Сердце Пандоры - Айя Субботина 5 стр.


В одну из наших прошлых встреч Ирина рассказала, что пыталась лечиться, но врачи обнаружили у нее какое-то женское заболевание и поставили неутешительный диагноз. Семь месяцев назад я не ошибся, выбрав другую сестру.

 Люблю тебя очень, оттого и бешусь,  уже шепотом, куда-то мне в шею, говорит она, протягивает руки к пуговицам на рубашке, но я ловлю ее запястья.

 Я заехал только, чтобы решить этот вопрос.

Она послушно опускает руки и дает мне самому закрыть за собой дверь.

Как только выхожу на улицу, сразу звоню охраннику Полины (одному из двух) и даю указания пристально следить за всеми, кто с ней будет контактировать.

На самом деле идиотская ситуация, потому что они ведь сестры и должны общаться друг с другом, потому что кроме Ирины у моей жены больше никого нет. Только отчим, о котором она сказала всего четыре слова: «Не хочу о нем говорить». И так получается, если сестра выпадает из этой обоймы, то мы с Домиником ее единственная семья.

Не знаю, почему эта мысль вдруг поражает меня так глубоко, что сверлящей болью зудит в голове до самого дома. Обычно я не возвращаюсь так рано, нарочно нахожу кучу дел, чтобы приехать, когда Полина уже наверняка будет спать. Но сегодня мне нигде не хочется быть. Как будто я кучу лет плавал в океане, как бутылка без послания, и меня вдруг жестко прибило к берегу.

Телефонный звонок застает уже на пороге. Это моя секретарша, и, если она звонит через два часа после того, как я ушел, значит, что-то важное. Даже догадываюсь, о чем пойдет речь. Догадываюсь, и прежде чем ответить на удачу скрещиваю в кармане пальцы. Детская привычка: делал так всегда, когда в детский дом приезжали усыновители. До последнего верил, что кто-то захочет взять Чебурашку вместо очаровательной девочки с бантиками или конопатого мальчишки. Потом перестал верить, и когда приезжала очередная пара просто сбегал так далеко, что меня сутки не могли найти. Прятался где-нибудь и просто выжидал. Но все равно продолжал держать пальцы скрещенными, даже когда растерял всю веру.

 Адам Александрович? Я только что получила письмо

В двух словах секретарша рассказывает, что доктор Берр все-таки согласился меня проконсультировать и нашел окно в своем графике. Правда, только через шесть недель, но я рад и этому. Я был у многих ведущих специалистов, и все в один голос твердили, что если кто и в состоянии вытащить эту хрень из моей головы, то только он.

Меня беспокоит только то, что Полину придется оставить одну за две недели до родов.

Вхожуи Ватсон лениво поднимается на лапы, трусит ко мне, чтобы сразу уронить морду в ладони. Вот кто всегда рад меня видеть. Собачья любовьсамая искренняя, потому что бескорыстна и безусловна.

Я глажу его крупную голову, и Ватсон хватает меня за рукав пальто, тянет к двери, напоминая, что в последнее время я редко беру его на прогулки. Успеваю снять с крючка поводок и как раз застегиваю карабин на ошейнике, когда в гостиной появляется Полина. Она идет из библиотеки, замечает меня. Секунду мы смотрим друг на друга, как два вора, случайно сомкнувшие пальцы на одной драгоценности.

 Привет, Адам,  здоровается она, глядя точно не выше моих колен. И торопливо, насколько позволяет ее положение, идет к лестнице.

 Полина, нам нужно кое-что обсудить.

Я практически чувствую, как она напряженно вытягивается в позвоночнике, но терпеливо ждет продолжения. Она выглядит как человек, который морально готов выслушать смертный приговор, но держится из последних сил. Наверное, так же выглядели все королевы, когда пытались держать голову ровно, чтобы не мешать палачу делать его ремесло.

 Мне нужно будет уехать в первых числах июня. Это по работе.  Она последний человек на свете, которому я бы сказал о своих проблемах, хотя перспектива овдоветь в обозримом будущем наверняка подняла бы ей настроение.  Меня не будет три, может быть, пять дней. Я вернусь до родов, но, если ты хочешья останусь.

Херня какая-то, если честно. Мы не делали ничего из того, что делают нормальные парочки: не ходили на курсы для родителей, не посещали уроки партнерских родов, а я вдруг решил, что она может захотеть пройти через роды вместе со мной. Но если бы Полина сказала «да»я бы плюнул на все. Потому что яее семья, даже если эту семью хочется видеть пять минут в год и то по скайпу.

