Он покупает мне несколько пар обуви, несколько кофт различной плотности, плащ, пальто и даже шубу. Зачем она мне летомзагадка.
Я не люблю тратить время в магазинах, поясняет он на мой удивлённый взгляд. Поэтому купи по максимуму всё необходимое сразу.
Я иду в магазин с комфортной одеждой для дома, выбираю пару пижам, сорочек и два халататонкий и тёплый, выбираю спортивный костюм и кроссовки в спортивном магазине, две сумкинебольшую через плечо и побольше. Больше ничего не приходит в голову, и я говорю ему, что готова.
Богдан сгребает все покупки на заднее сидение, помогает мне забраться и устраивается за рулём. Только здесь, в закрытом пространстве салона, я слышу обрывки его разговора.
Да, конфетка, я хочу, чтобы ты ждала меня в спальне. Трусики оставь. Я сниму их сам. он смеётся и смотрит мне прямо в глаза. А ещё теперь тебе придётся быть очень-очень тихой. Я везу домой невесту.
Кажется, меня тошнит. А нет. Не кажется. Надеюсь, мудак отвалит кругленькую сумму за химчистку испачканного салона, потому что я едва ли успеваю сместиться в сторону, прежде чем мой обед с шумом покидает моё тело.
Твою мать! кричит он и с силой ударяет по рулю, останавливаясь прямо посреди дороги.
Извините, Богдан Давыдович, мне ничуть не жаль, и он это прекрасно читает в моём взгляде. Меня укачивает, если я перенервничаю.
Думаю, он хочет меня придушить, но сдерживается. Выводит меня на улицу подышать свежим воздухом и вычищает влажными салфетками коврик и обивку сиденья. Его весёлое настроение улетучилось, и я тихо радуюсь этому.
Он морщится, оглядываясь на меня, и хмуро кивает, чтобы я возвращалась. Подсаживает меня, ждёт, пока я пристегнусь, и суёт в руки пакет.
На тот случай, если тебя снова укачает, как для идиотки поясняет он.
И стоит ему только тронуться с места, я закрываю глаза и не открываю их всю дорогу.
Когда Тихонов останавливается, я не спешу открывать глаза. Мне интересно, как он поступит. И он не разочаровывает меня. Легко подхватывает на руки и заносит в дом.
Меня мучает любопытство. Хочу осмотреться, но не решаюсь. Мучительно жду следующих действий мужчины.
А он с лёгкостью взбегает по лестнице, открывает дверь и внезапно замирает. Пронзительная тишина почти заставляет меня распахнуть глаза. Я чувствую, как усиливается хватка его рук. На одно крошечное мгновение он напрягается всем телом, выпускает со свистом воздух сквозь сжатые зубы и снова расслабляется.
Скрылась, тихо говорит он, и я слышу шорохи со стороны. Поживее.
В следующее мгновение моя голова касается мягкой подушки, огромные пальцы возятся с замочками босоножек, а потом поверх моего тела ложится пушистый плед.
С сожалением выдыхаю, когда дверь закрывается с тихим скрипом за его спиной, и открываю глаза, осматриваясь.
Очевидно, это хозяйская спальня. Его. Богдана. Сдержанная и холодная. Словно и нежилая вовсе.
Огромная кровать с замысловатыми коваными изголовьем и изножьем по центру комнаты. Зеркальный потолок. Как и две зеркальных противоположных стены. Оставшиеся две выкрашены красивым стильным градиентом: от белого у потолка до чёрного у пола. Большое панорамное окно и дверь, ведущая на балкон. Межкомнатная дверь, за которой скрылся сам хозяин, и ещё две.
Я тихо встаю и на цыпочках подкрадываюсь к первой. За нейбольшая полупустая гардеробная. Заглядываю за другую дверь и, ожидаемо, обнаруживаю там уборную.
Я не решаюсь выйти из спальни. Во-первых, мне страшно в чужом доме. Во-вторых, я не хочу видеть его с той «конфеткой», которая должна была ждать этого верзилу в одних трусах. И, в-третьих, я не понимаю, как должна себя вести. То, что у него много пунктиков, я уже поняла. Но он же не ожидает от меня послушания на самом деле?
Проходит примерно час лежания под пледом, когда дверь открывается, и я устремляю глаза на Тихонова. Он одаривает меня тяжёлым взглядом. Удивительно, но там нет злости. Что-то проскакивает. Быстро и неуловимо. Сомнения? Жалость? Но я не успеваю разобрать, а он проходит в комнату и садится рядом.
Ася, моё имя раскатывается на его языке, сегодня был тяжёлый день. Ты отдохнула?
