Где гарантии того, что у тебя нет тех же проблем, что и у сестры? сухо, по-деловому хватко, интересуется Адам.
Я и есть гарантия.
Никогда в жизни мне не было так тяжело расстегивать пуговицы. Их всего пять, но каждая словно намертво липнет то к пальцам, то к петлям, и только страх испортить брендовую блузку не дает просто вырывать их с корнем. Но, в конечном счете, я разделываюсь с последней и сбрасываю блузку на пол. Туда же отправляется юбка. Прохладный воздух выталкивает из-под кожи колючие мурашки, но я не позволяю себе ни секунды слабости. В конце концов, я сейчас на витрине, и нужно придать себе товарный вид.
Осталось двадцать минут, Адам.
Что будет потом?
У моего предложения закончится срок годности.
Это блеф. Адам нужен мне куда больше, чем я ему, потому что даже если он не получит своего от Иры, он может взять любую другую женщину, и многие из них за его миллионы будут совершенно искренне считать его красавцем. Но мне нужно блефовать, нужно идти до конца, потому что за спинойобрыв, пропасть, из которой мне не выбраться. За спиной человек, которого я буду любить вечностьи намного больше, хоть он, точно так же, как я сейчас, продал себя богатой старой «мамочке».
Глеб разменял нас, словно мелочь.
И я собираюсь отплатить ему тем же. Но, по крайней мере, продамся в десять раз дороже.
Мне кажется, Адам нарочно тянет время. Стоит около бара, прижавшись к углу бедром, пьет и курит, курит и пьет, и в гробовой тишине слышен лишь шелест ливня, далекие гудки машин и надоедливое тиканье старинных напольных часов. Я замерзла: кожа покрывается мурашками, чулки трут по ним, словно наждачная бумага.
Что ты будешь делать, если случится выкидыш? спрашивает Адам. Тычет сигарету в пепельницу, тянется к галстуку, лениво наматывает его на ладонь.
Выкидыша не будет.
Я не хочу слушать твои предположения, Полина. Я задал четкий вопрос, хочу услышать четкий ответ.
Я не знаю, что ему ответить. Я никогда не «залетала», потому что предохранялась. Потому что не была готова к детям. Думала, что когда-нибудь у меня будет красивая свадьба с Глебом, потом мы поедем в романтическое путешествие, и я вернусь оттуда «немножко беременной». Тяжело четко сформулировать что-то другое, если дети всегда стояли особняком от всего, что я вкладывала в понятие счастья.
Мы попробуем еще раз, говорю спокойно и четко.
Адам потирает переносицу: ответ более чем исчерпывающий. Несколько слов, которые ложатся на мое предложение огромным гранитным крестом. И к холоду добавляется толика страха и паники. Что, если он выставит меня за двери прямо сейчас? Мне некуда идти, я не могу вернуться в ту жизнь, где на мне не будет тяжелой цепи и поводка, которые удержат меня от Глеба. Я не хочу оглядываться сейчас, пока между нами еще есть тяжелый каменный мост, на другой стороне которого мужчина моей мечты.
Я скажу тебе, что будет, говорит Адам, сбрасывая пиджак и не трудясь даже снять рубашку. Подходит ко мне, берет за бедра и подталкивает к тумбе. Я закрываю глаза, чтобы не видеть его лица, но Адам приказывает:Смотри на меня, Полина. Ты достаточно взрослая девочка, чтобы продать себя, значит так же достаточно взрослая и для реальности.
Я сглатываю, мысленно считаю до трех и даю себе клятву: больше никогда не отводить от него глаз. Я буду видеть каждую эмоцию на его безобразном лице, чтобы выучить этот урок на всю жизнь: моя ценавот этот мужчина с улыбкой Гуинплена.
Мы никогда не были так близко: нос к носу. Его темные волосы лежат на упругом воротнике рубашки, и я чувствую дымный ладан с нотами мускатного ореха, который окутывает нас, словно сеть. Вот оноладан. Я будто грешница в церквипришла осквернить собой алтарь. Безбожница, которую стоит побить камнями в святой праздник.
«Прости меня, отче, ибо я согрешила»
Если ты не выносишь этого ребенка, Полина, то единственное место, где сможешь от меня спрятаться, будет так далеко от этой планеты, что ты вряд ли успеешь сбежать достаточно быстро. Это не угроза, Адам даже не повышает голос. Я деловой человек, и меня не интересуют призрачные инвестиции. Только факты.
