Спирька возненавидел старушку.
Только подходило «Анна унд Марта баден», у него болела душаопять пойдет: «Нет, это поразительно!.. Вылитый маленький Байрон». Спирьке это надоело. Однажды старушка завела по обыкновению:
Невероятно, никто не поверит: маленький Бай...
Да пошла ты к...и Спирька загнул такой мат, какого постеснялся бы пьяный мужик.
У старушки глаза полезли на лоб. Она потом говорила:
Я не испугалась, нет, я была санитаркой в четырнадцатом году, я много видела и слышала... Но меня поразило: откуда он-то знает такие слова?! А какое прекрасное лицо!.. Боже, какое у него лицомаленький Байрон!
«Байрона» немилосердно выпорола мать. Он отлежался и двинул на фронт. В Новосибирске его поймали, вернули домой. Мать опять жестоко избила его... А ночью рвала на себе волосы и выла над сыном; она прижила Спирьку от «проезжего молодца» и болезненно любила и ненавидела в нем того молодца: Спирька был вылитый отец, даже характером сшибал, хоть в глаза не видал его.
В школу он больше не пошел, как мать ни билась и чем только ни лупила. Он пригрозил, что прыгнет с крыши на вилы. Мать отступилась. Спирька пошел работать в колхоз.
Рос дерзким, не слушался старших, хулиганил, дрался... Мать вконец измучилась с ним и махнула рукой.
Давай, может, посадют.
И, правда, посадили. После войны. С дружком, таким же отпетым «чухонцем», перехватили на тракте сельповскую телегу из соседнего села, отняли у возчика ящик водки... Справились с мужиком! Да еще всыпали ему. Сутки гуляли напропалую у Спирькиной «марухи»... И тут их накрыла милиция. Спирька успел схватить ружье, убежал в баню, и его почти двое суток не могли взятьотстреливался. К нему подсылали «маруху» его, Верку-тараторкууговорить сдаться добром. Шалаболка Вера тайком, под подолом, отнесла ему бутылку водки и патронов. Долго была там с ним... Вышла и объявила гордо:
Не выйдет к вам!
Спирька стрелял в окошечко и пел:
Врагу не сдается наш гордый «Варяг»,
Пощады никто не желает!
Спирька, каждый твой выстреллишний год!кричали ему.
Считайтесколько?!отвечал Спирька. И из окошечка брызгал стремительный длинный огонь, гремело. Потом он протрезвился, смертельно захотел спать... Выкинул ружье и вышел.
Пять лет «пыхтел».
Пришелтакой же размашисто-красивый, дерзкий и такой же неожиданно добрый. Добротой своей он поражал, как и красотой. Мог снять с себя последнюю рубаху и отдатьесли кому нужна. Мог в свой выходной поехать в лес, до вечера пластаться там, а к ночи привезти машину дров каким-нибудь одиноким старикам. Привезет, сгрузит, зайдет в избу.
Да чего бы тебе, Спиренька, андел ты наш?.. Чего бы тебе за это?суетятся старики.
Стакан водяры,и смотрит с любопытством.Что, ничего я мужик.
Пришел Спирька из тюрьмы... Дружковникого, разъехались, «марухи» замуж повыходили. Думали, уедет и он.
Он не уехал. Малость погулял, отдал деньги матери, пошел шоферить.
Так жил Спирька.
В село Ясное приехали по весне два новых человека, учителя: Сергей Юрьевич и Ирина Ивановна Зеленецкиемуж и жена. Сергей Юрьевичучитель физкультуры, Ирина Ивановнапения.
Сергей Юрьевичневысокий, мускулистый, широченный в плечах... Ходил упружисто, легко прыгал, кувыркался; любо глядеть, как он серьезно, с увлечением проделывал упражнения на турнике, на брусьях, на кольцах... У него был необычайно широкий добрый рот, толстый, с нашлепкой нос и редкие, очень белые, крупные зубы.
Ирина Ивановнамаленькая, бледненькая, по-девичьи стройная. Ничего вроде бы особенного, а скинет в учительской плащик, пройдет, привстанет на цыпочки, чтобы снять со шкафа тяжелый аккордеон,откуда ладность явится, изящность. Невольно засматривались на нее.
Такая-то пара (было им по тридцатьтридцать два года) приехала в Ясное в хорошие теплые дни в конце апреля. Их поселили в большом доме, к старикам Прокудиным.
Первым, кто пришел навестить приезжих, был Спирька. Он и раньше всегда ходил к новым людям. Придет, посидит, выпьет с хозяевами (кстати сказать, Спирька, хоть пил, допьяна напивался редко), поговорит и уйдет.
