Наконец, пылко восклицал он, наконец-то нашлась и у нас Шарлотта Кордэ! Помянете меня: скоро, очень скоро появятся у нас и Вильгельмы Телли! Им, и только им будет принадлежать ближайшее будущее!
Так далеки все были в то время от мыслей о терроре; сомнительно, чтобы хоть кто-нибудь придал серьезное значение самой сути высказывания Морозова. Что же до Сони, то она отнеслась к его пророчеству как к очередной мальчишеской эскападе, на которые Морозов и вообще был горазд. Резануло ей ухо другоето, что Морозов поставил на одну доску Телля, боровшегося с врагами своего народа, и Шарлотту Кордэ, убившую Друга народаМарата.
Можно ли сравнивать их? высказала она вслух свое недоумение.
Пожалуйста, Не придирайся, чуть ли не с обидой сказал Морозов. Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду не цеди их, тут сравнивать действительно не приходится, а только средства, чисто внешние средства, с помощью которых они выполняли свое намерение!
Подумать только: такое его объяснение всех, решительно ведь всех удовлетворило тогда, ее тоже! Никому и в голову не пришло, что он не объяснил главного: того, что средства находятся в прямой зависимости от цели, что забвение. «того может незаметно привести к искажению, даже извращению цели, какой бы благой сама по себе она ни была.
Разговор сразу перекинулся на другое. У кого-то возник вдруг довольно резонный вопрос: чем объяснить, что выстрел в Трепова произведен сегодня? Не вчера, не месяц назад, именно сегодня? Случайность? Совпадение? Вряд ли. Вероятнее всего, день выбран не случайно. Козлова явно учитывала, что ее выстрел может пагубно отозваться на нашем приговоре, потому и отложила свое намерение до того момента, когда приговор будет объявлен Но и при этом, правда, возникало опасение: не повлияет ли покушение на судьбу тех? кто осужден на каторгу, не отягчит ли их положение?
Нет, нет! сказал Саблин. Это было бы совсем недостойное дело! Ведь они не принимали участия в покушении!
С ним тотчас согласились все, едва ли сознавая в ту минуту, что самой поспешностью этой выдают себя с головой: ничуть-то Саблин никого не успокоил, себя первого!
Но это так, частность. Чувство радостиот того, что злодейство не осталось неотомщенным, преобладало над всеми другими чувствами и соображениями.
При этом вот на что нельзя было не обратить сейчас внимания. Потому ли, что против Трепова, один на один, вышла женщина, потому ли, что в тот раз дело обошлось без смерти, так или иначе, но Соня, при всем ее тогдашнем неприятии террора, ни на секунду не усомнилась в правоте стрелявшей. О, если бы людям дано было заранее знать, какие последствия может иметь тот или иной факт! От скольких лишних шагов убереглись бы они! Насколько прямее двигались бы к цели!
Но лиха беда начало. Остальное, как водится, приходит само. И все, чему суждено быть, хочешь не хочешь, будет, тут ничего не спрямишь, не выправишь.
Будут потом еще и еще акты террора, и у каждого из них, конечно же, будут свои резоны и свое оправдание; при этом всякий раз особо будет подчеркиваться, что все эти казни вызываются конкретными, совершенно исключительными обстоятельствами, а отнюдь не следованием, боже упаси, какой-либо теории. Найдутся и люди, готовые лицом к лицу встретиться с врагом, не думающие о себе и о своем спасении, не холодные убийцы, не закоренелые душегубылюди, которым непереносимо тяжко было нести доставшийся им крест; любой из них был бы вправе вслед за Верой Засулич сказать: «Страшно поднять руку на человека»и тут же, как она, прибавить: «Но я находил, что должен это сделать». Не в этом ли добавлении вся суть? Мы были вынужденыименно вынуждены! делать это: не было у нас иного пути, не было
Удивительно, подумала Соня, как мы все обманывали себя, обманывали, сами того не сознавая! Позади было уже столько крови, а мы всё делали вид, будто ни в чем не отступаем от своей программы. Давно вступили на путь чисто политической борьбы, а всё еще не находили в себе мужества открыто признать это. Нет, было бы нечестно задним числом упрекать нас в отсутствии прямоты и мужестваи уж в любом случае не мне этим заниматься! Ничьей вины нет в том, что не сразу, далеко не сразу хватило решимости осознанно сформулировать назревшие перемены. Но что я? Не в решимости дело, вовсе нет. Просто мыслям о необходимости перехода к политической борьбе предстояло еще вызретьисподволь, постепенно; и конечно же, нужны были месяцы и месяцы, прежде чем разрозненные идеи отлились в теорию.