 Нет необходимости менять планы,  отвечает она.

Кто бы сомневался, в самом деле.

 Спокойной ночи, Полина.

Она с облегчением переводит дыхание и скрывается на лестнице.

Глава девятая: Полина

После утреннего разговора с Адамом я весь день хожу будто стукнутая. Это слэнговое словечко как нельзя лучше характеризует мое состояние. Все, на чем пытаюсь сосредоточиться, валится из рук, в голове окопались его слова о том, что я буду хорошей матерью Доминику. Как будто он знает что-то такое, чего не знаю я сама. Как будто у Адама есть машина времени, потому что в тот момент, когда он произносит эти слова, в его голосе нет ни намека на сомнения.

Как он может быть так безоговорочно уверен в том, в чем сомневаюсь я сама?

Сомневаюсь каждый час каждого дня, и чем ближе роды, тем более гнетущими становятся эти сомнения. Я же ничего не знаю о воспитании детей! За эти семь месяцев перечитала уйму книг, подписалась на десяток форумов, но чем больше узнаю о материнстве, тем сильнее осознаюя вообще ничего не знаю. Это все равно, что начитаться о дайвинге и нырять с аквалангом, зная о плаванье лишь голую теорию.

Адам возвращается рано, и я ужасно боюсь того, что не смогу держать себя в руках, схвачу его за воротник пальто и буду как девчонка вымаливать поделиться волшебным секретом уверенности в завтрашнем дне. К счастью, мы как всегда ограничиваем общение согласованием деталей, как и положено деловым людям, а потом я просто сбегаю, счастливая, что этот бесконечный день, наконец, закончится.

Утро субботы серое и хмурое, вчерашние снежные тучи превратились в дождливые облака, и только благодаря этому мне удается поспать хоть пару часов. В груди почему-то ноет странная тревога и тоска, хоть к этому нет никаких предпосылок. Как бы странно это ни звучало, впервые в жизни я чувствую себя полностью защищенной, даже если Адам защищает не меня, а всего лишь свои «инвестиции».

Спину ломит невыносимо, поэтому я минимум час просто лежу в теплой ванной, пока спазмы, наконец, не успокаиваются. Переодеваюсь в домашний шерстяной костюм цвета одуванчиков и потихоньку, чувствуя себя уткой, вразвалку спускаюсь по лестнице.

Надеюсь, Адам нашел себе занятие на выходные, потому что я не хочу его видеть. Не потому, что мне это неприятно, а потому что тоска проросла глубоко в груди и теперь распускает корни по всему телу, провоцируя разреветься от малейшей ерунды. Хороша же я буду, опухшая, с синяками под глазами, в слезах и соплях. Особенно на фоне внезапно превратившейся в королеву Иры.

«Пожалуйста, пусть его не будет»упрашиваю я сама не знаю кого или что, но мои надежды раскалываются о лай Ватсона и попытки Адама его утихомирить. У Адама красивый голос: спокойной, уверенный, по-мужски тяжелый и немного хриплый баритон. Если закрыть глаза, то к такому голосу можно легко дорисовать красавчика с внешностью Джерарда Батлера, например.

Но когда-то нужно прекращать отворачиваться. Мы собираемся воспитывать общего ребенка, для счастья которого нужно будет постараться изображать счастливую семью.

Спускаюсь по лестнице и застаю Адама насквозь мокрого после пробежки. Его неизменная привычка, которой не мешает ни дождь, ни снег, ни жара. Он как раз снимает толстовку, потом заводит руки за спину, тянет прилипшую к лопаткам футболку и стаскивает ее через голову. У него даже на спине куча родинок. Как будто судьба нарисовала на его теле карту звездного неба.

Я тихонько стою у подножия лестницы в надежде, что Адам меня просто не заметит и уйдет. Но он энергично просушивает футболкой волосы, встряхивается и включает телевизор, выбирая какой-то музыкальный канал. Еще одна его привычка: Адам не любит тишину.

Пока я придумываю план безопасного отступления, Доминик во мне решает устроить утреннюю зарядку и ощутимо толкается прямо под ребра. Невольно охаю, одной рукой хватаюсь за поясницу, а другой прикрываю рот. ПоздноАдам поворачивается, замечает меня и быстрым шагом сокращает расстояние между нами.

 Что такое?  первый обеспокоенный вопрос.

