интересуетесь?
Я думала, раз сопкизначит и вулканы.
Это не обязательно. А вы откуда?
Из Харькова.
Из самого Харькова?
Из самого.
И мама есть?
И мама, и папа.
Как же они вас сюда пустили?
Почему «пустили»? Я не маленькая.
Да нет Я в общем и целом
У нас дома на этой почве конфликт был.
Это на какой почве?
На почвепускать не пускать.
Значит, не пускали?
Не пускали, но у них ничего не вышло.
Я бы тоже не пустил.
Это почему же?
А чего вам здесь делать? На стройке уродоваться?
Хорошенькое у вас понятие! Если так будут все рассуждать, мы с вами далеко пойдем!
А вы не сердитесь. Я ничего такого не сказал.
Ничего не сказали, кроме глупости!
У вас в Харькове все такие характерные?
Представьте, все! Вам не нравится?
Почему? Наоборот
Коля Коржик перетанцевал по одному танцу с разными девчатами, потом выбрал себе постоянную партнершу и зорко следил за тем, чтоб ее у него не перехватили. Девчонка эта танцевала легче других и была примерно одного с ним роста, тогда как другие партнерши на голову или на полголовы возвышались над ним. Девчонка была беленькая, голубоглазая, и еще днем он заприметил ее, бегая в барак на разведку. Девчонка оказалась говорливой и, пока танцевали, все на свете рассказывала ему: как ехали, как доехали, как ругались с секретарем, как хотели возвращаться назад, но передумали и пока решили остаться. Коля слушал ее, поддакивал, подмыкивал и все время оглядывался на дверь.
Что вы туда смотрите? наконец обиделась девчонка.