Но как странно, с удивлением подумала Соня: какой неожиданный поворот произошел в мыслях! Незаметно для себя она стала уже как бы оправдывать все, что было Нет, она не против, почему же. Но не слишком ли легко переменила она мнение? Вероятно, это от усталости. А что, вполне возможно: до того осточертела ей двойственность ее положения, так измучилась неопределенностью, так жаждет ясностипоневоле хватается за первую же соломинку. Возможно, конечно, что все это не так, говорила она себе, возможно, я преувеличиваю, но, право же, было бы неверно исключать и такую подкладку.
Ее вдруг охватило острое недовольство собой. Она торопится с выводами; вместо того, чтобы пройти весь тернистый этот путь постепенно, шаг за шагом, она отчего-то спешит, подгоняет события, пропускает целые звенья! Так ничего не поймешь. Надо проследить, как менялись взгляды: что было причиной, какие факты оказались решающими? Дело не простое, но все же по силам. В конце концов период, когда мучительно, часто впотьмах, искалось поворотное решение, вовсе не безбрежен. При желании вполне можно разглядеть начало и конец. Начальная точкавыстрел Засулич, теперь это несомненно. Финалом, вероятно, можно считать съезд в Воронеже. Полтора года, стало быть
Кто-то стучал в дверь. Соня прислушалась: условные три удара щеколдой. Галя Чернявская, больше некому.
Как у вас тут? еще и порога не переступив, спросила она.
Соня пропустила ее в сени, заперла дверь на задвижку. Только после этого сказала:
Плохо.
С Галиного пальто струйками стекала вода, лицо тоже было мокрое. Неужели дождь? Как же она не заметила! Все-таки спросила, хотя это было излишне:
Дождь, что ли?
Не то слово, стягивая с себя пальто, сказала Чернявская. Небокак прохудилось!
Чернявская вызвалась сменить Соню, но Соня не согласилась.
Ты лучше посушись пока, погрейся. Да посуду помой, если есть охота.
Чернявская упрямилась:
Ради бога, не храбрись! Поспи часок.
Не выдумывай, возразила Соня. Я уже втянулась. Да и не волнуйсяна твою долю тоже достанется!
Но Исаев тем временем передал ведро Чернявскойиз рук в руки.
Соня посторонилась: не драться же! И отправилась к себе наверх.
7
Кажется, и минуты не прошло, как прилегла, надо же, целая история привиделась! Посмотрела на стенку, где часы.
Минут тридцать спала, а рассказать что приснилось, дня не хватит.
Быль, небыльвсе в куче, поди-ка расцепи!
То она на пароходе; тишь и безветрие; Соня не уходит с палубы; кощунство проспать такую дивную ночь. Рядышком брат Василий и отчего-то Сашенька Владыкина; потом они отходят от Сонижених и невеста; обиды на них нет: пусть милуются в укромном уголке. Вскорерассвет, по-южному быстрый и яркий; а вон уже и город отчетливо проступает в дымчатой дали, незнакомый ей город, но она догадывается (во сне!), что это как раз и есть Севастополь, откуда совсем недалеко до Приморского, где ждет ее мама И правда: нечто подобное было когда-то, пять с половиной лет назад, когда после полугодового ареста Третье отделение отпустило ее до суда на поруки и она уехала в Крым, к маме. Была и ночь на палубе, и полыхал диковинными красками рассвет, и рядышком действительно стоял Вася. А вот Сашеньки с ним не было; пожалуй, она находилась в то время в Новочеркасске; во всяком случае, Вася недели через две именно туда поехал к ней, чтобы обвенчаться. Да, Сашеньки не было с ними на пароходе, но зато много говорили в тот раз о ней. Кажется, той ночью, на палубе, Вася впервые и заговорил о предстоящей своей женитьбе; Сашенька нравилась Соне, но нравилась сама по себе, вне связи с братом, теперь предстояло в уме «соединить» их; подумав, она решила, что Сашенька как нельзя лучше «подходит» Васе, и хотя в глубине души считала, что всякий брак между революционерамиизрядный тормоз для дела, сказала Васе, что рада его решению, и еще, помнится, прибавила (так хотелось сказать брату что-нибудь приятное), что их женитьба может оказаться даже полезной для дела, когда они поселятся в деревне Шел тогда семьдесят четвертый год: все мечтали жить и работать среди мужиков.