Было под вечер. Спирька умылся, побрился, надел выходной костюм и пошел к Прокудиным.
Пойду гляну, что за люди,сказал матери.
Старики Прокудины вечеряли.
Садись, Спиридон, похлебай,Спирька иногда помогал старикам, они любили его и жалели.
Спасибо, я из-за стола. Дома ваши квартиранты?
Там,старик кивнул на дверь горницы.Укладываются.
Как они?
Ничего, уважительные. Сыру с колбасой вот дали. Садись, попробуй.
Спирька качнул головой, пошел в горницу. Стукнул в дверь:
Можно?
Войдите!пригласили за дверью.
Спирька вошел.
Здравствуйте!
Здравствуйте!сказали супруги. И невольно засмотрелись на Спирьку. Так было всегда.
Спирька пошел знакомиться.
Спиридон Расторгуев.
Сергей Юрьевич.
Ирина Ивановна. Садитесь, пожалуйста.
Пожимая теплую маленькую ладошку Ирины Ивановны, Спирька открыто, с любопытством оглядел всю ее. Ирина Ивановна чуть поморщилась от рукопожатия, улыбнулась, почему-то поспешно отняла руку поспешно повернулась, пошла за стулом... Несла стул, смотрела на Спирьку не то что удивленнаяочень заинтересованная.
Спирька сел.
Сергей Юрьевич смотрел на него.
С приездом,сказал Спирька.
Спасибо.
Пришел попроведать,пояснил гость.А то пока наш народ раскачается, засохнуть можно.
Необщительный народ?
Как везде: больше по своим углам.
Вы здешний?
Здешний. Чалдон.
Сережа, я сготовлю чего-нибудь?
Давай!охотно откликнулся Сережа и опять весело посмотрел на Спирьку.Вот со Спиридоном и отпразднуем наше новоселье.
Стаканчик можно пропустить,согласился Спирька.Откуда будете?
Не очень далеко.
Ирина Ивановна пошла в комнату стариков; Спирька проводил ее взглядом.
Как жизнь здесь?спросил Сергей Юрьевич.
Жизнь...Спирька помолчал, но не искал слова, а жалко вдруг стало, что не будет слышать, как он скажет про жизнь, эта маленькая женщина, хозяйка.Человек, он ведь как: полосами живет. Полоса хорошая, полоса плохая...нет, не хотелось говорить.А зачем она пошла-то? Сказать старикам, они сделают что надо.
Зачем же? Она сама хозяйка. Так какая же у вас теперь полоса?
Таксередка на половине. Ничего вообще-то...ну решительно не хотелось говорить, пока она там готовит эту дурацкую закуску.Закурить можно?
Курите.
Учительствовать?
Да.
Она по кому учитель?
По пению.
Что, поет хорошо?оживился Спирька.
Поет...
Может, споет нам?
Ну... попросите, может, споет.
Пойду скажу старикам... Зря она там!
И Спирька вышел из горницы.
Вернулись вместеИрина Ивановна и Спирька. Ирина Ивановна несла на тарелочке сыр, колбасу, сало...
Я согласилась не делать горячего,сказала она.
Хорошо, что согласилась.
Да на кой оно!..чуть не сорвался Спирька на привычное определение.Милое делоогурец да кусок сала! Верно?Спирька глянул на хозяина.
Тебе лучше знать,резковато сказал Сергей Юрьевич.
Спирьку обрадовало, что хозяин перешел на «ты»так лучше. Он не заметил, как переглянулись супруги: ему стало хорошо. Сейчасстаканчик водки,а там видно будет.
Вместо водки на столе появился коньяк.
Я сразу себе стакан, потомша: привык так. Можно?
Спирьке любезно разрешили.
Спирька выпил коньяк, взял маленький кусочек колбасы...
Вот...поежился,достали слой вечной мерзлоты, как говорят.
Супруги выпили по рюмочке. Спирька смотрел, как вздрагивало нежное горлышко женщины. Ито ли коньяк так сразу, то ли кровькинулось что-то тяжелое, горячее к сердцу. До зуда в руках захотелось потрогать это горлышко, погладить. Взгляд Спирьки посветлел, поумнел... На душе захорошело.
Мечтяк коньячишко,похвалил он.Дорогой только.
Сергей Юрьевич засмеялся; Спирька не замечал его.Милое делосамогон, да?спросил Сергей Юрьевич,Дешево и сердито.
«Что бы такое рассказать веселое?»думал Спирька.
Самогон теперь редко,сказал он.Это в войну...и вспомнились далекие трудные годы, голод, непосильная, недетская работа на пашне... И захотелось обо всем этом рассказать весело. Он вскинул красивую голову, в упор посмотрел на женщину, улыбнулся:
Рассказать, как я жил?
