Каждым своим действием Генрих доказывал, что он человек целеустремленный. Его визиты ко мне были столь регулярными, что у меня складывалось впечатление, будто они вписаны в его военные планы вместе с рытьем окопов и заказами поставок элядля поддержания боевого духа солдат. Во время своих интимных набегов он действовал стремительно и эффективно, все четыре месяца, которые ушли на то, чтобы взять Мелён. Генрих никогда не задерживался у меня дольше часа, но в это время уделял мне все свое внимание. Он был неизменно нежен со мной. В качестве компенсации за непродолжительность своих посещений Генрих приказал английским менестрелям услаждать мой слух приятной мелодиейпо часу на закате и на рассвете.
Эта музыка нравилась мне гораздо больше, чем безупречно умелые, но слишком уж стремительные атаки мужа на мое тело, возбуждавшие во мне лишь одно желаниепобыстрее со всем этим покончить. Сожалея о собственной холодности, я винила во всем лишь себя, но ничего не могла с этим поделать. Чем больше я тревожилась из-за своей ледяной сдержанности, тем хуже все оборачивалось. Но следует, так сказать, отдать должное и моему мужу: похоже, он ничего не замечал. Вероятно, у него просто не было возможности что-либо заметить за то короткое время, которое он определил для себя на исполнение супружеского долга. Генрих никогда меня не критиковал. И я была искренне тронута, когда он приказал прислать для меня из Англии две арфы.
Я знаю, что вы играете на арфе, сказал Генрих и щелкнул пальцами, давая сигнал моему пажу, и тот, встав на одно колено, незамедлительно вручил мне один из этих великолепных инструментов.
Да, вы правы. Признаться, хоть я и удивилась, но мне было очень приятно, что муж не только организовал доставку подарка из Англии, но и вообще удосужился узнать о моих интересах.
Мне сказал об этом мой брат Джон. Генрих со знанием дела тронул большим пальцем струны второй арфы. Я тоже умею играть на арфе. Увидев, что я удивленно подняла брови, он слегка улыбнулся. Да, Екатерина, у меня есть и другие интересы помимо военного дела. Возможно, мы с вами будем играть вместе
При этой мысли я покраснела от удовольствия, но потом меня охватила досада. Вероятно, наши души действительно могли бы достичь слияния в музыке, если бы Генрих нашел возможность хоть раз коснуться этих певучих струн своей крепкой рукой, рукой, которую он постоянно держал на пульсе войны. Однако бóльшую часть времени жена и музыка были для него несовместимыми понятиями.
И все же уединение не было для меня слишком уж тягостным: благодаря жарким сражениям на поле битвы я завела новое знакомство. Однажды ко мнепричем под конвоем вооруженных солдатпривели незнакомого молодого человека, всего на несколько лет старше меня; он был плотного телосложения, а твердый взгляд его серых глаз плохо сочетался с длинными курчавыми волосами, доходившими до плеч и мелко дрожавшими при каждом движении головы.
Леди Екатерина. Молодой человек поклонился и улыбнулся мне милой смущенной улыбкой, когда вооруженная стража передала его на мое попечение, что стало для меня полной неожиданностью. Прошу извинить за то, что здесь присутствую. Но мне приказано остаться с вами.
Кто вы? спросила я, понимая, что он-то меня определенно знает.
Молодой человек еще раз поклонился, витиевато и церемонно.
Меня зовут Яков Стюарт.
И?..
Я король Шотландии.
Вот как. Мне это ни о чем не говорило. Почему же вы здесь?
Насколько я понимаю, он вам ничего не сказал, верно?
Я покачала головой.
Дело в том, что я пленник вашего мужа.
Неужели?
И Яков с веселой беззаботностью принялся излагать свою печальную историю. Он был захвачен английскими пиратами на корабле, следовавшем из Шотландии во Францию, и передан королю Англии; с тех пор Яков был пленником, поскольку переправлять его в Шотландию было очень опасно. В данный момент его национальная принадлежность и высокий титул пригодились Англии, и Якова под охраной привезли из Лондона на театр военных действий, где Генрих поручил ему добиться смирения от шотландских наемников, сражающихся на стороне дофина, и в качестве их короля потребовать, чтобы они сложили оружие.