Хочешь, чтобы мы поженились после родов? Я хочу задержать его руки, но Адам легко разводит мои колени в стороны, вклинивается между ногами.
Мой ребенок не будет внебрачным ублюдком, Полина.
Согласна. Я все еще смотрю ему в глаза, наощупь расстегивая ремень на брюках. Слава богу, у него нет проблем с эрекцией: я бы не смогла сделать минет, не смогла бы ничего, чтобы помочь ему.
Никакой свадьбы. Просто гражданская роспись.
Согласна, повторяю еще раз.
Адам отводит в сторону мое белье, пробует между ног, и мы синхронно сжимаем челюсти. Он вкладывает два пальца мне в рот, ждет, пока я сделаю их достаточно мокрыми, и несколько раз гладит меня по сухим складкам.
Я не хочу его, и никогда не смогу захотеть, даже если он останется последним мужчиной на земле. Мы заключаем сделку и не питаем никаких иллюзий о наших будущих отношениях. Мы должны просто сделать ребенка, ни мне ни ему не нужна показная страсть и бурный фальшивый секс.
Я только охаю, когда Адам входит в меня, и непроизвольно хватаю его за плечо.
У меня было двое мужчин: один еще в институте, и это был короткий роман, после которого я поняла, что не хочу тратить время на мальчика, который считает, что верх романтикиэто быстрый секс в институтской подсобке. Два года назад в моей жизни появился Глебпевец, кумир женщин, неизменный участник первой десятки красавчиков отечественной эстрады.
Но член Адама определенно больше чем я помню у этих двоих.
Мне хочется зажмурится, перетерпеть, но я помню о клятве и продолжаю смотреть ему в лицо. А он точно так же смотрит на меня: спокойно, выдержано толкается внутрь, словно совершает рутинную работу. Свободной рукой слепо упираюсь в столешницу сзадиваза с цветами летит на пол. Я вздрагиваю, и Адам подхватывает меня под колени, притягивая к себе для более плотного контакта. Есть лишь одна эмоция на его лице, которая на мгновение раскалывает маску безразличия: ему неприятно, когда я врезаюсь каблуками в его бедра. Что ж, по крайней мере в этом акте есть хоть что-то, что чувствуем мы обаболь.
Я никогда не испытывала оргазма с мужчиной. Ни разу. Это всегда просто какие-то бессмысленные движения, что-то, что должно логически закончить прелюдию. Я могу запросто довести себя пальцами, но от члена внутри мне всегда больно. И противно. Даже если это Глеб.
Я отношусь к тем тридцати семи процентам женщин, которые всю свою жизнь симулируют вагинальный оргазм. Но с Адамом мне хотя бы не нужно будет притворяться.
«Грязная маленькая Полина»режет тишину скрипучий голос.
Я вскидываюсь, поворачиваю голову, готовая закричать от ужаса. Кожа горит огнем, будто меня полощут под кипятком.
Адам берет меня за подбородок, заставляет смотреть на него, прямо в глаза, где теперь нет ничего, кроме черных зрачков размером с радужку.
Здесь только я, цедит сквозь зубы, и хрипота выдает его приближающийся оргазм.
Слава богу, здесь действительно только он.
Глава четвертая: Адам
Головная боль, как всегда, приходит не вовремя.
Просто ударяет в виски, растекается под волосами словно у меня на голове работает уборочный комбайн. Я пытаюсь не думать о ней, сделать вид, что это просто странный кратковременный приступ, но боль ползет по нарастающей и зажимает мой череп в тиски.
Я кончаю с глухим выдохоми одновременно десяток ржавых болтов вкручиваются мне в башку.
Сука.
На минуту просто теряю зрение, падаю на спину, плашмя, камнем иду ко дну, где нет ни единого звука, кроме безликого шепота.
Эта дрянь живет в моей голове уже год.
Сгусток аномальных клеток.
Опухоль.
Неоперабельная, потому что засела, словно противотанковая мина, так глубоко, что хирургическое вмешательство может сделать меня глухим или слепым. Или тупым. И пока что доброкачественная, поэтому врач считает, что я редкий везунчик.
Отворачиваюсь, привожу в порядок одежду и практически вслепую иду к бару.