Ирина Ивановна поспешно отвела от него взгляд, посмотрела на мужа.
Расскажи, расскажи, Спиридон,попросил Сергей Юрьевич.Это интереснокак ты жил.
Спирька закурил.
Ясураз,начал он.
Как это?не поняла Ирина Ивановна.
Мать меня в подоле принесла. Был в этих местах один ухарь. Кожи по краю ездил собирал, заготовитель. Ну, заодно и меня заготовил.
Вы знаете его?
Ни разу не видал. Как мать забрюхатела, он к ней больше глаз не казал. А потом его за что-то арестовалии ни слуху ни духу. Наверно, вышку навели. Ну, и стал я, значит, жить-поживать...и так же резко, как захотелось весело рассказать про свою жизнь, таксразурасхотелось. Мало веселого... Про лагерь, что ли? Спирька посмотрел на Ирину Ивановну и в сердце опять толкнулось неодолимое желание: потрогать горлышко женщины, погладить. Он поднялся.Мне в рейс. Спасибо за угощение.
Ночью в рейс?удивилась Ирина Ивановна.
У нас бывает. До свиданья. Я к вам еще приду.
Спирька, не оглянувшись, вышел из горницы.
Странный парень,сказала жена после некоторого молчания.
Красивый, ты хотела сказать?
Красивый, да.
Красивый... Знаешь, он влюбился в тебя.
Да?
И тебя, кажется, поскребло по сердцу. Поскребло?
С чего ты взял?
Поскребло-о.
Тебе хочется, чтобы поскребло?
А что?.. Только... не получится у тебя.
Женщина посмотрела на мужа.
Испугаешься,сказал тот.Для этого нужно мужество.
Перестань,сказала жена серьезно.Чего ты?
Мужество и, конечно, сила,продолжал муж.Надо, так сказать, быть в форме. Вот онсумеет. Между прочим, он сидел в тюрьме.
Почему ты решил?
Не веришь? Иди спроси у стариков.
Если тебе нужно, иди спрашивай.
А что?..
Муж вышел к старикам.
Через пять минут вернулся... И с наигранной торжественностью объявил:
Пять лет! В лагерях строгого режима. За грабеж.
Отсыревший к вечеру прохладный воздух хорошо свежил горячее лицо. Спирька шел, курил. Захотелось вдруг, чтоб ливанул дождьобильный, чтоб резалось небо огневыми зазубринами, гремело сверху... И тогда бызаорать, что ли.
Спирька направился в очередное «логово»к Нюре Завьяловой.
Стукнул в окно.
Ну?недовольно спросила заспанная Нюра, смутно, белым пятном маяча за окном.
Спирька молчал, думал про Нюру: один раз, в войну, когда Нюре было года двадцать три и она была вдовой с двумя маленькими ребятишками, Спирька (ему тогда шел четырнадцатый) ночью сбросил с воза в огород к ней мешок зерна (ехали обозом в город молоть). Нюре стукнул вот в это, кажется, окно и сказал торопливо:Найди в огороде, у бани... Спрячь подальше!
А когда через два дня, тоже ночью, пришел к Нюре, она накинулась на него:
Ты што, Спирька, змей полосатый, в тюрьму меня захотел посадить?! Сам хочешь сытый ходить, а к другим подбрасываешь?..
Спирька опупел.
Да не себе я, чего ты разоралась-то!
Кому же?
Тебе. Им же исть надо!про детей Нюриных.Голодные же сидят...
Нюра заревела коровой, бросилась обнимать Спирьку. Спирька, расстроенный, матерился.
Ну, и вот!.. Будешь им в ступке толочь да лепешки в золе печьвкуснятина, сил нет...
Вот что вспомнилось вдруг.
Чего стоишь-то?спросила Нюра.Дверь открыта... Стариков не разбуди.
Спирька стоял. Было в его характере какое-то жестокое любопытство: что она сейчас будет делать?
Спирька!.. Ну, чего ты?
Молчание.
Иди, что ли?
Молчание.
Дурак заполошный... Разбудит, а потом начинает... Ну и иди к черту!Нюра пошла к кровати.
Спирька неслышно прокрался по прихожей избе, где храпели старики Нюрины, и очутился в горнице.
Чего выкобениваешься-то?
Спирьке нестерпимо стало жаль Нюру... Какого черта, действительно? Лучше не приходить тогда.
Все, Нюрок, спим.
Через три дня, вечером, Спирька пошел к Прокудиным. Квартирантов не было дома. Спирька побеседовал пока со стариками. Рассказал, что одному солдату явилась земная божья мать...