И это сработало? с любопытством спросила я, представив себе, как этот энергичный молодой человек обращается к своим своенравным соотечественникам по ту сторону фронта.
Ну, я ничего такого не заметил. Да и с чего бы им меня слушаться? Они воюют за деньги и потому не признают моего авторитета. Генрих был не очень доволен тем, как все прошло.
Должна сказать, что Яков, похоже, не слишком волновался из-за чьего-то царского недовольства.
Вот уже четырнадцать лет я в плену у англичанс двенадцатилетнего возраста, пояснил Яков. И должен смотреть на вещи в перспективе, думать о будущем, миледи.
Я мало что в этом понимала, потому что ничего не знала об отношениях между Англией и Шотландией.
Вас не слишком строго охраняют, заметила я. Разве вы не можете сбежать?
Но как я попаду в Шотландию без помощи англичан?
И что же, вы теперь так всю жизнь и будете пленником? Такая перспектива казалась мне ужасной. Генрих никогда вас не освободит?
Яков Стюарт лишь слегка пожал плечами:
Кто знает? Если и освободит, то лишь на определенных условиях.
И каковы же они?
Этого я пока не знаю.
Я восхищалась самообладанием этого человека.
Если уж мы с вами оба вынуждены тут находиться, могу ли я быть вам чем-нибудь полезен, леди Екатерина? поинтересовался король Яков.
Его улыбка меня покорила.
Вы могли бы меня как-нибудь развлечь, сэр. Например, рассказать об Англии
Мое мнение будет предвзятым. Я ведь как-никак враг и пленник английского короля, леди Екатерина.
Этот молодой человек нравился мне все сильней.
От вас я в любом случае узнаю больше, чем от своих придворных дам. Зовите меня просто Екатерина.
Тогда вы должны звать меня Яков.
Вот так я впервые в жизни завела с кем-то дружбу.
А мне понравится жить в Англии, как вы думаете? По мере того как приближалось время моего отъезда туда, мои тревоги росли. Яков подробно описывал громадные королевские дворцы в Виндзоре и Вестминстере, грозный лондонский Тауэр и другие места, которые я скоро буду звать своим домом.
Почему бы и нет? Англичане довольно доброжелательны. Правда, в своей холодной манере и до тех пор, пока видят выгоду в том, чтобы вас поддерживать. Они не столько любят вас, сколько терпят.
Думаю, Генрих тоже лишь терпит меня. Эти слова сорвались с моих губ сами собой, и я тут же в изумлении прикрыла рот рукой. Я не то хотела сказать. Вы не должны никому об этом рассказывать.
Как неосмотрительно я себя повела! Как это неразумно с моей стороны: произнести то, что было у меня на душе. Я с беспокойством взглянула на Якова. Вполне возможно, что он сочтет меня грубой и несдержанной.
Но когда наши взгляды встретились, его лицо неожиданно стало очень серьезным.
Генрих будет не просто вас терпеть. Он без ума в вас влюбитсякак только выбросит из головы битвы и сражения. Будь вы моей женой, я полюбил бы вас всем сердцем.
От этих слов я густо покраснела и у меня перехватило дыхание.
Что, правда? Я понимала, что веду себя наивно, но как было не отреагировать на столь внезапное проявление мужского восхищения? Вы очень добры.
Я улыбнулась Якову, и он ответил на мою улыбку. С этой минуты в моей жизни в зоне военных действий он стал желанным дополнением к моему окружению, которое вскоре расширилось благодаря приезду леди Алисы Ботиллер, а также ее мужа и взрослого сына, находившихся на службе у Генриха.
Леди Алиса была кем-то между нянькой и камеристкой; Генрих придумал эту должность, чтобы эта дама всячески обеспечивала мое благополучие и заботилась обо мне, когда я забеременею. Я находила вполне приемлемым общество этой строгой язвительной особы внушительного роста (с головы до пят облаченной в аскетические черные одежды, с накрахмаленным белым чепцом на голове), несмотря на то что первые произнесенные ею слова были довольно едкими.
На ваших костях, миледи, слишком мало плоти, для того чтобы удовлетворить голодного льва. Мы должны подкормить вас, чтобы вы смогли выносить ребенка.