Да, спасибо, Богдан Давыдович.
Хорошо, кивает он. Пойдём я покажу тебе твою комнату. Сможешь привести себя в порядок перед тем, как спуститься к ужину. Пора представить хозяйку домочадцам.
А это я шумно вздыхаю, не моя комната?
Это моя спальня, Ася. отворачивается от меня Тихонов. А ты будешь жить отдельно.
В его голосе слышится сталь. Рубит. Отсекает. Никаких возражений не способен принять.
На языке вертится всего один вопрос: почему же, Богдан, ты принёс меня в свою спальню, уложил в свою кровать? Но я никогда не узнаю ответа, даже если решилась бы спросить.
Он ведёт меня в другое крыло большого богатого дома. Моя комната уютная, милая, вполне девчачья, но без пошлых рюшек и оборочек. Стильно, дорого и бездушно.
На большой кровати лежат пакеты с покупками, стопка чистых белоснежных полотенец и подарочная коробка.
Я с любопытством открываю её, срывая бант, и вижу там цацки. Серьги и колье. Судя по искрящемуся блеску прозрачных камней, бриллианты. Я никогда не видела ничего столь же красивого и дорогого.
Надень к ужину. хрипло говорит за спиной Тихонов. В доме платок можешь не носить. Только за пределами.
Через сколько времени вы будете ждать меня?
Ужин в восемь, слышу за спиной удаляющиеся шаги. У тебя есть сорок минут.
Он оставляет меня одну. Я встаю под тугие струи душа, выстраивая температуру, и наконец позволяю себе расплакаться. Не хочу верить, что это на самом деле происходит со мной. Но я стою, упираясь лбом в дорогущую плитку, и рыдаю, кусая губы.
Без пяти восемь я спускаюсь по широкой лестнице в полной готовности. Для знакомства с этим домом и его жителями я выбираю глухое платье в пол насыщенного оттенка марсала, делаю скромный макияж, заплетаю французскую косу и, помявшись, вдеваю серьги и надеваю колье.
Я иду на свет, на тихие голоса, и стоит мне войти, как в столовой воцаряется тишина. Вдоль стола стоят шестеро женщин и четверо мужчин разного возраста и социального положения в этом доме. Хозяин сидит во главе стола. Рядом с нимпожилая женщина в инвалидном кресле, очевидно, мать. По её левую руку сидит женщина чуть старше сорока лет.
Богдан поднимает взгляд на меня, осматривает с головы до ног и закрывает на миг глаза. Уголки его губ ползут вверх, но он быстро берёт себя в руки. Встаёт из-за стола и подходит ко мне.
Он становится рядом, на почтительном расстоянии, его рука тянется к моей, и Богдан легонько сжимает её, то ли успокаивая, то ли предупреждая.
Сегодня у нас в доме большой день. Я привёз хозяйку. громогласно объявляет он. Это Ася, теперь она будет второй по значимости после меня.
Я чувствую, как от напряжения моя ладонь в его руке потеет. Что ж так стыдно? Я смотрю в пол. Не знаю, должна ли что-то говорить или нет?
Богдан ведёт меня к стоящим людям.
Ася, это Дарина, кухарка, Марьям, домработница, Самира, управляющая хозяйством, Луиза, Элеонора и Кристина, мои помощницы. Он представляет мне женщин и подводит к мужчинам. Саид, начальник охраны, Шерзод, садовник и помощник по хозяйству, Алим, твой водитель и телохранитель, Данияр, мой водитель и телохранитель.
Я коротко приветствую всех этих людей. Богдан не даёт мне много времени, чтобы хорошенько их рассмотреть. Ведёт к столу и усаживает по левую руку от своего стула. Садится сам. Накрывает мою руку своей. Властно. Напоказ. Сияет от гордости, словно это самое долгожданное событие в его жизни.
Ася, разреши тебе представить мою семью, говорит он. Эта великолепная женщинамоя мама, Тамила Богдановна. И моя прекрасная, мудрая сестраРашида Давыдовна.
Рада знакомству, тихо говорю я и поднимаю глаза на Тихонова.
Мама, сестра, это моя Ася. его голос надламывается, и он смотрит на меня.
Моё сердце колотится со страшной силой. Потому что именно сейчас, в самой нелепой ситуации в своей никчёмной восемнадцатилетней жизни, я чувствую на себе весь смысл этих словего Ася. И заключён он в его сильной, горячей руке, в его пылающем взгляде, направленном на меня, в ненависти, с которой на меня смотрят пять женщин в этом зале.
