Киномеханик засмеялся:
Да нет, спасибо. У меня папиросы.
Бери, бери! настаивала Таюнэ. Я зачем купила? Ты, Калянто, тоже бери! Антруша курил, Калянто курилхороший дым много будет!
Ну, давай, согласился киномеханик. Раз ты такая гостеприимная, обижать нельзя.
Ты кончал, Антруша, обедал, курил скоро, потом кино крутил! весело сказала ему Таюнэ. Я кино скучала!
Вот это разговор! обрадовался киномеханик.
Вскоре лампа в избушке погасла и застрекотал кинодвижок.
Шурка забыл, когда последний раз был в кино. Он бесшумно подполз к проему, глянул вниз. От дверей, где стоял движок, бил в стену яркий голубой столб света. Возле движка на табуретке сидел щуплый паренек с голубым лицомкиномеханик Андрей. Приемщик полулежал у печки. У порога, сжавшись в комочек, сидела Таюнэ, она не отрывала глаз от стены.
Кромка проема мешала Шурке видеть верх стены, от этого люди на экране были без лиц, как бы отрезанными по грудь. В таком виде они сидели, танцевали, объяснялись в любви.
Шурка обогнул проем, прилег с другой стороны. Теперь ему стала видна вся стена. На ней появился шумный город. Толпы людей на тротуарах. На перекрестке жонглировал палочками милиционер Мальчишки уплетали мороженое У киоска росла очередь за мимозами Город сменился лесом. Какая-то компания расстилала на траве скатерть. Балагуристый парень пел под гитару частушки
В конце каждой части Таюнэ зажигала лампу, киномеханик менял бобину, опять включал аппаратфильм продолжался.
Когда на стене появилась крупная надпись: «Конец», Таюнэ потребовала:
Теперь другой раз покажи!
Понравилось? гордо спросил киномеханик. Я тебе лучше другую покажу, «Тарзан» называется, новая картина, не наша. Потом «Веселых ребят». Не волнуйся, я пять фильмов привез, до утра хватит.
Эту покажи, настаивала Таюнэ. Там девушка красивый.
Самая красивая девушкаРуслана Таюнэ. Думаешь, вру? Я бы из тебя первую в мире кинозвезду сделал!
«Ты легче, легче!», мысленно сказал киномеханику Шурка и насторожился, ожидая, что последует дальше.
Но дальше ничего не последовало. Киномеханик заложил в движок кассету, и на стену снова плеснул голубой пучок света.
Картина захватила Таюнэ. Она то смеялась, то пугливо вскрикивала, то замирала. Но когда вдруг шипящий огонь охватил джунгли и стали рушиться деревья, она вскочила и страшно закричала:
Не надо так! Таюнэ боялась!.. Не надо так!
Ты что? взял ее за руку киномеханик. Это все нарочно, сейчас кончится. Садись
Когда же фильм закончился, Таюнэ потребовала показывать сначала. И опять киномеханик убеждал ее:
Второй раз смотретьне тот эффект. У нас еще «Пржевальский» на очереди и «Веселые ребята». Копия, правда, староватая, но сойдет
Он крутил и «Пржевальского», и «Веселых ребят», и «Подвиг разведчика», крутил без передышки, один фильм за другим. Пушник уснул где-то на середине «Веселых ребят» и больше не просыпался.
Все, баста. Репертуар исчерпан, зажигай лампу, устало сказал киномеханик, выключив в последний раз движок. Часиков десять отдохнули культурнопора спать.
Завтра другой раз покажешь? спросила Таюнэ.
Завтра нет. Завтра мы пораньше отчалим. Мне еще десять избушек охватить надо. Я к тебе знаешь когда приеду? он задумался. Словом, приеду, не горюй.
Когда внизу зажгли лампу, Шурка отпрянул от проема и весь превратился в слух. Ему казалось, что киномеханик начнет приставать к Таюнэ. Он слышал, как парень пристраивал возле печки свои торбаса, потом прошлепал к Шуркиной постели. Краем глаза Шурка наблюдал за Таюнэ. Она раздевалась, не потушив лампы. Сняла меховую безрукавку, торбаса, меховые брюки. Тонкая и высокая, она стояла у стола в том же цветастом, колоколом, платье, в котором он увидел ее в первый раз. Напилась воды. Задула лампу. Стало темно. По шагам Шурка определил, что Таюнэ идет к постели.
Иди, иди, я вижу сонно сказал ей киномеханик.
Шурку бросило в жар.
Спи, Таюнэ, спокойной ночи, снова сонно сказал киномеханик. Встанешь раньше, буди нас.
