Я все-таки выбралась наружу, с треском захлопнув вроде бы надежную дверь и привалившись к ней спиной. Ноги подкашивались, сердце исходило истошным стуком, в горле стоял комок. Я чувствовала, что вся дрожу.
Снизу раздавались крики, топот: меня услышали и спешили на помощь. Я даже не удивилась, что первым по лестнице вбежал мой мужя бы посмеялась над его свирепым оскалом, но уж очень страшно было. Увидев целую меня, он чуть подуспокоился и остановился:
Госпожа? Что произошло? Вы кричали?
Т-там попыталась объясниться я, но с ужасом поняла, что голос меня совсем не слушается.
Язык заплетался на самых простых словах, и меня так трясло от пережитого потрясения, что я испугалась прикусить его.
Я начала тихо сползать по двери к полусилы совсем оставили меня.
Отошли их, только и смогла пробормотать я, без особой надежды, что он сможет понять.
Но он понял, что я просила остановить слуг, чтобы они не увидели меня в таком мерзком состоянии. Парой выкриков он отослал их, сказав, что сам во всем разберется; я была ему благодарна.
Михримах, он присел рядом со мной на корточкия уже благополучно сползла на пол, что случилось? Ты цела?
Я судорожно кивнула; потом вспомнила свой испуг.
Рустем, я чувствовала, что голос все еще дрожит, но ничего не могла с собой сделать, посмотри, пожалуйста, у меня в волосах нет ничего лишнего?
Вообще-то, здесь было слишком темно, чтобы нормально что-то разглядеть. Поэтому паша вполне логично вместо беглого осмотра полез в мои волосы руками. После чего вскрикнул, и я поняла, что мои худшие страхи оправдались: одна из ос в самом деле находится у меня в волосах.
Мощная дрожь пронзила все мое тело, когда я осознала близость мерзкого врага.
Не бойтесь, госпожа, тихо сказал паша, я ее убил.
И он показал мне раздавленную осу, вытащенную из моей прически.
А если она не одна там?? в панике воскликнула я.
Он не рискнул дальше копаться в моей голове; видимо, боялся, что потревоженное насекомоеесли оно там естьможет укусить меня. Учитывая, что мое состояние было совершенно невменяемым, он поднял меня на рукия даже и не возражалаи отнес вниз, к окну. После чего аккуратно и методично осмотрел мои волосы и даже платье. В другое время я сочла бы вольностью такой жестего жилистые руки легкими касаниями прошлись почти по всему моему телуно сейчас я была только рада тому, что он отбросил церемонии и со всем тщанием проверил мою безопасность.
Больше нет, вынес он вердикт, но я бы предложил вам сходить в баню, госпожа, чтобы увериться полностью.
Да, так и сделаю, постаралась я придать голосу независимый тон, чтобы скрыть, насколько я боюсь обнаружить еще одну осу где-то в опасной близости от себя. Рустем, там там, на чердакеогромное осиное гнездо
Голос все-таки дрогнул, и при воспоминании о той ужасной картине страх снова сковал мое сердце холодными тисками.
Я даже не заметила, что снова дрожу; но он крепко прижал меня к себе, и только тогда я почувствовала, что снова еле держусь на ногах.
Сегодня же сожгу, пообещал он, успокоительно гладя меня по волосам.
Мне было почти приятно; его близость изгоняла страх. Я поняла, что успокаиваюсь, и отстранилась; он не удерживал. Мне было стыдно смотреть на негоне представляю, что он теперь обо мне подумает после этой истории! но все же я нашла в себе сил поблагодарить его. Он нежно и сухо поцеловал меня в лобпочти так, как это делал отец, и я почувствовала странное облегчение.
хотя гнездо было сожжено на дворе в тот же день, я больше ни разу не отважилась зайти на этот проклятый чердакслишком сильным было воспоминание о пережитом страхе. Не удалось мое тайное убежище.
* * *
Случай с гнездом не шел у меня из головы. Я не мог позабыть те минуты нечаянной близости, шелест ее сероватого платья под моими руками, легкое тепло ее тела под платьем О Всевышний! Она дрожала в моих руках; дрожала от страха, да, но каким выжигающим чувством отдавалась эта дрожь во мне!
