Дело в том, что всю свою жизнь я сражалась с виной выжившего. С того времени, когда Кристине было всего пять лет, а мне было десять, я чувствовала себя никем, лишь обузой за то, что выросла, оставшись невредимой. Так что в этом не должно быть ничего нового.
Но такое ощущение, что все это происходит впервые.
У меня начинает болеть голова, нога горит. Я беру «Перкоцет» и ложусь на кровать, даже не переодеваясь и не накрываясь одеялом. Для этого требуется слишком много сил, а у меня их практически не осталось.
Если тебе понадобиться компания, ты знаешь, где меня найти.
Слова Кейра всплывают у меня в голове, как и в последние несколько ночей.
Последнее, чего я хочу - признать, что нуждаюсь в ком-то.
Я сильная. У меня есть доспехи. Пуленепробиваемое сердце и железная решимость.
Мне никто не нужен.
Но, конечно же, правда в том, что в моей броне есть щели. У моего сердца - трещины. И сталь покрывается ржавчиной по краям.
Мне нужен кто-нибудь.
Может быть, даже он.
Мой незнакомец.
Глава 5 Кейр
Автомобиль подпрыгивает на дороге, создавая клубы пыли, поднимающиеся высоко в воздух. Льюис называет их «дьявольскими хвостами», и они распускаются над бесплодным ландшафтом, сигнализируя, что кто-то едет. Или идет.
Тот сигнал, в котором мы не нуждаемся.
Горы находятся на расстоянии, достаточно далеко, и нам не нужно беспокоиться о снайперах или о том, что попадем в засаду, но, даже в этом случае, наши машины выделяются в пустыне, как аномалия. Та, к которой страна на данный момент привыкла, но все равно аномалия. Эта часть Афганистана бесплодна и настолько непригодна для жизни, что она забирает жизни. Вот как я это вижу. Все люди, которые умерли в горных пещерах, в деревнях, на дорогах. Обе стороны. Слишком много смертей. Эта земля высосала души.
Это должно было закончиться. Британцы передали ключи афганцам, сказали им, что теперь те должны самостоятельно противостоять талибам. Мы внедрялись, устраивали резню, покидали территорию. Они подчищали наш беспорядок. Войска провели здесь тринадцать лет, погибло четыреста пятьдесят три британских военнослужащих и женщин. И мы думали, что уйти будет легко.
Некоторое время так и было, пока движение «Талибан» снова не набрало силу. Велись бесчисленные кровопролитные бои. Сражения. Потери.
Афганская полиция нуждалась в нашей помощи. Мы втянули их в этот беспорядок, нам пришлось показать им, как из него выбраться.
Америка активизировалась первой. Они перебросили тысячи солдат в провинцию Гильменд, чтобы помочь с обучением афганской армии. Затем были отправлены несколько наших подразделений.
Я не знал, чего ожидать. На этот раз я возвращался в чине младшего капрала. На этот раз нашей миссией было обучение, а не борьба. После шести лет в армии в Кэмп Бастион все должно было пройти легко.
Так и было.
До сих пор.
Четыре месяца здесь было уныло и скучно, но все меняется. Я чувствую это. Мы все это чувствуем. Я постоянно испытываю жажду, мой разум превращается в пыль, и я начинаю чувствовать, что моя команда исчезает. Никто другой не видит это - я всегда был хорош в обмане людей - но я это знаю. Тем не менее, я все ещё сохраняю контроль над реальностью.
Льюис, Ансель, Роджер и Брик находятся под моим командованием, и я смотрю на них сейчас, когда мы сидим в машине. Ансель за рулем. Его глаза поглощают все, словно кислород, сейчас защищены темными очками. Ансель - самый голодный из всех нас, прикладывает дополнительные усилия при каждом шансе, который получает. Роджер устал и скучает по своей жене и детям. У Брика имеются проблемы с гневом, которые сходят на нет лишь ночью, когда он смотрит романтическую комедию на своем ноутбуке.
А еще Льюис. Он на пять лет моложе меня, но с таким же успехом ему можно дать и восемнадцать. Его энтузиазм едва ослабел, но вот паранойя усилилась. Если честно, такая комбинация пугает меня, то, как он склонен показывать характер без предупреждения.
Хотя он мне нравится. Мы говорим об отцах, которым пытались угодить, о наших неудачных отношениях и карьере дома. Мы честны, не так, как с другими, и эта честность несет ответственность. Позволять другому узнать, когда ты не в порядке.