Пришла Ирина Ивановна. Одна. Свеженькая, внесла в избу прохладу вечерней весенней улицы. Удивилась и, как показалось Спирьке, обрадовалась.
Спокойный, решительный, Спирька прошел в горницу.
Букетик,предложил он. И подал женщине кроваво-красный пылающий букетик жарков.
Ах!..обрадовалась женщина.Ах, какие они! Как они называются? Я таких никогда не видела...
Жарки,в груди у Спирьки весело зазвенело. Так бывало, когда предстояло драться или обнимать желанную женщину. Он не скрывал любви.Я вам теперь часто буду такие привозить.
Да нет, зачем же?.. Это ведьтруд лишний...
Ох,скокетничал Спирька,труд! Мимо езжу, их там хоть литовкой коси...Спирька подумал, что хорошо все-таки, что он красивый. Другого давно бы уж поперли, и все. Он улыбался, ему было легко.
Женщина тоже засмеялась и смутилась. Спирька наслаждался: как в знойный-знойный день пил из ключа студеную воду, погрузив в нее все лицо. Пил и пили по телу огоньком разливался томительный жар. Он взял женщину за руку... Как во сне!только бы не просыпаться.
Женщина хотела отнять руку... Спирька не выпустил.
Зачем вы?.. Не нужно.
Почему не нужно?все, что умел Спирька, все, что безотказно всегда действовало на других женщин, все хотел бы он обрушить сейчас на это дорогое, слабое существо. Он молил в душе: «Господи, помоги! Пусть она не брыкается!» Он повлек к себе женщину... Он видел, как расширились ее близкие, удивленные глаза. Теперьчтоб не дрогнула, не ослабла рука... «Господи, мне больше пока ничего не надопоцелую и все». И поцеловал. И погладил белое нежное горлышко... И еще поцеловал мягкие податливые губы. И тут вошел муж... Спирька не слышал, как он вошел. Увидел, как вскинулась голова женщины, и испуг плеснулся в ее глазах... Спирька услышал за спиной насмешливый голос:
Те же. И муж.
Спирька отпустил женщину. Не было ни стыдно, ни страшно. Жалко было. Такая досада взяла на этого опрятного, подтянутого, уверенного человека... Хозяин пришел! И все у них есть, у дьяволов, везде онижеланные люди. Он смотрел на мужа.
Лихой парень! Ну, как, удалось что-нибудь?Сергей Юрьевич хотел улыбнуться, но улыбки не вышло, только нехорошо сузились глаза, и толстые губы обиженно подрожали. Он посмотрел на жену.Что молчите? Что побледнела?!крикзлой, резкийкак бичом стегнул женщину.Шлюха!.. Успела?муж шагнул к ней...
Спирька загородил ему дорогу. Вблизи увидел, как полыхают темные глаза его обидой и гневом... И еще уловил Спирька тонкий одеколонистый холодок, исходивший от гладко выбритых щек Сергея Юрьевича.
Спокойно,сказал Спирька.
В следующее мгновение сильная короткая рука влекла Спирьку из горницы.
Ну-ка, красавец, пойдем!..
Спирька ничего не мог сделать с рукой: ее как приварили к загривку, и крепость руки была какая-то нечеловеческая, точно шатуном толкали сзади.
Так проволокли Спирьку через комнату стариков; старики во все глаза смотрели на квартиранта и на Спирьку.
Кота пакостливого поймал,пояснил квартирант.
Ужас, что творилось в душе Спирьки!.. Стыд, боль, злобавсе там перемешалось, душило.
Пидор, гад,хрипел Спирька,что ты делаешь?..
Вышли на крыльцо... Шатун сработал, Спирька полетел вниз с высокого крыльца и растянулся на сырой соломенной подстилке, о которую вытирают ноги.
«Убью»,мелькнуло в Спирькиной голове.
Сергей Юрьевич спускался к нему...
Вставай.
Спирька вскочил до того, как ему велели... И тотчас опять полетел на землю. И с ужасом, и с брезгливостью понял: «Он же бьет меня!» И опять вскочил, и хотел скользнуть под чудовищный шатунк горлу физкультурника. Но второй шатун коротко двинул его в челюсть снизу. Спирьку бросило назад; он почувствовал медь во рту. Опять бросился на учителя... Он умел драться, но ярость, боль, позор, сознание своей беспомощности перед шатунамиэто лишило его былой ловкости, спокойствия. Слепая ярость бросала и бросала его вперед, и шатуны работали. Кажется, он ни разу так и не достал учителя. От последнего удара он не встал. Учитель склонился над ним.