Первый тест можно сделать через неделю, говорит Полина. Потом сдать кровь на анализ.
Я наливаю еще порцию «Ямазаки», делаю глоток, но в горло не протолкнуть.
Спокойно, Адам, это просто, сука, долбаная опухоль.
Все-таки глотаю, позволяю себе вольность: запрокинуть голову, затянуться только что закуренной сигаретой, смешать в глотке шоколадно-ореховый вкус мягкого виски и табачную отраву. Я так много курю, что по всей логике должен бы сдохнуть от рака легких, но с моими легкие все в порядке, хотя на органы их из меня, конечно, не вынут.
Когда я поворачиваюсь, Полина уже застегивает пуговицы на блузке.
У меня с детства слабость к сломанным игрушкам, а она именно такая: красивая сломанная кукла. Куда красивее сестры. Всегда считал Куклу конченой дурой, если честно. Одной из тех пустоголовых куриц, которые ищут любовь на головке члена расписного красавца. В ее случае еще и всем известного балабола с игрозависимостью, но эту правду она узнает не от меня.
Выбери цвет, говорю я, нарочно игноря ее разговоры о беременности.
Цвет чего? не понимает она. Последним плавным движением расправляет складку на юбке.
«Мазерати».
Черный, не раздумывая отвечает она.
Любишь классику?
В красном у меня будет «Порше».
Мне нравится ее честность и наглость. Кроме того, что мне, безусловно, нравится ее фигура и внешность.
Я помню, как впервые увидел Полину. Меня пригласили сказать какую-то пафосную речь перед выпускниками института, который периодически получает что-то вроде помощи из моего благотворительного фонда. Терпеть не могу говорить громкие слова о будущем, о призвании и тому подобной ерунде, но пришлось соглашаться. Моя речь была короткой, около десятка предложений, и, насколько я помню, она не очень порадовала ректора, потому что я никогда не говорю «по бумажке», и точно не то, что хотят услышать. Но мужик пожал мне руку и высказал восхищение глубине моей мысли. Куда бы он делся?
Полина сидела в первом ряду. Понятия не имею почему, но как-то сразу уронил на нее взгляд. Может потому, что ей очень шла шапочка с кисточкой. А еще потому, что она скривилась, как от оскомины, когда увидела меня поближе, уже во время фуршета. Потом я увидел, как она болтает с какой-то высокой женщиной: речь определенно шла обо мне, потому что обе поглядывали в мою сторону. Полинас отвращением, ее спутницас интересом. Женщины редко смотрят на меня с интересом до того, как узнают, кто я такой. Ирина первая пригласила меня потанцевать и как-то, незаметно для меня, увлекла разговором.
Ирина любит меняя это знаю. Просто потому, что есть определенные вещи, сигналы и импульсы, которые запросто можно прочесть на лице любой женщины, если знать, куда смотреть. Только поэтому наши отношения протянули так долгоникто и никогда не смотрел на меня так, как она.
Я никогда не мечтал о Полине. Возможно, лет в шестнадцать, у меня был бы жуткий стояк на ее ноги, высокую задницу и определенно красивую грудь, но к тридцати пяти я, к счастью, стал циником и реалистом. Такие, как я, красивых женщин привлекают только в качестве щедрого спонсора, а я далек от того, чтобы наслаждаться покупными отношениями.
Но сегодня Полина пришла сама. И только по этой причине я не послал ее еще в холле гостиницы. Стало любопытно, что от меня нужно сломанной кукле.
Оказалось, нужно все.
Останешься у меня, говорю я, когда Полина начинает поглядывать в сторону двери.
Зачем?
Хочу быть уверен, что ребенок мой.
Может быть, я была беременна до того, как пришла? сухо проверят мою реакцию Полина.
Тогда у тебя большие проблемы с инстинктом самосохранения.
Она просто огрызается. Даже мысли не возникает, что Полина могла перелететь океан только ради того, чтобы подсунуть мне чужого ребенка. Слишком против ее характера. Она даже не трудилась скрыть отвращение, когда смотрела на меня все эти три года. Сломанная Кукламаленькая циничная дрянь, но не лгунья. В этом мы с ней похожи.
Полина щурится, но мне все равно, обидно ей или нет. Я просто защищаю свои инвестиции, а у Куклы, похоже, тот самый кризис, в котором она готова пойти на что угодно, чтобы добиться своего. У меня нет никаких иллюзий на ее счет, но она выглядит готовой дать мне то, что я хочу, в обмен на брак и деньги.