Смущённо улыбаюсь хозяину и совершенно неожиданно получаю в ответ его улыбку.
Ой, мамочки! Улыбка Богдану к лицу. Озаряет его лицо, пусть и ненадолго. Но спустя мгновение он снова хмурится и подаёт одной мне непонятный сигнал.
Обслуживающий персонал тихо удаляется, три женщины, представленные помощницами, устраиваются за столом, но в отдалении. Ужин начался.
Нам подают разные блюда. За столом никто не пьёт вина или другого алкоголя. Для меня это удивительнотакая обеспеченная семья и ни глоточка за ужином?
Богдан сам ухаживает за мной. Накладывает понемногу то салаты, то замысловатое горячее. Подливает ягодный морс.
За столом никто не ведёт бесед. Звенящая тишина напрягает. Я стараюсь не глазеть на странных соседей по столу, но то и дело изучающе смотрю на женщин. Неторопливо жую маленькие кусочки блюд, попивая прохладный напиток, и всё смотрю и смотрю по сторонам, стараясь делать это незаметно. И, когда я отпиваю добрую половину стакана морса, чувствую горечь на языке, которая уходит внутрь моего живота и разжигает огонь. Что-то происходит. Я определённо не в порядке.
Резво вскакиваю на ноги, обращая всё внимание на себя. Тихонов поджимает губы, недовольный моим поведением, но ему придётся это пережить. Потому что я действительно резко начинаю плохо себя чувствовать.
Богдан Давыдович, конечно, это я и пытаюсь сказать, но вместо слов мой язык опухает, рот наполняется странной пеной, которая беззвучно выходит в мою открытую ладонь.
Вижу сквозь слёзы, как его лицо искажается, и он бросается ко мне. Внутренности скручивает от адского пламени. И только эта пена всё бурлит и бурлит, не переставая.
Оседаю на пол, подхватываемая его надёжными руками. Мужчина прижимает меня к себе, и мне кажется, что его сердце сейчас пробьёт грудную клетку.
Не вздумай умирать, слышишь? яростно шепчет он где-то близко. Ася, не вздумай умирать!
Пытаюсь сфокусировать внимание на его сердце, на его словах или на теплоте его тела, но тёмная пелена застилает взгляд, и мне становится абсолютно нечем дышать.
4. Богдан
За все эти годы я не раз заставлял себя развернуться на полпути к её дому. Мне до боли было интересно посмотреть на неё, но я стискивал руки в кулаки, резко крутил руль и прибавлял газу, чтобы скорее убраться подальше.
Ася. Какая она? Похожа ли на мать? Или всё же на отца? Неужели я правда решусь исполнить то, что в сердцах пообещал при свидетелях? Большинства уже и в живых нет, но кто-то же проверит, чтобы пролитая кровь Тагоевых была отомщена. И пусть правосудие вершит Богдан Тихонов, а не Богдан Тагоев, но у меня своя война. Всегда была и всегда будет.
Последний год я стараюсь вообще не думать о ней. Потому что моё любопытство осязаемо. Могу не сдержаться. А если увижу, то тормоза может сорвать окончательно. Ещё придушу со злости. Или наоборот. Сложная тема.
Я хочу поехать прямо в день её совершеннолетия, но в дань уважения её бабушке принимаю решение ехать на следующий день. Больше ждать нельзя.
Дверь открывает Ася. Мне не нужно уточнятьона как две капли воды похожа на мать. Млять! Я даже испытываю долбанное дежавю: двадцать лет назад я стоял на этом же месте, а дверь мне открывала Маша.
Сердце пропускает удар. Или несколько. Но я давно не юнец, и цель моего визита иная.
И всё идёт не по плану. Как всегда! На что я, собственно, рассчитывал? У старухи не выдержало сердце. Неужели она всерьёз полагала, что я не сдержу слово? Что я не заберу единственную дочь кровного врага и не позабочусь о том, чтобы его грязная кровь перестала гулять по миру?
Ася, маленькая, трогательная и потерянная, вызывает во мне лишь волну раздражительности. Стоит, сжавшись от страха, в стороне и льёт слёзы. Терпеть не могу все эти женские штучки! Я не робкого десятка, но абсолютно не представляю, как привести в себя женщину, кроме как отвесив ей хорошую оплеуху. Да только, боюсь, сладкую Асю таким образом не воспитывали.
Тяжело мне с ней придётся. Ох, тяжело, млять! От её частых всхлипов сердце ускоряет ритм, кровь шумит в голове, и я начинаю чаще дышать, чтобы не сорваться на неё в это непростое мгновение.