Разумом я понимал, что она так тесно прижалась ко мне лишь от страха; но как же хотелось сердцу верить, что то был не только страх; какая разъедающая жгучая надежда зародилась во мне! Разве будет женщина прижиматься к мужчине, который ей неприятен, даже и в страхе? А госпожа так горда! Она в жизни не оказала бы страха перед неприятным ей человеком, а тем паче не позволила бы ему прикоснуться к ней!
Может ли быть, что я приятен ей? Глухим стуком отдавалось сердце в ушах, когда я думал об этом.
Невольно я кидал жадные взгляды вслед ей, когда думал, что она не видит. Так прекрасна! Так женственна! Так хрупка и сильна одновременно!
Страх Михримах перед осами в который раз показал, что при всей своей силе, при всем своем уме, онаженщина. Тонкая, пугливая, нежная женщина. И я хотел, жгуче хотел прижать эту женщину к себе и поцеловать, заслоняя ее от всего мира, защищая ее от всего света, обладая ею вполне и всегда.
Мысли о госпоже не давали мне покоя; и все же я вполне владел собой, опасаясь напугать ее своим чувством. Я пытался сблизиться с ней постепенно, показывая, что ей нечего бояться; но она упрямо избегала меня. Застать ее наедине было почти невозможноразве что за ужином, когда служанка выходили за блюдом или питьем. Немудрено, что всякая нечаянная встреча с Михримах вызывала у меня глубокую радость.
Так было и сегодня. Утром я привез ларь с кое-какими покупкамив основном там были писчие принадлежности да пара книги перед ужином решил взять оттуда бумаги. Войдя в небольшую кладовую, я с удивлением и восторгом увидел там Михримахона как раз копалась в покупках. Услышав стук двери, она обернулась; увидев менявздрогнула и вся залилась краской. Секунду длилось ее смятение; затем она вскочила, сильно задрала подбородок и приобрела тот надменный вид, который я обозначал в своей душе как «надменно-воинственный».
Госпожа, поприветствовал я ее легким поклоном, любуясь тем, как краска смущения переходит в гневный румянец на ее щеках. Это всегда был довольно забавный процесс. Сперва смущаясь, Михримах краснела как ребенок, всем лицом; но уже через несколько секунд она овладевала собой и переходила в атаку, и краска спадала с ее лба и шеи, концентрируясь яркими пятнами на скулах и щеках. Так было и в этот раз.
Паша! ответила она на мое приветствие надменным и холодным тоном, а потом с весьма независимым видом направилась к выходу.
Слишком поздно осознав, что на ее пути к выходупрямо в дверяхстою я. Было крайне любопытно наблюдать, в какой момент до нее дошла невозможность сбежать, минуя меня, и как она на ходу стала придумывать достойный выход из столь бедственного положения.
Выход не придумался, и ей пришлось остановиться, не доходя до меня. Некоторое время она попросту попрожигала меня взглядомвидимо, ожидала, что я сам отойду. Наверно, мне так и стоило сделать, но уж больно хороша она была в этот момент. Не стал облегчать ей задачу; принял самый невозмутимый вид и смело встретил ее взгляд.
Она кривовато улыбнулась и повела подбородком и плечами, словно выражая тем свое недовольство вселенной, в которой что-то пошло не по ее плану. Пристукнула ножкой, закусила губу.
Осознала, что взглядами меня не пронять на этот раз; досадливо нахмурилась и все тем же независимым тоном произнесла:
Мне нужно наверх, Рустем.
А мне показалось, что тебе что-то нужно здесь, выразительно показал я взглядом на сероватый ларь, и не сразу понял, отчего в глазах ее загорелся самый настоящий гнев.
В своих мечтах я слишком часто был с нею на «ты», и вот, эта неуместная фамильярность нечаянно вырвалась у меня в разговоре.
Паша, ты забываешься! со злостью воскликнула она, делая резкий шаг ко мне. Пропусти!
Я с удивлением понял, что она потеряла контроль над своими эмоциями: гнев пробился сквозь ее обычную маску неприкосновенной величественности, пугая своей силой и очаровывая своей пламенностью.
Я не сдвинулся с места, залюбовавшись ярким чувством, играющим на ее лице.
Пусти! она изо всех своих силенок толкнула меня обеими руками; худенькими нежными руками в мышевато-пепельном нежном шелке шелестящего рукава. Кровь громко стучала в висках: она была слишком прекрасна.