В этот момент Льюис смотрит на меня и качает головой. Он говорит:
У меня плохое предчувствие по этому поводу.Он сжимает пистолет и смотрит на меня. Напуганный до смерти.
И я тут же понимаю, что это сон. Один из трех снов, которые преследует меня, словно призраки.
Понимание, что это всего лишь сон, не останавливает страх. Все становится лишь хуже. Потому что я знаю, что случиться дальше, и я знаю, что буду вынужден снова жить.
На самом деле в тот день в разгар движения нашей колонны по знакомой грунтовой дороге меня поразило внезапное желание закричать СТОП! Необъяснимый ужас накрыл меня, как мелкий песок пустыни. В тот момент это было всего лишь чувство - обострившаяся интуиция - но чувство было настолько сильным, что на несколько секунд я оцепенел.
Несколько секунд это слишком много.
В реальности Льюис не сказал ни слова, но в моем сне он говорит слова, которые хотел бы сказать я.
Взрывается бомба, громкий гул, превращающийся в огонь и металл, атака шума и тепла, от которых мой мозг сжимается.
Мой мир разрушен.
Меня пронзают осколки.
Бросает в мир боли, которую я не понимаю.
Но я жив.
Как и Льюис.
И Брик.
Мы лежим на земле, среди обгоревших и горящих обломков, такие ужасно живые.
Ансель и Роджер, два храбрых мужчины, они не выживают. И во сне я вижу, как их обезглавленные тела разрывает пополам, и они падают на землю. И продолжаю удивляться, почему я ничего не сказал.
Они говорят мне, что это моя вина. Я молчу. Проглатываю слова, когда должен был высказаться.
И Льюис, поднимаясь надо мной, как темная тень, направляет оружие на мою голову.
Говорит мне, что это и моя ошибка.
Я - причина, по которой он сделал то, что сделал.
Он нажимает на курок.
Я резко просыпаюсь, весь в поту, легкие в огне. Шрамы на боку горят в том месте, куда вошли осколки. А сердце болит.
Мне всегда нужно несколько минут, чтобы успокоить тело. Даже если разум знает, что это был сон, тело переживает его так, словно я снова оказался там. Я встаю и выпиваю несколько стаканов воды из-под крана, измученный бесконечной жаждой, затем иду к окну и поднимаю его.
Холодный, свежий воздух проникает в комнату, омывая мое лицо. Несмотря на то, что я живу в городе, это морской бриз с примесью соли и минералов.
Я делаю несколько глубоких вдохов, высунувшись в окно, чтобы заполнить легкие. Луна висит низко над соседними зданиями, освещая камень.
Завтра понедельник. Если бы завтра был вторник, я мог бы надеяться. Что у меня появится шанс снова увидеть Джессику.
Но на этот раз не думаю, что мне повезет.
Я видел это по ее глазам. Взгляд, который сказал мне, что она не вернется.
Я знаю, что она пришла в паб в поисках меня. Понимаю, что она пропустила встречу, чтобы провести время со мной. Я осознаю, она видит что-то во мне, даже если я не понимаю, что именно.
Но что бы это ни было, я спугнул ее. Был слишком смел. Слишком напорист.
Я имею в виду, серьезно, о чем, черт возьми, я думал, говоря ей, что она сама должна найти мои татуировки. Самые дурацкие слова, которые слетали с моих губ. И затем я пригласил ее на долбаный ужин.
И я осознаю, это напугало ее. Последнее, что хочет эта женщина прямо сейчас - интрижка, она много раз говорила об этом. Даже нечто большее, чем друзья, для нее слишком, а я надавил на нее. Не имеет значения, что иногда я вижу, как она смотрит на мое тело, едва различимый огонь тлеет в ее взгляде. Из того, что я знаю, мне это могло просто померещиться. А вот что мне не привиделось, так это то, что я подталкивал ее к большему, когда не должен был.
Я повел себя эгоистично. Дело не в том, что я хочу следить за ней, защищать её, чувствую себя обязанным ей. Я все еще ощущаю все это. Ситуация никогда не измениться. Но теперь я еще хочу и поговорить с ней, послушать ее голос и посмотреть, как невероятная улыбка появляется на ее лице. Я хочу, чтобы она была рядом со мной, не только потому, что должен ей больше, чем когда-либо смогу дать, а потому, что она заставляет меня чувствовать, что я не обязан ей абсолютно всем.