Он правда очень высокий. И чертовы родинки рассыпаны по всей безволосой груди, в которую я как раз упираюсь носом. Зачем подходить ко мне так близко? Зачем окунать меня в этот странный запах.

 Ничего, просто Доминик решил размять ручки и ножки,  бормочу я.

Ничего не получается: его вдруг слишком много. Адам везде, даже у меня в ноздрях.

Он потный после пробежки, и я готовлюсь, что меня вот-вот вырвет, но это что-то другое. Что-то, что берет меня за шиворот и толкает вперед, подначивает зарыться носом ему в ключицу. Отчаянно сопротивляюсь идиотской прихоти. Это наверняка шалят гормоны, те самые причуды, которые случаются у всех беременных. До сих пор мне не хотелось ни экзотических фруктов, ни странных сочетаний продуктов, я никак не реагировала на запахи. Но, похоже, организм решил сыграть со мной злую шутку, «придумав», что запах потного мужчиныэто панацея для моего успокоения, потому что тревога просачивается сквозь кожу невидимыми мыльными пузырями.

 Как это?  слышу голос у себя над головой, но продолжаю смотреть на крупную родинку чуть выше солнечного сплетения.  Больно?

 Нет, нет.  Энергично трясу головой.

«Пожалуйста, уйди,  мысленно упрашиваю его.  Пожалуйста, выйди из моего личного пространства, забери себя из воздуха, которым я дышу. Пожалуйста Пожалуйста»

Я вижу только его руки и обручальное кольцо на безымянном пальце, которое он никогда не снимает. Слышу, как Адам сглатывает наверняка еще кучу вопросов.

Зачем тянусь к его рукам?

Пальцы дрожат, потому что за эти семь месяцев наш максимальный физический контакт был в плоскости светских раутов, где я просто держала его под руку. И никогдакожа к коже.

Я прикладываю его ладонь к животу, вздрагивая от ее внезапной тяжести.

Это тоже выход за пределы деловых отношений? Он снова меня отчитает?

Но когда Доминик энергично «бодается» пяткойдумаю, что пяткойАдам с шумом выдыхает, ведет ладонью ниже, безошибочно угадывая, где его сыну захочется постучаться в следующий раз.

И пока Адам «играет» с сыном в прятки, я украдкой поднимаю голову.

Пара капель стекает с его челки прямо мне на нос, так что я невольно фыркаю, как кошка, которой дунули в усы. Губы Адама медленно растягиваются в его фирменную улыбку во весь рот, когда мы оба чувствуем еще один удар, на этот раз почти вкрадчивый, сонный.

 Часто он так делает?  спрашивает Адам, и теперь уже мне не по себе от того, что он нарочно избегает контакта взглядами, смотрит только на свою ладонь у меня на животе.

 Почти все время.

 Точно не хочешь, чтобы я

Он не заканчивает, потому что мы оба слышим одно и то же имя из динамиков телевизора, и оно разрывает нас надвое, словно чужеродные формы жизни, которые не могут существовать в одной вселенной.

Глеб Андреев.

Тяжесть появляется так внезапно, что я с трудом сдерживаюсь, чтобы не схватить Адама за руку. Как будто мне на макушку положили частицу бога, и она вот-вот прожжет череп насквозь, просочится в позвоночник и пробьет пол под ногами.

Адам знакомым жестом причесывает мокрые волосы пятерней. Замечаю, как он секунду смотрит на влажную ладонь, которой только что гладил меня по животу. И поворачивается, чтобы вернуться в гостиную. По пути подбирает с пола мокрые вещи, оставляя после себя небольшие лужицы. Замирает напротив экрана, где как раз показывают фрагменты интервью с Глебом. Ведущая восхищается тем, что его новый альбом получился таким сентиментальным и проникновенным, будто он хотел объяснится в любви той самой, единственной. Звучит, как издевательство, потому что он только недавно стал холостяком и вряд ли успел с головой нырнуть в новые отношения. Хотя, это же Глеб.

Господи, это ведь Глеб. С его короткими соломенными волосами, голубыми глазами и татуировками. На него можно бесконечно любоваться, словно на музейный экспонат, словно на лекало для идеального мужчины.

Я непроизвольно делаю несколько шагов вперед, вслушиваюсь в знакомый голос, от которого гортань сводит невыплаканными слезами. Что он такое говорит? «Каждая песняэто признание,  с видом, будто на исповеди, признается Глеб.  Я только надеюсь, что она их услышит и поймет, как я сожалею обо всем». «Обо всем?  переспрашивает ведущая и от нетерпения получить шокирующее признание, наклоняется вперед, изображая шок на камеру.  О ком речь, Глеб? Неужели сердце первого красавчика нашей эстрады уже давно занято?» «Никаких подробностей,  отвечает он. Но когда камера фокусируется на его лице, говорит, будто шепотом:Я скучаю, Пчелка».