Пусти, пусти! попыталась она толкнуть меня снова, а потом закричала:Ненавижу, ненавижу, будь ты проклят, проклят! принялась она колотить по мне кулачками.
Мне пришлось схватить ее и прижать к себе. Одной рукой я удерживал ее запястья она все еще дергалась ударить менядругой прижимал ее голову к своей груди, не давая кричать. Я был напуган ее вспышкой; всегда сдержанная и спокойная Михримах не была склонна к истерикам. Что же произошло? Чем я так задел ее?
Она зарыдала, вырвалась и осела к моим ногам. Я видел, как дрожат ее плечи, а руки нервными рваными движениями дергают сероватые оборки рукавов.
Со вздохом я обошел ее и присел перед ней на корточки, пытаясь заглянуть в лицо, которое она успешно отворачивала.
Не прошло и месяца, как мы женаты, а она уже третий раз впадает в истерику. Является ли это для нее нормальным? Как вообще узнать, насколько часто для женщин нормально впадать в такое состояние и как оно должно протекать?
Я, безусловно, знал, что женщины хрупки эмоционально, что слезы у них близко, и что они легко впадают в истерики. Да, мне казалось, что Михримах не склонна к этомуно ей, как дочери султана, пристало держать себя перед окружающими. Как бы мягко выяснить, нормально или нет для нее огорчаться столь часто?
Госпожа, попробовал я прояснить обстановку, возможно, мне стоит позвать лекаря?
Нет, тут же испуганно вскинула она на меня глаза, нет, Рустем! Ни в коем случае!
Так. Ясности не прибавилось.
Но, госпожа, простите мою дерзость, проявил я настойчивость, параллельно помогая ей подняться и привести себя в порядок, вы и раньше обходились в таких ситуациях без лекаря?
В таких ситуациях? растеряно переспросил она, и на миг в ее глазах промелькнула такая беспомощность, что я все понял.
Медленно я проговорил, сжав ее руку в своей:
Позвольте мне высказать предположение ваша матушка не одобряла проявлений вашей женской чувствительности?
Она в смятении вспыхнула и отвернулась. Спустя некоторое время тихо признала:
Матушка полагает, что мне следует лучше держать себя в руках. Ведь я дочь повелителя мира!
В этот момент я почти ненавидел Хюррем-султан.
Госпожа, я мягко гладил ее ладонь, и она не вырывалась, но и повернуться ко мне не решалась или не хотела, теперь вы моя жена, и вам нет нужды бояться неодобрения вашей матушки. Теперь перед Всевышним за вас отвечаю я; и вам нет нужды скрывать от меня свои переживания и чувства. Госпожа, вы можете просто сказать мне о том, что вас волнует или тревожит. Просто доверяйте мне; я не прошу большего.
Она молчала с минуту. Потом повернула ко мне голову, долго смотрела на меня глубоким, прожигающим взглядом. Потом сказала:
Я попробую, паша, забрала у меня свою руку и все-таки вышла.
Глава четвертая. Приглаженная хвоя
* * *
Ужасно! Положительно, ужасно! Я постоянно попадаю в этом браке в невыносимые, немыслимые, унизительные ситуации!
Невозможно было передать, как я стыдилась себя. Насколько безвольной я оказалась! Никто никогда не видел меня в таких состояниях; и лишь за несколько недель я успела так опозориться в глазах мужа! Подумать страшно, какое у него обо мне установилось мнениене то чтобы меня заботило его мнение, но это ужасно, что я так распустила себя.
Ладно, я была выбита из колеи откровениям Малкочаглу стой, глупое сердце, не бейся так сильно! потом, этот ужасный брак Но теперь-то! Сперва осы, потом это!
Раньше мне не приходилось стыдиться своего поведения. Да, бывали в моей жизни разные неприятные истории, но всегда я держала себя так, как подобает госпоже. Сдержанно и ровно. Что же теперь?
матушка в свое время много сил потратила на мое обучение, и логическое мышление было тем атрибутом моего воспитания, которым я безмерно гордилась. Матушка была не глупее пашей и визирей, и я всегда тянулась к этой планке, и достигла в этом успехов.
Я постаралась взять себя в руки и логически посмотреть на ситуацию. Понять, почему я так часто и постыдно срываюсь в его присутствии.