Спокойный ноча, ответила она. Я буду рано будила тебя.
И больше ни слова. Все стихло.
Немного переждав, Шурка выглянул в проем.
В окно глядела полная луна, заливала мягким светом избушку. У стены, прикрытая кухлянкой, спала Таюнэ. На почтительном расстоянии от нее спал киномеханик, укрывшись с головой пыжиковым одеялом. Возле печки громко храпел приемщик.
«А ничего пацан, вдруг подумал Шурка о киномеханике. И даже пожалел его:Мотается в такие морозы по тундре, а в какой-нибудь Казани-Рязани мать слезы льет. И на какой хрен ему Север!»
Остаток ночи Шурка не сомкнул глаз. Он уже опять ничего не опасалсярастревожили фильмы. Все, чем он сейчас жил и что его окружало, показалось ему бредомполярная ночь, избушка, Таюнэ, песцы, капканы, безлюдье Настоящее было то, о чем рассказал голубой пучок света из кинодвижка. Настоящееэто город, фонари, цветы в киосках. Даже милиционер на перекрестке. Даже свидания с прокурором
«Надо сматываться!.. неожиданно подумал он. Чего я жду? Пока сгребут? Добавят пятеркучихнуть не успеешь!»
Мысли лихорадочно заработали. Есть упряжка. Собаки крепкие. Дня за четыре можно добраться до поселка. На аэродром вкатить прямо на нартах. Тут никаких подозрений
Стоп!.. Шурка снова выглянул в проем. Так и естьприемщик накрыт кухлянкой. Значит, та, что висит на гвозде возле печки, киномеханика А он русский Вдруг повезет?..
Шурка зашарил рукой у трубывчера где-то здесь он видел длинную, толстоватую палку. Ага, вот она!.. Он высунулся по пояс из проема, подцепил палкой кухлянку, подтянул к себе. От радости у него перехватило дыхание: во внутреннем кармане лежала пачка документов. Шурка на ощупь определил паспорт, комсомольский билет. Удостоверение в скользящих корочках и стопку бумаг положил назад в карман, неслышно повесил кухлянку на место.
Он долго лежал, уставившись в темноту. Внутри все ликовало. Вот когда ему привалила удача! Теперь медлить нельзя. Только бы убрались поскорей киномеханик с приемщиком Где-то глубоко в подсознании шевельнулась мысль о Таюнэ. Но он тут же приглушил ее, сказав себе:
«А чего особенного? Было и сплыло Узнай она, кто я, первой побежит к своему Айвану. Знаем мы эти штучки!»
Приняв твердое решение, Шурка почувствовал удивительную легкость на сердце, точно с него свалился тяжкий груз. Он закрыл глаза и продолжал обдумывать свой план.
Ему казалось, что он не спал ни минуты, потому что его мысли продолжали работать и во сне. Проснулся же он от громкого голоса Таюнэ:
Нельзя! Ты как умка! Печку будешь портил! Кто строить будет? Я сама ходить чирдака буду! волнуясь, говорила она.
Не надо, Калянто, пусть Таюнэ лезет, сказал киномеханик. Ты вправду, как медведь, тяжелый. Рухнет печка.
Лучше лови скоро, когда бросать буду! быстро проговорила Таюнэ, взбираясь на чердак.
Шурка догадался, что, пока он дремал, киномеханик и приемщик поднялись и стали собираться в дорогу. Приемщик, должно быть, хотел помочь Таюнэ снять с чердака пушнину, должно быть, он уже взбирался на печку, когда Таюнэ остановила его.
Таюнэ легко залезла на чердак и, сгребая в охапку шкурки, стала бросать их вниз. Она нарочно чиркала ногами, нарочно кашляла, нарочно, как понимал Шурка, громко переговаривалась по-чукотски с Калянто, который внизу складывал эти шкурки в мешки.
Сборы тянулись долго. Лишь часа через три киномеханик и приемщик наконец уехали.
Таюнэ вернулась в избушку, весело крикнула:
Прыгай скоро! Они далеко ехала!..
Шурка спустился вниз, щурясь от света лампы. Расправил сомлевшие плечи и руки. Таюнэ подбежала к нему, прижалась и, счастливо смеясь, сказала:
Я так крепко пугался! Трогай мое сердце, как я пугался!.. она взяла его руку, положила себе на сердце.
Шурка ощутил тугие, частые толчки, но остался равнодушен и к ее словам, и к стуку ее сердца. Мысленно он уже оторвал от себя Таюнэ, и ее близость больше его не волновала.
Ну, ладно, ладно, сказал он, зевая. Спать охота. Посплю, потом по участку проеду. Ты покорми собак получше.
10
Неказистые с виду лайки, обросшие инеем, бежали, вывалив языки, тяжело хватали ледяной воздух и выдыхали его белым паром. Они порядком притомились и шли уже не так резво, как вначале, трудно брали подъем и не очень шибко неслись со спусков, так что нарты, быстро скользя вниз, догоняли заднюю пару и били передком по лапам. Собаки взвизгивали, кидались в сторону, нарушая стройный ряд упряжки.
Шурка не подгонял собак. Только когда они чересчур забирали вбок, он отдавал им одни и те же незамысловатые команды: «Поть, поть!»влево и «Кы-гы, кы-гы!»вправо. Тогда бурая крепкая лайка, шедшая впереди, послушно сворачивала, увлекая за собой остальных.
Сперва, когда дорога горбилась снежными завалами и проваливалась ямами, Шурка часто спрыгивал с нарт и, держась за них, помогал собакам переваливать через заледенелые бугры. Но потом потянулась гладкая равнина. Он уселся спиной к собакам, вытянул ноги во всю длину узких нарт и какое-то время сидел неподвижно, не заботясь, куда несут его лайки.
Вверху над ним подрагивали зеленые звезды, сбоку, совсем низко, надутым красным шаром висела луна, точно недоброе око следило за ним. Была минута, когда Шурке казалось, что все, что он видитзвезды, луна, голубая равнина, все это заледенелый, неживой мир, в который он невесть как попал. Но никакого страха перед этим миром он не испытывал, а наоборот, думал, что еще день-другой, и он навсегда вырвется отсюда.
Мороз не тревожил его. Он чувствовал его лишь щеками и носом, так как меховая одежда не пропускала холод. Единственное неудобство доставляли узкие и низкие нарты. На них нельзя было усидеть долго в одном положении: то затекала рука, то млела спина. Хуже всего было ногам. Как он ни ловчился, ноги оказывались лишними, их некуда было приткнуть и приходилось держать на весу. Теперь же он наконец удобно пристроил их, и ему было лень повернуться и поглядеть, верным ли курсомна Полярную звездубегут собаки.
Он прикинул, как далеко успел отмахать от избушки. Выходило, километров тридцать, не меньше. Он остался доволен и рассудил, что если сейчас сделать короткий привал, покормить собак и дать им чуток передохнуть, то к утру они пробегут еще километров сорок и, таким образом, расстояние до поселка сократится на треть.
Вдруг собаки хором залаяли и так развернули нарты, что Шурка едва не вывалился из них. Он успел ухватиться за передок, соскочил на снег и, оттягивая нарты на себя, кое-как угомонил собак. Потом понял причину их внезапной ярости: в стороне виднелись отпечатки медвежьих лап. Видно, медведь прошел недавно, и собаки, учуяв запах зверя, рванулись за ним.
Шурка не испытывал никакого страха. Во-первых, от Таюнэ он знал, что белый медведь если и забредет случайно с океана в тундру, то робеет встречаться с человеком и норовит обойти его стороной; во-вторых, он прихватил с собой винчестер Таюнэ и чувствовал себя в полной безопасности
Вскоре его начал пробирать мороз. Почувствовав озноб в плечах, Шурка поднял собак. Минут двадцать он бежал, держась за нарты, пока не согрелся и вконец не сморился. Вскочив на нарты, он прикрикнул на собак.
За время пути Шурка ни разу не вспомнил о Таюнэ. Она словно вывалилась из памяти и не тревожила его мысли своим присутствием. Его не заботило, что она подумает и что станет делать, когда он не вернется ни к полудню, ни к вечеру: то ли побежит искать его по участку, то ли будет терпеливо ждать, когда он явится, то ли, узнав, что он исчез навсегда, зальется слезами? Ничего подобного не приходило Шурке в голову. Его занимали другие мысли: о дороге, о Певеке, о самолете, куда он войдет как вольный гражданин, имея при себе паспорт на имя Андрея Ивановича Глушкова, тысяча девятьсот двадцать восьмого года рождения, служащего, уроженца города Вятки, а ныне жителя села Медвежий Коготь
Мороз крепчал. Звезды разгорались ярче. Луна бледнела. В снегах сгущалась синькадело шло к ночи.
Шурка не заметил, как придремнул. И когда придремнул, снега перестали быть для него снегами, а превратились в море, нарты стали лодкой, а хриплое дыхание собакшумом прибоя. Лодка мягко покачивалась на синей воде, тихо поскрипывали весла. И Шурка плыл, плыл куда-то по этому морю, пока какая-то шальная волна не ударила в днище, опрокидывая лодку
Он вскочил на ноги. Собаки легко вносили опрокинутые нарты на кособокий сугроб.
Стой, стой! закричал Шурка, пускаясь догонять упряжку. Эй, куда?! Эй!.. Ау!.. Стой!..
Шурка бежал за упряжкой, грозясь и уговаривая собак остановиться. Но те, почуяв внезапную свободу, как шальные, метались из стороны в сторону, растрясая на сугробах пустые, легкие нарты. Потом они пропали в темноте, и Шурка понял, что гнаться за ними нет смысла.
«Ах ты, гады! Ну, гадюки! бормотал он сквозь зубы. И не совсем еще ясно сознавая свое положение, твердил про себя:Ну, нет, черта два, я и так дойду!.. И как я проморгал?! Заснул, что ли?..»
Он машинально и с каким-то остервенением продолжал идти вперед, злобно поглядывая на свой ориентирПолярную звезду, и не переставал честить на все лады собак и самого себя за то, что дал такого маху
Постепенно пыл его охладел, он попытался реально оценить свое положение. Но внимание его вдруг отвлек какой-то шорох сзади. Шурка остановился, постоял и, поправив винчестер на спине, пошел дальше.
«Хорошо, что ружье держал при себе, облегченно подумал он. Потомсо злобой:А жратва уплыла»
Пройдя несколько шагов, он снова услышал шорохсловно кто-то крался сзади. Но как только он остановился, шорох пропал. Пошелопять шорох.
«Тьфу, зараза!»сплюнул он, поняв наконец, что это ремень винчестера трется на спине о задубелую кухлянку.
Но едва он перестал обращать на это внимание, как ему послышался лай собак. Лай доносился слева. Шурка заспешил в ту сторону, сторожко вглядываясь в лунный горизонт. В душе его проклюнулась надежда.
Го-го-го!.. Эй!.. Стой!.. заорал он, чувствуя, как морозный воздух обжигает глотку.
Прислушался. Собаки действительно лаяли, но далеко, и не слева, как показалось, а справа или, скорее, где-то впереди. Шурка побежал вперед, потом метнулся вправо, повернув назад, и очутился на том самом месте, где первый раз услышал лай.
Рядом что-то треснуло, издав тонкий, жалобный звук. Шурка насторожился. Звук не повторился. Пройдя с полкилометра, Шурка вдруг шарахнулся в сторону, сорвал со спины винчестер. В неглубокой выемке под снежным заметом лежал медведь, уткнувшись мордой в широкие лапы. Шурка осторожно обошел замет, не спуская с медведя глаз и держа наготове винчестер. Неожиданно медведь дернулся, сжался, прилип к замету и пропал.
«Ух-х, черт!.. Это ж тень!»озлился Шурка.
Он пошел дальше. И все звуки ночи, все тени двинулись за ним. Они то догоняли его, то забегали сбоку, то подстерегали впереди. Глухое медвежье ворчанье сменялось волчьим завыванием. Где-то жалобно скулила лисица, точно ее прихватило капканом. Где-то вверху крякали, хлопали крыльями утки. «Дерр-гач, дер-гач!»на одной ноте хрипел в стороне коростель.
Шурке стало не по себе. Часто заколотилось сердце.
«Да ничего нету!.. Какой тут дергач? уговаривал он себя. Одно наваждение»
Мороз тоже не отступал от него. Как только он останавливался, горячая, липкая спина его начинала холодеть, тепло покидало подошвы ног, озноб передергивал плечи. Надо было снова идти, чтоб не замерзнуть окончательно.
Прошел час Или два Или три. Шурка совсем выбился из сил. Равнина, по которой он брел, не имела конца. Снег отчего-то стал скользким и зеленым, как бутылочное стекло. Ноги разъезжались. Он часто падал. Но голова у Шурки оставалась ясной, мысли работали с утроенной частотой. Сперва они бодро доказывали, что потеря собакне такая уж беда, чтоб отчаиваться. Потом их несколько смутили голоса и звуки, ожившие в ночи. Но мысли спокойно разобрались с этим и убедили Шурку, что все это просто шутки мороза. Хуже стало, когда начали слабеть и заплетаться ноги. Рассудок требовал, чтоб Шурка не останавливался, а ноги отказывались нести его тело.
«Давай, давай!.. подхлестывал он сам себя. Вон она, Полярная звезда!.. Давай, давай!.. Нечего распускать слюни!..»
Потом что-то случилось и с рассудком. Он утратил живость и быстроту, словно враз обленился.