Полгода назад у нас с Ириной был серьезный разговор о детях и будущем наших отношений. Я предельно четко и ясно донес мысль о том, что хочу наследника в ближайшем обозримом будущем, правда, не стал уточнять почему вопрос встал так остро именно сейчас. Ограничился историей о том, что хочу стать отцом в том возрасте, когда еще смогу гонять в футбол со своим сыном и при этом не умирать от ревматизма. Она предложила вариант с суррогатной матерью, но я отсек его на корню. Не хочу ребенка, которого вырастят в пробирке или подселят в свиноматку. Просто не хочу и все, и раз у меня нет проблем, то я могу выбирать, и я выбрал: мы с Ириной договорились на шесть месяцев. Шесть месяцев, за которые она должна была попытаться выносить ребенка хотя бы пару месяцев.
Она даже не забеременела, хоть мы трахались, как кролики.
Я деловой человек: привык держать слово и контролировать сроки. Шесть месяцев истекли две недели назад. Я прислал Ирине цветы и пожелания всего самого лучшего, потому что в нашем возрасте уже не до трагических прощаний.
Я сама скажу сестре о нас, говорит Полина, присаживаясь на диван.
Пожимаю плечами. Не мне же говорить своей бывшей, что я сделал ребенка ее сестре. Надеюсь, что сделал.
Глава пятая: Полина
Семь месяцев спустя
Ребенок на мониторе УЗИ похож на маленького инопланетянина, который вот уже семь месяцев живет в моем животе, и с каждым днем все чаще и больше напоминает о себе. В основном болями в пояснице и отеками ног.
За все время беременности меня тошнило всего дважды. Первый раз на раннем сроке, около трех недель, кажется. Второйв конце первого триместра. И на этом все. До четырех месяцев у меня даже живота не было видно, и я наслаждалась всеми прелестями жизни жены мужчины, для которого не существует слова «нет». И для которого, как женщина, не существую я. К счастью, потому что, хоть теперь мы видимся куда чаще, я так и не смогла к нему привыкнуть.
Мы спим в разных спальнях в противоположных концах дома. Я занимаюсь благотворительностью просто потому, что должна хоть чем-то заниматься. Но по большей части моя «работа» состоит в том, чтобы сопровождать его на важные мероприятия, изображать любящую жену и быть чем-то вроде яйца Фаберже, которое должно быть в коллекции роскоши любого состоятельного человека. Япросто деталь, придающая правильный оттенок его статусу. Не считая того раза в гостинице, Адам больше ко мне не прикасался. Иногда мне кажется, что я ему так же глубоко противна, как и он мне, но я безумно рада, что все именно так: по крайней мере, теперь мне не приходится корчиться под пыхтящим мужиком и изображать удовольствие, а потом чувствовать себя так, будто меня изнасиловали овощной теркой.
Это точно мальчик, говорит Тамара Сергеевна, доктор, которая ведет мою беременность практически с первого дня. Здоровый крепкий мальчик. Развитие по срокам. Думаю, к моменту родов будет около трех килограмм.
Мне не нравится тон ее последней фразы.
У тебя узкий таз, Полина.
Тамара Сергеевна напоминает об этом почти в каждое мое посещение. Та же проблема была у моей матери, но и меня, и Иру мама родила сама. Если она смогла, когда медицина была не такой продвинутой, то и я смогу.
Меня наблюдают в лучшей частной клиникеАдам любит, чтобы у него все было высшего класса. Даже иголки, которыми в вены его инкубатора вкалывают витамины.
Я предлагаю сделать кесарево сечение.
Нет. Я спускаю ноги на пол, морщусь от тянущей боли в пояснице и с минуту жду, пока пройдет приступ. Поднимаюсь, накидываю подарок Адама, о котором он вообще вряд ли догадываетсяшоколадного цвета манто из соболя. На улице апрель, но снегопады заметают столицу еще яростнее, чем в зимние месяцы.
Полина, у тебя могут быть разрывы.
Мне плевать, я рожу сама.
Я должна буду переговорить с Адамом, говорит она, выразительно поднимая брови.
Пожалуйста, наябедничайте ему, что я хочу родить без риска осложнений для его ребенка, улыбаюсь так, чтобы она поняламне плевать.