Было бы все гладко, если бы в основе лежал страхя думала об этом. Хоть мне и невыносима сама мысль, что я могла бояться его, но это многое бы объяснило. Однако страха не было.
То, что я чувствовала к Рустему-паше, было похоже на гневно чем я разгневана? Очевидно, нашим браком, но была ли ситуация его инициативойили матушкиной?
Я склонна считать, что он при любом раскладе тут замешан. Даже если идея была матушкинаей бы в голову не пришло откупиться мною, если бы Рустем не испытывал бы ко мне чувств.
Итак, логично предположить, что я гневаюсь на Рустема из-за того, что онпричина ненавистного мне брака. И хотя он несколько сгладил дело своим решением не докучать мне супружескими обязанностями, и в целом я нашла в своем новом положении много плюсов, это его не оправдывает. Мой гнев законен и обоснован.
Но, кажется, истерики не являются лучшим способом для изъявления этого гнева. Холодность и отчужденность должны стать моими принципами, а меж тем, я демонстрирую постыдную женскую слабость и раз за разом принимаю его поддержку, что безмерно унижает меня!
глоток остывшего водянистого шербета не прибавил ясности моим мыслям. Я запуталась в моем отношении к Рустему и поняла, что мои чувства к нему противоречивы. Но как разрешить эти противоречия? Я не знала! И решила пока отложить вопрос, и постараться воздержаться от усугубления дела новыми вспышками.
Однако. Пусть я и хорошо это придумала, у меня оставался нерешенный вопрос с бумагой. Он так неудачно застал меня за попытками раздобыть ее! Конечно, можно бы послать купитьно вот беда, у меня совсем нет денег! Драгоценности, безделушки, ценные вещицыи ни одной монеты! Никому в голову не пришло добавить их к моему приданному; предполагалось, что все мои нужды будет удовлетворять муж. Можно, конечно, послать в гарем; но ведь это не укроется от чуткого взора Хюррем-султан! У нее начнутся закономерные сомнения, она задастся вопросам: почему я послала за бумагой в гарем? Нежелательные вопросы приведут к весьма неприятным выводам, не избежит разговора с Рустемом, вцепится как клещ в эту странность и все выпытает!
Нет, ни в коем случае нельзя допустить, чтобы мать заподозрила, что у нас что-то не ладно!
Придется говорить с Рустемом; бумага мне нужна, и новые книги не помешают. Можно, конечно, снова совершить вылазку к ларю но только сейчас я понялаа если у него все подсчитано и учтено? Кажется, паша склонен быть расчетливым и бережливым, заметит пропажу даже пару листов, начнется следствие, будут искать вора О чем я только думала, когда туда полезла?
Бумага, проклятая бумага! Даже из такой мелочи получается целая проблема! Как я ненавижу это положение!
И тут мне пришла в голову светлая мысль, которая все сгладила. Попрошу Гюльбахар! Она служанкаи это ее проблема, где раздобыть мне бумаги!
О Всевышний! Я здорово поглупела от всех этих волнений. Почему мне сразу не пришла в голову мысль послать за бумагой ее? Ведь на то и слуги в этом доме, чтобы обеспечивать мои нужды!
с поставкой мне бумаги Гюльбахар и впрямь справилась без проблем. Это ободрило меня, и я снова почувствовала себя хозяйкой своей судьбы. Я стала чаще обращаться к Гюльбахар с распоряжениями, и поняла, что имею теперь даже большую свободу, чем в былые времена. Это пьянило и окрыляло. Хотя я и пользовалась, казалось, абсолютной свободой в доме отца, все же были границы дозволенного, за которые мне нельзя было переходить. Самыми раздражающими меня были запреты некоторых книг, которые так и манили своими корешками! Я знать не знала, что было написано в тех книгах, но они тревожили мое воображение своей недоступностью. И, конечно, когда я поняла, что верная Гюльбахар купит мне что угодно, я решила воспользоваться своей новой свободой и добраться до тех таинственных книг.
Правда, здесь было досадное препятствие. Гюльбахар не умела читать, а я не помнила или не знала названий, которые меня интересовали. Из многочисленных томиков нашей библиотеки, которые мне отказывались давать, ссылаясь на приказ повелителя, я помнила только одно загадочное итальянское имя, Боккаччо. Книга называлась как-то сложно, что манило к ней еще сильнее.