«Ты чертов идиот»,говорю себе, качая головой. Я смотрю на луну, и, кажется, даже она разочаровалась во мне.
Из-за того, что я столько времени наблюдал за Джессикой и видел ее в новостях, а затем проводил с ней время, я зациклился и запутался. Вина - навязчивая идея - заставляет меня жаждать ее, ни больше, ни меньше.
Но я знаю, что это неправда. И тот факт, что я, скорее всего, не увижу ее снова, не говоря уже о завтрашнем дне, - это то, с чем мне придется иметь дело и через что придется пройти. Любые чувства, которые я испытываю к ней, надо зарыть глубоко внутри, пока мое сердце не станет похожим на кладбище.
Я закрываю окно, словно закрывая свой разум от дальнейших рассуждений, затем возвращаюсь в кровать, молясь о том, чтобы мне ничего не приснилось.
***
В конечном итоге следующий день я провожу с Лакланом, помогая ему в приюте. Ему нужен был доброволец, так как два его волонтёра заболели, и необходимо было разобраться с разным дерьмом.
Честно говоря, есть небольшая проблема. Я не лгал, когда сказал Джессике, что у меня есть планы открыть собственную мастерскую. Я десять лет не занимался бизнесом, а механиком на гражданском секторе не работал лет восемь. И не уверен, с чего начать.
В течение последних семи лет все, чем я занимался - служил в армии. У Мала и Мейзи есть работа, моей была армия. Когда я решил уйти, не продолжать службу, я никому не сказал. Моя мать живет на острове Айлей со своим новым мужем, и, хотя я редко общаюсь с ней, я знал, что она гордится тем, что я в армии и моей ролью там. Я не смею признаться ей, что сделал, пока не найду что-то еще, чем она может гордиться.
Как твои брат и сестра?спрашивает Лаклан, когда мы выгуливаем собак, по три у каждого. Все питбули, все с разными характерами. Люди почти отпрыгивают с нашего пути, когда мы проходим, хотя я не уверен, потому, что у нас самые опасные собаки в стране, или потому, что мы с Лакланом похожи на парочку качков, ищущих, с кем бы подраться.
Хорошо, насколько я знаю,признаюсь я.Нас всех порой трудно отследить. Когда я был в армии, общение с моей стороны было нерегулярным. Они оба тоже много путешествуют, так что и от них редко что слышно.
И они все ещё не знают, что ты ушёл из армии?спрашивает Лаклан.Ты вообще собираешься говорить им?
Резко смотрю на него, но на его лице, как обычно, нет ни следа злости или осуждения.
Когда придется, я скажу им. Им нет до этого дела, я просто...
Хочешь к тому времени уже чем-то заниматься.
Точно.
Мы оба останавливаемся, когда собаки обнюхивают участок травы, кажущийся им бесконечно захватывающим.
Знаешь, у меня есть связи,тихо говорит Лаклан.Как и у отца с матерью. Мы поможем тебе, чем сможем. Уверен, отец будет счастлив вложить деньги в гараж.
Спасибо,говорю ему, хотя ощетиниваюсь, и слова звучат больше небрежно, чем благодарно.Я справлюсь сам.
Правда в том, что у меня есть сбережения. Прежде чем присоединился к армии, я продал свой старый магазин в Глазго, и едва ли прикасался к этим деньгами. И вообще, я не хочу полагаться ни на кого другого, кроме себя самого. Принимать подачки от семьи - последнее, что мне нужно.
Он наклоняет голову, изучая меня. Проходит минута или две.
Если позволишь дать тебе совет, Кейр, не дай гордости удерживать тебя. В какой-то момент нам всем приходиться начинать с начала, и не всегда легко найти помощь. Лучшая помощь, которую ты получишь, это первая помощь, которую сможешь принять.
Я провожу языком по зубам, прежде чем натянуто улыбнуться ему. Мой кузен хочет как лучше, как и всегда, но я лучше все пойму сам, чем стану прислушиваться к чужому совету.
Так почему ты покинул армию?спрашивает он, когда мы снова начинаем идти, собаки тянут поводки, взволнованные возможностью помочиться в следующем месте.
Хочешь правду?спрашиваю в ответ. Понятия не имею, почему доверяю ему подобное, мой самый большой позор. Может быть, потому, что мне больше некому рассказывать это, и я слышал эту историю слишком много раз.
Конечно,говорит он, но в его глазах есть настороженность, словно он боится того, что услышит.