Для того чтобы зачать ребенка, мне нужно чаще бывать вместе с мужем, резко ответила я.
Я не виделась с Генрихом почти неделю.
Алиса поджала губы:
Полагаю, в данных обстоятельствах он делает все, что может.
Ее ответ был предостережением: леди Алиса советовала мне быть осмотрительной и никогда открыто не критиковать своего отважного супруга. Лояльность англичан к своему грозному правителю изваяна из гранитаэто что-то вроде статуй с пустыми глазами, установленных в Вестминстерском аббатстве. Расценив мое молчание как знак согласия, Алиса налила мне порцию настойки из златоцвета девичьегобелых цветков с желтой серединкой, растущих у живых изгородей.
Если король бросит свое семя, почва, принявшая его, должна быть сильной и плодородной.
Пахло это зелье довольно неприятно, и я невольно передернула плечами.
Пейте! Это согреет ваше лоно и кровь. И вы сразу же забеременеете.
Генрих бросал свое семя в периоды затишья между осадными операциями, уделяя предельное внимание деталям. А я страстно молилась, чтобы результат оказался удовлетворительным.
Вы счастливы здесь? как-то спросил меня муж, надев сапоги и потянувшись через кровать за своим мечом.
Время было дорого, и Генрих не тратил его на то, чтобы раздеваться полностью, а потом снова одеваться.
Счастлива ли я? Нет, не думаю; однако и несчастной я себя не чувствовала. Одинокойда, но уже в гораздо меньшей степени благодаря компании очаровательно словоохотливого короля Шотландии. И к тому же я стремительно осваивала английский, как любил говаривать Яков.
Я не несчастна, уклончиво ответила я, огорченная тем, что нервничаю: мне хотелось бы быть более раскованной и разговорчивой в обществе своего сурового мужа.
Это хорошо. Я бы не желал, чтобы вы страдали.
Эти слова были сродни теплой ласке, и вдохновленная ими, я коснулась его запястья. Генрих погладил меня по голове и по всей длине волос.
Ребенок сделает вас счастливой, заметил он, а потом добавил: Вы ведь не боитесь меня или я ошибаюсь?
Боюсь? удивилась я, и мои щеки порозовели.
До сих пор я ни разу не бил жену.
Шутка получилась тяжеловесной, но я все равно рассмеялась и потянулась, чтобы поцеловать его в щеку. Теперь, похоже, удивился Генрих. Его губы были настойчивыми, а объятьякрепкими, когда он, оставив в покое свой меч и отбросив мысль о том, чтобы немедленно вернуться на войну, овладел мной еще рази это было выше всяких похвал.
Молитесь о сыне, Екатерина. Молитесь о наследнике для Англии.
И я молилась об этом, молилась страстно. А еще я молилась о том, чтобы Генрих чудесным образом в меня влюбился, если я смогу смеяться с ним и удовлетворять этот аспект его желаний. Пока я витала в радужных мечтах о светлом будущем, Мелён наконец-то пал. Обрадовавшись этому известию, я покорно выпила очередную порцию ужасного пойла от Алисы, тщательно нарядилась и как раз распаковывала арфы, когда приехал Генрих.
Завтра мы уезжаем, объявил он.
Куда же мы направимся? В Англию?
Мысленно запаковывая арфы обратно, я вдруг испытала острое желание увидеть свою новую родину. Поселиться в новом доме, где я смогу воспитывать детей и где у меня начнется то, что называется нормальной жизнью замужней женщины, пусть и королевы. Генрих не ответил: он внимательно читал только что доставленное письмо.
Так мы едем в Англию? не унималась я.
Сначала в Париж, сказал он.
Его глаза сверкнули. Должно быть, мой муж заметил страдальческое выражение на моем лице, потому что внезапно, удивив меня, обнял за талию и притянул к себе, коснувшись щекой моих волос.
Возвращение в ваш родной Париж вам понравится. Там мы отпразднуем нашу победу и устроим представление для местных жителей. Генрих горячо поцеловал меня в губы, возбужденный, вероятно, не только моей близостью, но и торжеством победителя. А затем мы вернемся в Англию, чтобы и там отпраздновать наш триумф. Возможно, к этому времени у нас также появится возможность отпраздновать зачатие нашего ребенка.