Потом она (все длился сон) верхом скачет в горы, на Чагыр-Даг. Лихая амазонка в окружении доблестных рыцарей. Бельбекская долина, Бахчисарай, знакомые очертания Успенского монастыря, развалины Чуфут-Кале, ночевка на вершине Черной горы, пещера Бим-баш-Коба, шашлык из только что освежеванного баранчика и, наконец, Чатыр-Даг со сказочным видом на бескрайнее моревсе так и было в действительности однажды. Были и бесконечные шутки над Петром Теллаловым, который впервые Сел на лошадь и, боясь упасть, обеими руками держался за луку татарского седла, отпустив поводья. Был и случай, когда на одном из крутых уступов Содшна лошадь поскользнулась вдруг и, осев на обе задние ноги, стала медленно, но, казалось, неостановимо сползать в пропасть; и только сильный удар хлыста вынудил ее вскочить, в последнюю минуту, на все четыре ноги. Правда, в сне своем Соня полетела-таки с кручи вниз, но летела нестрашно, как бы парила птицейнад горами, над морем, над всей землей, не было того жуткого замирания в сердце, которое в детстве заставляло просыпаться в холодном поту.
Но позвольте, как очутился вдруг в этой компании Желябов? В то время его и в помине не былони там, в горах, ни вообще в ее жизни; нет уверенности даже, что хотя бы имя его слышала в ту пору. Тем не менее он вторгся вотнезваннов эту их увеселительную прогулку. Она скачет, на своей каурой, а он, Желябов, рядом, не отстает. И шашлык нанизывает на самодельный, из прутьев, шампур (вместо брата Василия), и кислое красное вино разливает всем в кружки, и какой-то смешной тост возглашает, по-кавказски ломая язык. Потом она слышитон кому-то (возможно, и ей) говорит: «Ну что ты поделаешь с этой упрямой бабой! Беда с неюи только!» Точь-в-точь так же он говорил позднее, в Воронеже, когда безуспешно старался на съезде перетянуть ее на свою сторону. А она ему в ответ говорит то, чего отродясь не говорила: «Ты бабник! Я терпеть не могу бабников!» А он, довольный, знай себе посмеивается, щуря в смехе серые свои глаза
Потом в сне явилась мама. Да, мама, мамочка, страдалица моя вечная. Гладко зачесанные, стянутые назад волосы, прекрасные печальные глаза, огромный покатый лоб. Это от нее, от мамы, у тебя такой крутой и выпуклый ребячий лоб, но она и теперь чудо как женственна, а ты вот как была всю жизнь мальчишка мальчишкой, так и осталась. Мамаона будто встречает тебя у калитки, и ты соскакиваешь с крестьянских, без кузова, дрог, бежишь с ней, и вы обе плачете и смеетесь от счастья. Потом мама оглядывает еще не успевшие отъехать дроги, кроме возчика никого на них не обнаруживает и спрашивает с удивлением и как бы даже с недовольством: «Позволь, позволь, а где же Андрей?»«Какой еще Андрей?»«Андрюша!»«Ничего не понимаю!» Мама почти сердится: «Ну, Желябов, Желябов! Жених твой!» И тогда уже ты сердишься, прямо выходишь из себя: «Мамочка, ну как можно! Это все-таки такое интимное, личное, а ты так!..»
С этим и проснулась, и первая мысль была: господи, вздор ведь, сущий вздор, надо же такому привидеться! Ничего похожего на действительность, ровно ничего. Мама не только не знакома с Желябовым, но даже не подозревает о его существовании. А пусть бы мама и слышала о нем, что с того? Все равно такой разговор был бы невозможен. Потому что ни малейшего основания не было для такого разговора. Это только Грише, может, Гольденбергу мерещится что-то; да и то вряд ли: просто повод для розыгрышей, не больше
Постой, постой, вот ведь что спуталось в сне! Предпоследний приезд ее в Приморское, куда она заявилась после неудач с освобождением Мышкина и Войнаральского: стало быть, прошлым летом; ну да, верно: тот самый приезд ее к маме сего вечерок и удалось провести им вместе в маленьком домике на взморье, наутро пришел за ней пристав, отвез в полицейское управление, там жандармский капитан с усиками, Гангардт, объявил о немедленной отправке ее в административную ссылку, и тут же приставили к ней двух жандармов и повезли в Повенец Олонецкой, весьма отдаленной губернии. Вот в тот единственный вечерок мама и старалась выпытать у нее, где же Тихомиров, почему они не вместе, она очень хотела, и не скрывала этого, бедная мама, чтобы дочка обрела, наконец, личное, семейное счастье. Соня не стала говорить ей, что брак ее с Тихомировым предполагался фиктивный: зачем доставлять добавочные огорчения? Сказала лишь, что это слишком интимное, сокровенное дело и не надо, еще не пришла пора говорить о нем; да, что-то в этом роде Вот ведь как все перепуталось, переплелось!..