Нет, нет, нет

 Пчелка?  Адам выглядит безразличным, но явно ждет мою реакцию.

Минуту назад мы словно стояли на одной льдине, а теперь лед треснул и нас стремительно несет в противоположные стороны, даже если расстояние между намидесяток шагов.

 Он сказал, что о нас не должны знать,  разрывает меня признание. Адам сам зацепил. сам захотел узнать, почему я пришла к нему в тот день, почему продалась, словно шлюха, человеку, которого никогда не захочу видеть второй половине постели.  Он же популярный певец и у него есть определенный имидж, которому не пойдут на пользу романтические отношения. Мы встречались тайно. А потом я увидела его с той протухшей Они сидели в кафе, и он чуть ни ноги ей целовал. Я поверить не могла, думала, это просто какой-то розыгрыш. Позвонила, а Глеб сказал, что ему только что удалили зубной нерв и он несколько дней вообще не будет вылезать из квартиры, чтобы не попадаться на камеры с опухшим лицом. Я стояла напротив витрины кафе, смотрела, как он улыбается своей любовнице и врет мне про зуб.  Хочу остановиться, но уже не могу. Боль сдирает кожу ржавым ножом прошлых обид.  Я зашла туда. Встала прямо перед ними и устроила сцену. Вылила на ужасную прическу его мартышки воду из вазы, и все ей рассказала про нас. А потом сбежала. В аэропорт. И приехала к тебе.

Адам вертит в руке пульт, продолжает разглядывать Глеба на экране. На лице моего мужа снова ни единой эмоции. Он словно робот, в которого забыли вставить модуль эмпатии. Я не знаю ни одного человека, кто бы умел быть таким безразличным просто по щелчку пальцев.

Муж подходит ко мне, вкладывает пульт в беспомощную ладонь.

 Мне плевать, Полина. Хочешь в его постельвперед, но только после того, как родится мой сын.

Мне так сильно хочется его ударить, что пустой ладонью приходится вцепиться в штанину. Он словно уверен, что я побегу к Глебу, в голосе нет ни намека на сомнения. Как в тот раз, когда назвал меня хорошей матерю Доминику. Адам просто откуда-то знает: я могу сорвать голос до хрипоты, доказывая, как он не прав, но он все равно останется при своем мнении. Словно разница в возрасте дает ему право быть умнее и видеть наперед то, что даже для меня загадка.

Но я обманываю себя. Вру и ненавижу за приступы слабости, потому что я хочу к Глебу. Хочу просто отыскать кнопку паузы на телевизоре и запечатлеть любимое лицо на весь экран. Я люблю его и ненавижу, и желаю, чтоб он провалился, но в эту минуту знаю, что хотела бы никогда не увидеть его в том кафе. Хотела бы и дальше жить в неведении, еще хотя бы пару дней.

 Мы не обсуждаем нашу личную жизнь,  возвращаю Адаму его же слова, но он просто отворачивается и исчезает на лестнице.

Глава десятая: Полина

В середине мая мы с Адамом приглашены на благотворительный вечер одного детского фонда.

До родов чуть меньше месяца и я все больше напоминаю глобус на ножках. Разглядываю себя в зеркале и хочу стереть лицо, которое там вижу. Доминик теперь толкается даже посреди ночи, и я плохо сплю. Тревога становится такой сильной, что приходится подолгу лежать в огромной постели, пытаясь уснуть. Дошло до того, что я стащила туда все подушки, какие только нашла в доме, чтобы не чувствовать себя горошиной, которая катается по бездонной миске.

Но хуже всего стало именно вчера. Я проснулась посреди ночи, потому что показалосьв комнате кто-то есть. Помню только еле-еле нащупала кнопку ночника, но сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

«Грязная маленькая Полина»шепчет из угла безликая пустотаи едва успеваю сбежать из собственной комнаты.

Он нашел меня и здесь.

Середина ночи меня бьют жуткий озноб и паника. Несмотря на запрет, иду в комнату Адама, потому что не хочу быть одна. Я боюсь упасть, оступиться и снова с головой уйти в воспоминания, из которых мне больше никогда не вынырнуть.

Назад Дальше