Я больше не подходил для этой работы,сообщаю ему.Я чувствовал себя не в своей тарелке.
Не в своей тарелке?
В прошлый раз, когда мы были на миссии, случилось... кое-что. Ты ведь знаешь, я много лет провел в Афганистане. Я видел, как умирают люди. Видел, как умирают дети. Я видел то, что никогда не думал, станет для меня привычным зрелищем, но я привык к этому. Это само по себе было дико. Этого от меня и ждали. Не говори о том, что видел. Не рассказывай о своих страхах и чувствах. Никогда не позволяй никому знать, как сильно ты был разрушен,смотрю на него, и по его нахмуренным бровям знаю, что он понимает. Я выдыхаю через нос, легкие горят.Все было прекрасно, с нами было все в порядке, но мы были не в порядке. Затем мы находились в группе, которая была отправлена обратно в Кэмп Бастион, теперь называемый Кэмп Шорубак, чтобы помочь афганским войскам сражаться. Обучить их. Все должно было быть легко.
Ничего из того, о чем ты рассказываешь, не кажется лёгким,говорит Лаклан, когда тянет назад одну из собак, чтобы та не вышла на дорогу.
Я был со своими людьми, обычная поездка с базы в один из небольших городов. Террорист-смертник на машине появился из ниоткуда. Врезался прямо в нас... часть команды, сидевшая напротив, погибла. Остальные были ранены. Один из них потерял ногу. У меня в боку оказались осколки, и я получил несколько ожогов. Другой спасся, всего несколько царапин. Ни единого ожога. Он был моим другом, и охрененно нестабильным. Льюис Смит.
Лаклан, который внимательно слушал, спрашивает:
Почему это имя кажется знакомым?
Потому что Льюис Смит потерял рассудок. Потому что я видел, как это произошло. Вина оставшегося в живых погубила его. И меня тоже. Я был в ответе за них, и потерпел неудачу. Но я смог продолжить жить. Льюис не смог. Он перестал спать. Он говорил со мной о том, что не должен был выжить, что война бессмысленна, что правительство не имело представления о потерях здесь. Такое впечатление, что он скрывал все мысли о войне, которые у него были многие последние годы, а теперь, наконец, они вышли наружу, и он ухватился за них. Он говорил со мной... о том, чтобы причинить вред людям. Как он хотел, чтобы люди дома знали, каково это, бояться умереть,я замолкаю, глотая воздух, почти забывая дышать.Я попытался помочь ему. Сказал врачам. Переговорив с ним, они сказали, что все в порядке. Но я знал, что он не в порядке. Он притворялся, и они это знали. Они не могли позволить себе потерять солдата. Мы чертовски дорого стоим. Поэтому они его удерживали. И однажды ночью Льюис покинул свой пост. Он ушел посреди ночи. Он всегда говорил, что хочет убежать. Правда в том, что он дезертировал. После этого его отдали под трибунал.
Так он покинул армию,говорит он.Это, должно быть, облегчение.
Могло бы им быть. За исключением того, что я знаю, что сказал Льюис, он хотел, чтобы весь остальной мир знал, что значит умереть. А потом это случилось.
Что случилось?
Причина, по которой ты знаешь его имя. В прошлом месяце он проехал по Оксфорд-стрит. Бросил машину. Вынул ружье из гитарного футляра и начал стрелять.
Лаклан округляет глаза.
Господи, брат. Это был он?
Я киваю.
Да. Он сделал то, о чем и говорил мне. Он убил людей, чтобы они познали тот страх, который он чувствовал. Я не сомневаюсь, что он, в конце концов, убил бы себя, но полиция выстрелила в него первая, прежде чем у него появился шанс прикончить ещё одного человека.
Джессику.
Несколько секунд мы молчим. Мое сердце бьется безумно быстро от того, что я рассказал правду. Я знаю, у Лаклана голова идёт кругом от услышанного. Мы доходим до перекрёстка и ждем, пока свет изменится.
Он вздыхает и смотрит на меня.
Ты многим рассказываешь эту историю?
Качаю головой.
Никому.
Тогда никто и не говорил тебе, что это не твоя вина. Поможет, если я скажу тебе об этом?
Нет,отвечаю я, громко выдыхая.Не поможет. Все уже произошло. Я знал об этом. Я мог бы остановить его.
Но ты пытался.
Мог бы приложить больше усилий.
Ты не можешь жить, основываясь на том, что могло бы случиться и что следовало сделать. Так ты уничтожишь себя.