А Желябов-когда все-таки Соня впервые увидела его? Неужели так недавно, всего два года назад? Да, так уж получилось, что только на суде, во время процесса 193-х, скрестились их пути-дорожки. Было первое заседание, начался опрос подсудимых: имя, звание, род занятий, религия Сколь ни нудной была эта процедура, Соня старалась ни слова не пропустить: это была единственная возможность познакомиться с большинством сотоварищей по процессу. Дошла очередь и до Желябова: держится спокойно, уверенно; еще она отметила, что он красив, но по-хорошему, по-мужски («красавчиков» она терпеть не могла). Саша Корнилова, сидевшая рядом с Соней, сказала, что Желябовчлен одесского кружка чайковцев, потом прибавила, почему-то восторженно: «Представь себе, он крестьянин, из крепостных!» Соню удивило ее умиление: из крестьянтак что ж? Не такая уж это диковина! Но Желябова запомнила; не выделила как-то особо, нет, по чести сказать, этого не было: именно запомнила.
Потом встретила его в Харькове Она была по горло занята устройством массового побега из Харьковского централа, но тогда же удалось создать еще и кружок, собиравшийся довольно регулярно. Однажды на занятие забрел Желябов, по каким-то своим делам приехавший на денек-другой в Харьков. Его нелегко было узнать: отпустил бороду, одет, в целях конспирации, с иголочки. И, боже, какой огромный! Рядом с ним она себя чувствовала ребенком.
Он вызвался проводить ее до дому, по дороге много говорили. Он рассказал, что учился на юридическом, но за участие в студенческих беспорядках его турнули из университетакажется, из Одесского; было в его рассказе множество смешных подробностей. Потом он сказал вдруг (но не специально, а в связи с чем-то), что женат, даже и сын у него есть, «гарный хлопчик», к словутоже Андрей, но с женой они фактически разошлись, она человек другого круга, других интересов
Соня не удивилась его откровенности: так уж почему-то получалось, что многие делятся с нею наболевшим; все дело в том, видимо, что она умеет слушать, молчать и слушать. Но там, в Харькове, она не только молчаласама кое о чем рассказала: о том, что очень скучает по маме, о том, что боится, как бы не рухнуло дело с освобождением заключенных; нужны люди, нужны деньги, много денегво всем страшная нехватка; ни о чем так не мечтает, как поселиться где-нибудь В глухой деревеньке, не на деньна годы, оседло, и поработать там всласть среди мужиков: о, они совсем не забитые, как кажется иным, это чушь; если с ними заниматься, они неизбежно придут к мысли о необходимости революционных перемен Она позвала его пить чай, но он отказался, с явным сожалением, но отказался: ему надо было спешить на поезд. А потом был Воронеж И эти его то ли всерьез, то ли в шутку сказанные слова: «Ну что ты поделаешь с этой упрямой бабой!» Там, на съезде, они держались поначалу если не друзьями, то, во всяком случае, добрыми знакомыми. Пойдем дальше Ладно, прервала она себя, об этом когда-нибудь потом. К концу подходит ее часик отдыха, считанные минуты осталисьне хочется комкать. В отношениях ее с Желябовым так много еще неясноготут не отделаешься мимоходностью, нет. Но и разбираться во всем этом нет сил. Вот и старается она не думать о Желябове: есть, мол, заботы поважнее. Да нет, опять же не в том дело, все как раз наоборот. Прекрасно понимала: дай себе волютолько об этом, о себе да о Желябове, и будешь думать, ни на что другое тебя уже не хватит. Потому и держит себя в строжайшей узде. Но нет, от себя не уйти, должно быть, не спрятаться, то, что заглушаешь днем, неожиданно выливается вот во сне, все равно прорывается
Идти вниз было еще рано: Чернявская вполне может и прогнать, если придешь до срока. Она стала думать о том, что Аннушка Якимова, сама того не ведая, перебежала ей дорожку, когда настояла сделать ее «хозяйкой» желябовской нелегальной квартиры в Александровске: «хозяйкой» этой, ни с кемпонятно, не делясь своей мечтой, надеялась стать Соня. Но это пустое, ничтожное: надеялась, не надеялась Главное, как они тамЯкимова, Желябов? Удалось ли хоть им без осложнений заложить свои мины под полотно? Время не ждет, государь в любой день может покинуть Ливадию, а мы с этим потопом мы вполне ведь можем и не успеть.