Половина четвертого, но комната мужа пуста, без намека на то, что он вообще был здесь.
Потому что я знаю, где он.
Знаю, с кем.
Слышу, как он приносит ее запах: слива с ванилью, густой бергамот со смородиновым соком.
Со мной определенно что-то происходит, потому что я даже прошу нашу помощницу сменить кондиционер для белья и лить его больше. Не хочу, чтобы в моем доме был запах Иры. Не хочу, чтобы он был на моем муже. Но этой мерзкой смородиной пропахло все, даже наполнитель в его подушкахвчера я порвала их все, выпотрошила на кровать огромной бесформенной кучей. А напоследок нашла в шкафу Адама футболку, на которойгосподи, помилуй! даже после стирки остался его запах со вкусом ладана.
И украла ее, словно сокровище из Соломоновых копей. Вернулась к себе, забралась в постель, сгорая от стыда и ужаса за сделанное, и уткнулась в нее носом. Кажется, уснула через минуту.
Утром Адам ни слова не сказал о беспорядке в его комнате, а я надежно спрятала свое «сокровище».
Это просто гормоны, естественный химический процесс организма, чтобы самка «правильно» реагировала на самца, чье потомство носит под сердцем. Я даже нашла несколько статей о подобных странностях и целую тему на форуме для мамочек. И немного успокоилась.
Но я ума не приложу, как проведу с Адамом целый вечер.
И мне противно, что я выгляжу вот так. Даже макияж от профессионального визажиста выдает и синяки под глазами, и отеки на скулах.
Я спускаюсь вниз, придерживаясь за перила, краем уха слышу, как Адам говорит по телефону. Кажется, снова его работа. В душе просыпается надежда: может быть, что-то срочное и он все отменит? Увы, нет.
Адам осматривает меня с ног до головы, говорит, что я хорошо выгляжу и мне идет этот костюм, хоть мы оба знаем, что это не так. Он снова немного отпустил бородку, завел привычку носить черные рубашки под черные костюмы и не изменяет «скелетонам» от Мориса Лакруа. И я понятия не имею, откуда знаю все эти детали, ведь мы точно не стали видеться чаще.
Всю дорогу я с ужасом жду, что он поинтересуется о беспорядке в его комнате, но Адам просто молчит и смотрит в окно, только несколько раз морщится, как от уколов головной боли. Я хочу спросить, что с ним, но боюсь напороться на встречный вопрос.
Мы появимся, сделаем пару снимков и уедем, обозначает план Адам.
Я с облегчением благодарю его, ссылаясь на боли в пояснице. Он обнимает меня за талию, притягивает к себе. Широкая ладонь накрывает почти всю поясницу. Пальцы, чуть надавливая, массируют именно там, где тянет сильнее всего. Почти теряюсь в догадках, что это за нежности, но потом замечаю шайку фотографов, уже взявших нас на вооружение, и «надеваю» дежурную улыбку. Мы даем себя сфотографировать, позируем, прекрасно зная, что либо сделаем это добровольно, либо нас все равно отснимут, но те фотографии будут просто концом света.
Примерно через полчаса, за которые успеваем дать два коротких интервью, изображая счастливое семейство, Адам сажает меня за столик, наклоняется к виску, шепчет:
Еще пятнадцать минути можно сбежать.
Хочу домой, жалуюсь я. Сама себя ненавижу, что раскисла, но мне противна эта разноцветная шумиха.
Протягиваю руки, чтобы поправить ворот его рубашкисегодня он без галстукаи случайно задеваю подушечками пальцев кожу в том месте, где дрожит артерия. Ладонь щиплет от желания провести по его шее всей пятерней, своровать его запах, чтобы он остался со мной даже когда Адам уйдет на какую-то десятиминутную конференцию.
Что, интересно, он скажет, если я это сделаю? «Не нарушай договор, Полина?»
Узнать это не суждено: я даже успеваю поднять ладонь выше, но Адама уже зовути мои пальцы смыкаются на пустоте. Вздрагиваю, вдруг осознавая, как глупо выгляжу со стороны, как это жалко: пытаться притронуться к мужчине, который даже не скрывает, что ходит к любовницеи у них это явно надолго.
Эй, Пчелка, слышу знакомый голос. Ты реально беременная!
Это Глеб, и прежде, чем посмотреть в его сторону, беру со стола бокал с минералкой, чтобы запить липкий вкус паники на языке. Андреев обходит стол, отодвигает стул спинкой вперед и седлает его, словно коня. Блестящим взглядом изучает меня, как статую в музее мадам Тюссо, и выдает:
Слушай, Пчелка, ты поправилась.
Если бы у меня была волшебная пыль, которая помогает исчезнуть, я бы использовала весь ее запас, чтобы раствориться, стать призраком и убежать в такую даль, где не буду слышать даже собственные мысли. Так невыносимо тяжело сидеть всего в метре от человека, которого я беззаветно боготворю и который смотрит на меня с превосходящей снисходительностью. Я словно увязшая в меду муха, которую может спасти только пинцет в его руке, но Глеб и не думает пускать его в ходпросто разглядывает меня, чуть склонив голову набок.
У него хороший загар, явно не из солярия, легкая светлая небритость, скорее намек на брутальность. Сегодняшнее мероприятие предполагает строгий дресскод, так что Глеб тоже в костюме: темно-серый приталенный пиджак ему очень к лицу, а белая рубашка оттеняет карамельный цвет кожи. Я знаю, что не должна так на него пялится, но не могу себя превозмочь. Он всегда так на меня действовал, с первого дня нашего знакомства. А ведь я даже не знаю наизусть ни одну из его песен, потому чтов этом я могу признатьсяпоет он откровенную попсовую чушь. Я и на концерт-то его попала только за компанию с приятельницей, у которой в последний момент не оказалось спутницы, а дорогой билет просто не мог пропасть зря.
Слышала, ты развелся, в свою очередь говорю я. Не хочу обсуждать ни мой лишний вес, ни мою беременность.
Не сошлись характерами, небрежно отвечает он и продолжает гладить взглядом мое лицо, шею. Голубой взгляд замирает на украшении. Глеб удивленно кривит губы. Вижу, Пчелка, ты не продешевила.
Мы не виделись семь месяцев, а все, на что ты способен при встреческазать, что я стала толстой проституткой. Я держу себя в руках. По крайней мере, стараюсь. Ради Доминика.
Ты как всегда все перекручиваешь и преувеличиваешь, беззлобно журит Глеб. Перегибается через спинку стула и кладет скрещенные руки на стол, всего в паре сантиметров от бокала, который я почти до боли сжимаю пальцами. Прости, Пчелка, я просто ревную. Ты отпадано выглядишь. