Ее можно спасти? трудно спросил Шурка у фельдшерицы, поднимаясь с табуретки.
Надо, надо, голубчик. Пока она без сознания. Наверно, подняла что-то тяжелое.
Она упала, сказал Шурка.
Упала? Вот видите, с упреком взглянула на него фельдшерица. Вот видите повторила она и ушла.
«Не спасут, тоскливо подумал Шурка. Если б сразу»
Он снова сел на табуретку и тупо уставился на аптечку, висевшую на стене.
Вскоре фельдшерица снова появилась у плиты.
Что ж вы здесь сидите? спросила она Шурку. Небось устали? Идите отдыхайте.
Ладно, сказал Шурка и не двинулся с места.
Он не знал, сколько прошло времени. Время остановилось и перестало существовать. Мысли тоже остановились и перестали существовать, кроме одной. В голове разлилась какая-то тяжелая пустота, и в этой пустоте все время билась одна и та же мысль:
«Умрет Умрет Если бы раньше повез»
Шурка не заметил, когда в комнате снова появились мужчины: и тот, что с орденом, и тот, что разгонял веслом собак, и еще какие-то. И не заметил, когда из белой двери вышла пожилая фельдшерица. Он, как сквозь сон, услышал ее усталый голос:
Не надо доктора, Айван. Таюнэ родила девочку.
Какой девочка?! встревожился мужчина.
Ох, Айван, Айван, устало сказала фельдшерица. Разве ты не знаешь, что на свете бывают девочки и мальчики? А девочка ладненькая, хоть и семимесячная. Ты вот лучше товарища благодари, что вовремя Таюнэ привез, показала фельдшерица на онемевшего Шурку.
Лишь теперь до Шурки дошел смысл сказанного фельдшерицей. Глаза его ожили, затвердевшее лицо обмякло, верхняя губа запрыгала, словно он хотел что-то сказать.
Айван изумленно поглядел на Шурку, на фельдшерицу, снова на Шурку и, похоже, так ничего толком и не поняв, торопливо подошел к Шурке, протянул ему руку:
Спасибо, товарищ ЯАйван, председатель колхоза А ты в какой тундре был, куда ехал, когда нашу Таюнэ так хорошо спасал? Мы тебя всем колхозом благодарить будем.
Шурка как-то странно мотнул головой и, не подавая Айвану руки, хрипловато, с вызовом сказал:
Никуда я не ехал. Я муж ее. И ребенок это мой. А зовут меня Шурка Коржов.
Айван оторопело уставился на Шурку. Но вдруг, точно вспомнив что-то, расплылся в улыбке:
Слышал, слышал, сказал он Шурке и, хитровато глянув на фельдшерицу, добавил:Интересный сегодня ночь в нашем колхозе «Вперед». Все русские люди хотят немножко острый шутка Айвану делать!
Из белой двери вышла женщина, лицом похожая на фельдшерицу, отыскала глазами Шурку, сказала ему:
Это вы геолог Василий? Таюнэ звала вас, но сейчас она спит. Очень она хотела вас повидать.
Айван хлопнул Шурку по плечу, весело сказал:
Айван сразу догадался, когда ты шутка делал. Айван тоже хитрый, шутка быстро понимает. Я тебя теперь узнавал. Зуб твой узнавал. Значит, ты опять в нашей тундре алмаз искал?
Ничего я не искал, уже хмуро сказал Шурка. Путаешь ты меня с кем-то. И она спутала. Для нее я геолог и Василий, а для вас Шурка Коржов. Ясно? Для вас я Эх, ма!.. выдохнул вдруг он. И поднялся, отвернулся к окну. Плечи его задергались.
В комнате стало тихо. Все растерянно глядели друг на друга.
Айван нерешительно переступал с ноги на ногу, шевелил губами. Казалось, он что-то мучительно соображает. Потом он подошел к Шурке, тронул его за рукав и сказал:
Слушай, товарищ, пойдем в мой дом. Утро еще скоро не ходит За твоя жена, за твоя большой горе думать будем.
200 километров до суда
1
Народный судья Камфорова сидела в своем кабинете, обдумывая один нелегкий вопрос. Вопрос этот мучил ее второй год, и она с превеликим удовольствием и давным-давно избавилась бы от него, будь на то воля областного начальства.
Но мнение областного начальства не совпадало с мнением народного судьи, и дело о недостаче на сумму 39 тысяч 825 рублей за неким Копыловым оставалось незакрытым, даже больше тогоне двигалось с мертвой точки. Из-за этого самого дела она уже получила два замечания (правда, устных и по телефону) и выговор в приказе за подписью зам. председателя коллегии областного суда. В том же приказе ей строго предлагалось «немедленно принять соответствующие меры».
Был сентябрь. На дворе морозило, но паровое отопление еще не работало. Холодные батареи лишний раз доказывали, что норовистая погода Заполярья никак не желает укладываться в стройный график отопительного сезона, прилежно составленный работниками райкомхоза. И потому судья Камфорова сидела за столом в пальто и шапке-ушанке, постукивала ногой об ногу и, глядя на массивный чернильный прибор, соображала, как же ей все-таки быть с Копыловым.
Наконец она пришла к выводу, что именно сейчас наступил самый подходящий момент разрубить этот «гордиев узел». Никаких судебных дел на ближайшее время не предвиделось. Вчера она рассмотрела последнее исковое заявление о взыскании алиментови ее судейский портфель опустел.
Приняв такое решение, она встала и пошла в приемную.
В пустой приемной пожилая секретарша Калерия Марковна отстукивала на машинке непослушными, покрасневшими пальцами вчерашнее решение суда. На плечи ее был накинут мужской полушубок. Полушубок все время норовил соскользнуть, и она машинально поддергивала его вверх то левым, то правым плечом.
Услышав стук двери, Калерия Марковна перестала печатать. Ее черные бусинки-глаза и синий кончик остренького замерзшего носа вопросительно нацелились на Камфорову.
Что ж, я, наверно, полечу, вздохнув, сказала Камфорова. Выпишите мне командировку и дайте в Белый Мыс радиограмму.
Сейчас, Татьяна Сергеевна, ответила Калерия Марковна, отодвигая в сторону машинку. Она тоже вздохнула и сочувственно поглядела на судью, как бы говоря: «Я вас понимаю. Но что делать?..»
Народному судье Татьяне Сергеевне Камфоровой было двадцать пять лет. И хотя она уже второй год занимала столь почетный пост, она никак не могла привыкнуть к тому, что ее величают по имени-отчеству, и уж совсем не могла привыкнуть к таким обращениям, как «товарищ судья» или «гражданин судья».
Как-то, еще в начале своей работы, она сказала Калерии Марковне, чтобы та звала ее просто Таней, но, услыхав от нее: «Что вы, Татьяна Сергеевна, как можно! Это же суд!»сама устыдилась своей просьбы и больше не заикалась об этом. Калерия Марковна права, судсолидное государственное учреждение, а не юридический институт с его Колями, Сашами, Машами и Вадиками.
И все-таки после привычных «Тань», «Танька» и «Танюшка» официально-суховатое обращение «Татьяна Сергеевна» неприятно резало слух, и казалось, что под ним подразумевается вовсе не она, а кто-то другой.
Боюсь, Татьяна Сергеевна, что он опять не явится, сказала секретарша, оформляя командировку. Опять напрасно слетаете.
Надо написать построже. Предупредить его, что в случае неявки будут применены крайние меры.
Калерия Марковна приоткрыла крохотный ротик, собираясь что-то сказать, но вдруг лицо ее мучительно сморщилось, острый носик смешно задергался, и она громко чихнула.
Безобразие, до сих пор не топят! Она промокнула платочком выбившиеся из глаз слезинки. Потом продолжала:Напишу, Татьяна Сергеевна. Но мы его прошлый раз тоже предупреждали. Вот увидите, не явится.
Ну уж нет, решительно ответила Таня. Просижу там хоть месяц, но его дождусь.
Она положила в сумку папку с делом Копылова и командировочное удостоверение, подождала, пока Калерия Марковна допечатает решение суда, подписала его, поставила на нем дату: «27 сентября, 1960 год». Потом позвонила на аэродром и, узнав, что самолет в Светлое отходит через два часа, поспешила домой.
Жила она совсем рядомнапротив суда, в двухэтажном доме, сложенном из неотесанного дикого камня. Все квартиры в доме были однокомнатные: на каждом этаже двадцать комнат слева и двадцать справа, разделенные длиннющим темным коридором. И одна огромная кухня на этаж, где по вечерам у обширной плиты на двадцать конфорок собирались все женщины.
Таня занимала крохотную комнатку. Получила она ее уже после того, как ее избрали судьей, но по сравнению с неуютным общежитием, где пришлось жить на первых порах, комнатушка казалась ей высшим благом. Здесь всегда стояла тропическая жара от нагревательных приборов. Самым мощным из них был «козел», которым снабдил Таню ее соседбульдозерист Коля Кучеров. «Козел» отчаянно гудел, дребезжал, завывал, но его раскаленная толстая проволока, намотанная на квадратный лист асбеста, испускала такую теплотищу, что на гул и дребезжание можно было не обращать внимания.
Впрочем, «козлы» завывали не в одной Таниной комнате. Во всех восьмидесяти комнатах обоих этажей жильцы научились стойко переносить навязчивое гудение, так же, как научились ловко чинить то и дело перегоравшие пробки.
Это, конечно, было явным расхищением электроэнергии. В поселке об этом все без исключения знали и все без исключения делали вид, что ничего страшного не происходит. В том числе и народный судья Таня Камфорова. В том числе и работники райкомхоза, которые строго выдерживали график пуска теплоцентрали.
Придя домой, Таня наскоро сложила в дорожный чемоданчик самое необходимое. Электрический чайник быстро вскипел. Она выпила чаю, потеплее оделась и, повернув ключ в дверях на два оборота, отправилась на аэродром.
Аэродром находился сразу за поселком, ходу до него от дома самое большое было минут пятнадцать.
Снег еще не выпал, и поселок с его домами, мусорными ящиками, дощатыми уборными казался особенно неопрятным, грязным и каким-то удручающе унылым, как бывает, впрочем, со всеми поселками Севера поздней осенью, когда летняя пестрота красок уже увяла, а зима еще успела забелить их снежком, прикрыть все изъяны первой легкой пургой.
И потому, что снега не было, небольшой морозец резче давал себя знать. Земля на дороге задубела, и каждый ком, попав под Танины мягкие валенки, острой болью отдавался в ногах.
Времени оставалось в обрез, и Таня пошла быстрее.
В поселке ее все знали, так же, как и она знала всех, но рабочий день еще не кончился, улицы были пусты, и это спасало ее от ненужных сейчас встреч и разговоров.
Но встретиться и разговаривать ей все-таки пришлось.
Уже выходя из поселка, Таня заметила во дворе финского домика мать Кости. Вера Кирилловна развешивала на веревке дымящееся белье. Увидев издали Таню, она подошла к низкому штакетному заборчику и поджидала ее.
Здравствуй, Танюша! прокричала она через улицу, когда Таня приблизилась. Улетаешь?
Вера Кирилловна была одной из немногих, кто звал Таню просто Таней и видел в ней не народного судью, а обыкновенную девушку, которая к тому же нравилась ее сыну Косте.
Сперва, когда Таня познакомилась с Костей, она частенько бывала в их доме и искренне привязалась к Вере Кирилловне. Но Таня не любила Костю, она честно сказала ему об этом. Отношения их давно стали такими, какие бывают между людьми, когда один любит, но знает, что нелюбим, а другой, не любя, мучится оттого, что причиняет этой своей нелюбовью боль другому. Поэтому всякий раз, встречаясь с Верой Кирилловной, Таня чувствовала себя неловко, словно была в чем-то виновата перед нею. А еще потому, что Тане казалось, будто Вера Кирилловна считает их размолвку с Костей случайной, пустячной ссорой и хочет как-то примирить их. И Таня избегала встреч с Верой Кирилловной, точно так же, как избегала самого Костю.
Она замедлила шаги, поздоровалась и сказала, что действительно улетает в командировку.
Подожди, Танюша! Ты в Магадан? Вера Кирилловна уже спешила к Тане, пересекая улицу. У меня ведь сестра в Магадане. Пойдем, я тебя провожу, расскажу, как ее найти, она в центре живет. Вдруг с гостиницей не устроишься.
Вере Кирилловне было под пятьдесят, но выглядела она очень молодо. Красивое лицо всегда оживлено, голос всегда звонок, улыбка мягкая, добрая. Она запросто, как с подругой, разговаривала с Таней.
Оживленность Веры Кирилловны невольно передалась Тане, минутное ее замешательство прошло, и она, улыбаясь, сказала.
Да нет, я не в Магадан, наоборот, строго на север, в Светлое.
Вот так выбрала время! Сейчас пурги пойдут, еще застрянешь таи. А впрочем, раз надозначит, надо, сказала Вера Кирилловна и взялась за ручку Таниного чемоданчика:Не тяжело? Давай вместе понесем.
Да он почти пустой, возразила Таня и, приподняв чемоданчик, легко покачала его в руке.
Сзади засигналила машина. Они сошли на обочину. Старенькая полуторка по-черепашьи проползла мимо них, тяжело беря подъем, обдала их едким дымом. Одолев крутой бугор, машина остановилась. Шофер, проезжая, узнал их и теперь, высунувшись из кабины, махал рукой:
Садитесь, подброшу!
Но «подбрасывать» их уже было ни к чемуаэродром начинался сразу за бугром.
Спасибо, Саня, мы пешочком, сказала шоферу Вера Кирилловна, кивнув на низкий домик аэропорта, который виднелся неподалеку.
Как знаете, слегка обиделся Саня и скрылся в кабине.
Хорошо, что прогулялась с тобой, говорила Вера Кирилловна, провожая Таню к самолету. Шуткадве недели без воздуха сидела. Даже голова немножко кружится.
Таня вопросительно взглянула на нее.
Я ведь на больничномкакой-то азиатский грипп «А» прихватила, объяснила Вера Кирилловна. Вчера поднялась, сегодня стирала, а завтра попробую выписаться на работу. Говорят, там без меня завал.
Вот уж напрасно, сказала Таня. После гриппа надо поберечься. Моя подружка так ревмокардит заработала.
Пустяки, отмахнулась Вера Кирилловна и, остановившись у трапа, подала Тане руку:Ну, Танюша, счастливо. Побегу, не то узнают мои мальчишки о моей прогулке, так она называла сына и мужа, достанется мне на орехи.
Она махнула Тане рукой на прощание и зашагала прочь от самолета.
«Вот я всегда так, безжалостно подумала о себе Таня, поднимаясь по трапу, всегда что-то подозреваю в людях. Вера Кирилловнамилый человек. Она даже и не заговорила со мной о Косте».
В самолете все кресла, кроме двух, были свободны. Только двое пассажиров и она третья летели сегодня к Ледовитому океану.
Таня села в первое попавшееся кресло.
«Да, да, зря я стала судьей, продолжала она упрекать себя. Когда-то Алеша Маслов говорил: «С той минуты, когда женщина становится судьей, в ней погибает женщина. Она черствеет, червь эгоизма и подозрительности точит сердце. Она уже не может чисто, искренне любить. Призвание женщиныадвокатура, ибо женщина добра, отзывчива и чутка от природы»
Да, Алеша, пожалуй, был прав. Напрасно девчонки их курса подтрунивали над ним»
Занятая своими мыслями, Таня только сейчас услышала, что заработали моторы. Машина поднялась в воздух и, набирая высоту, взяла курс на север. Таня раздвинула шторки, припала на мгновение к окну. С высоты райцентр выглядел кучкой жмущихся друг к дружке домиков. Домики на глазах уменьшались, превращались в игрушечные кубики и наконец исчезлислились с холмистым ландшафтом.
2
Таня не любила воспоминаний. Чаще всего они наводили на нее тоску. Но сейчас она сознательно вызывала их, испытывая острую необходимость жалеть себя и одновременно ругать. Причиной тому было и надоевшее дело Копылова, которое вдруг погнало ее в дорогу, и неожиданная встреча с Верой Кирилловной, и это ее сидение в полупустом самолете на высоте трех тысяч метров.
Самолет шел навстречу зиме. Уже с полчаса он висел над сопками. Слева, справа, впередитолько сопки. Вся земля вспучена их громадами. И нигде ни единой низинки, ни одного ровного местечка. Будто гигантскими волнами вздыбилась и навечно окаменела земля. Угрюмые, зловеще затаенные сопки завалены снегом. Они плывут и плывут под крылом машины, и кажется, им нет и не будет конца.
«Вот оноБелое Безмолвие, подумала Таня, глядя вниз. Страшное Белое Безмолвие»
Она на мгновение представила себя там, внизу, среди хаоса этих мертвых сопок, и у нее по спине пробежали мурашки. Она отпрянула от окна и задернула шторку.
Нет, этот холодный край не по ней. Все здесь складывалось нелепо. Странно, но ее жизнь и работа после института сплошь зависели от чистых случайностей. Случайно ей дали назначение в Магадан, случайно потому, что с успехом могли направить и в Томск, и в Омск, и в Воркуту, и на Алтай. Но когда она явилась в Магадан, оказалось, что все места в коллегии адвокатов заняты. Уже собравшись назад в Москву, она случайно встретилась с прокурором далекого чукотского района, и он уговорил ее ехать туда: позарез нужен был адвокат. Не успела она освоиться с работой, как случайно и нелепо погиб на охоте судья, и ей поручили исполнять его обязанности. Она хотела стать хорошим адвокатом, а ее избрали судьей, хотя она отказывалась. Но ни хорошим адвокатом, ни стоящим судьей здесь стать нельзя. За два года она не столкнулась ни с одним сложным преступлением. Ни краж, ни крупных растрат, ни грабежейничего этого нет и в помине. Одни мелкие дела. Ничего распутывать, не над чем ломать голову. Глупо и смешно, конечно, скорбеть о том, что в районе не совершаются преступления. Но если они не совершаются, откуда, спрашивается, судье набираться опыта работы и как шлифовать, образно говоря, это самое свое судейское мастерство?..