Когда старуху Агриппину увозит карета скорой помощи, меня отпускает. Вроде и не виновен, что сердце старой выдало сбой, а душаколи таковая имеетсябыла не на месте.
Лишь она одна, Асина бабушка, способна была меня понять. Она точно знала, что я потерял в ту ночь, и оплакивала ту же потерю.
2002 год.
Я ступаю на пыльный перрон Казанского вокзала и нетерпеливым взглядом осматриваю толпу встречающих. Даже не сомневаюсь, что она здесь Здесь. Должна быть. Как иначе, если мы не виделись целых два года и три недели?!
Но взгляд натыкается лишь на одно знакомое лицо. Отец.
Размашистыми шагами в кирзовых сапогах пересекаю расстояние между нами. Крепкое рукопожатие. Короткие объятия. По дороге до парковки отец интересуется, как я добрался. Но у меня нет желания вести с ним задушевных бесед, ведь в моих мыслях только она. Маша Миронова.
Отец, ты прости меня, я вещи закину и рвану в Химки, не выдерживаю я.
Отец окидывает меня хмурым взглядом.
Мать соскучилась. Рашида с Данияром и Рустамом в гости в кои-то веки выбрались. Семья это святое.
Пап, усмехаюсь я. Семья на то и семья, что всю жизнь будут крепкой опорой. Дело-то молодое, неужто себя не припоминаешь тридцать лет назад?
Закидываю сумку в багажник и собираюсь идти в сторону метро, но отец тормозит меня за руку.
Не так мы хотели тебе сказать, но ты вынуждаешь, Богдан, твёрдо напирает он, крепко удерживая меня подле своего крепкого тела. Не дождалась она. Замуж вышла. Рожать со дня на день.
Смешно, закатываю глаза к небу. Машка не такая, ты же знаешь.
Отец молчит, а потом рубит тонкую надежду одним предложением:
Она за Сергея Дубравина замуж вышла.
Бью что есть мочи в широкие отцовские плечи. Он не останавливает меня. При всём желании не смог бы. У меня за спиной десантура и реальная вылазка в Чечню.
Лихо проскакиваю через турникеты подземки, проделываю знакомый до боли путь и примерно через два часа стучу в дверь квартиры в старых Химках.
Агриппина Юрьевна распахивает настежь дверь и белеет лицом.
Вернулся, сынок?
Ну здравствуй, мамаша. Это правда?
Её глаза наполняются слезами. Один короткий кивок подобен выстрелу в голову, последнему вбитому гвоздю в крышку гроба, тяжёлой могильной плите, придавившей сверху.
Прощай, Богдан, лепечет женщина, но мне плевать.
Свидимся, смачно сплёвываю ей под ноги и стремительно сбегаю по лестнице.
Наши дни.
Ну вот и всё, констатирую, когда дело сделано.
Бабушка умерла, да? испуганно пищит малявка.
Вот же глупая! Стал бы я кипишевать, если бы старуха дубу дала?
Ты совсем что ли? В больничку везут старую. Я порешал, чтоб лучший уход обеспечили. Не трясись, поставят на ноги. Мне сейчас похороны не с руки. Нет времени. Не поймут, если сразу после похорон свадьбу сыграем.
Какую свадьбу? замирает девчонка.
Неподдельный испуг в её глазах забавляет меня. Эта маленькая пигалица всем своим видом меня забавляет. Тонкая, нескладная, с острыми плечами, угловатыми коленками и торчащими ключицами, небольшими грудками и, я уверен, молочными розовыми сосками, которые совершенно меня не интересуют.
Нашу, Ася. Не так я, конечно, планировал, но старая подвела. Придётся ждать, а ждать я очень не люблю. И так ждал тебя долго.
Смотрит на меня своими огромными глазами цвета молочного шоколада, тёплыми, опаляющими, пробирающими до глубины души от вспыхнувших в голове воспоминаний
Как же похожа на мать! Разве так бывает? Какая-то мистика! Мне такое положение дел не по вкусу, что за напастьсмотреть на неё, а видеть человека из прошлого?
Приоденься поприличнее да поскромнее. В больницу поедем. отсекаю ненужные мысли.
Девчонка торопливо скрывается в детскойв маленькой комнате, где я проводил бессчётные вечера напролёт. Закрываю на миг глаза, усмиряя эмоции. Не думал я, что оказаться снова здесь, в этой квартире, будет так непросто. Куда бы я не бросил взгляд, всё осталось прежним. Словно Маша собирается на прогулку, прячась от меня за дверью. И только мне прибавились пара лишних десятков лет.