Произнесено это было весело и беспечно, но я слышала, как под моей ладонью пульсирует горячая кровь в его жилах, и чувствовала, что у меня в груди расцветает первозданная радость. Радость в ожидании любви, которая, без сомнения, возникнет и созреет между нами. Вот это и станет настоящим началом моей замужней жизни, когда мы вдвоем с Генрихом будем жить в Англии, когда сможем проводить вместе много времени, все лучше и лучше узнавая друг друга.
Я счастливо рассмеялась, и мой смех оказался заразительнымГенрих тоже улыбнулся.
Мне бы очень хотелось поскорее отправиться в Англию. Я уверена, что скоро почувствую в себе зарождение новой жизни.
Глава четвертая
Лондон, Англия, февраль 1421 года
Мне не нравится эта традиция, милорд. Я хотела бы, чтобы вы были со мной.
Вы слишком эмоциональны, Екатерина. Это ни к чему.
Это была наша первая размолвка на английской земле. Первая полномасштабная ссора, случившаяся оттого, что я пренебрегла своим обычным старательным притворством и произнесла первое, что пришло мне в голову.
А что наденете вы по столь торжественному случаю? спросила я, с удивлением рассматривая повседневные тунику и шоссы Генриха, тогда как я сама была разодета в пух и прахмеха леопарда и горностая, узор из французских лилий. Я стояла перед мужем, подняв руки, чтобы в полной мере продемонстрировать свой роскошный наряд, в то время как он с большим аппетитом трапезничал в наших личных покояхвпервые после долгого поста. На то, чтобы меня одеть, у четверых моих придворных дамБеатрис, Мэг, Сесилии и Джоанушел целый час. И вот теперь мы с Генрихом были наедине.
Разве вы не будете принимать в этом участие?
Нет. Он с неохотой поднял глаза от блюда с дичью, которую разделывал ножом. Меня там не будет.
Но почему же?
Это ваш день. Я не стану отвлекать внимание присутствующих на себя.
Меня сразу же охватила тревожная дрожь. Выходит, мне предстоит пройти это суровое, изнурительное испытание в одиночку? Оно еще не началось, а я уже чувствовала, как у меня вспотели лоб и спина под тяжелыми мехами. Способна ли я предстать перед широкой публикой с невозмутимым спокойствием, какое всегда демонстрировал Генрих? Я так не думала.
А если я очень попрошу вас пойти со мной, вы согласитесь? предприняла я последнюю попытку.
Генрих покачал головой:
Это традиция. Король Англии не присутствует на коронации королевы.
Мне не нравится эта традиция, милорд. Я хотела бы, чтобы вы были рядом со мной.
Я услышала дрожь в собственном голосе и внутренне сжалась от официального тона, на который невольно переходила в минуты испуга (одна из них наступила сейчас, когда я живо представила себе многочасовую церемонию, которую должна буду выдержать в одиночестве). Генрих тоже это заметил.
Вы слишком эмоциональны, Екатерина. Это ни к чему.
Но я в самом деле эмоциональна.
Я чувствовала себя брошенной в угнетающей, враждебной обстановке, словно ягненок перед закланием. Уезжая из страны, где я родилась, я взяла с собой лишь кольцо своей сестры, портрет Генриха, подаренный мне лордом Джоном, и горячее желание доказать самой себе, что я достойна расположения своего супруга-короля. Поначалу я во всем полагалась на мужа, но у него были свои дела и собственная манера с ними разбираться.
Это стало яснее ясного сразу же, едва мы ступили на английский берег. Оставив меня в Кентербери, Генрих отправился дальше, чтобы подготовить для меня достойный прием в Лондоне. Лучше бы он этого не делал! Я предпочла бы отказаться от торжественных приемов, лишь бы мой муж оставался со мной. Постоянные переживания из-за своей осанки, внешнего вида, необходимости вести себя строго определенным образом ужасно нервировали меня и очень утомляли.
Генрих аккуратно положил нож возле блюда, тщательно поправил его и вздохнул.
Вы будете в окружении придворных дам; они вас поддержат.
Я уже достаточно хорошо знала своих придворных дам и потому ответила довольно резко:
Они презрительно фыркают и насмехаются над моей неуверенностью.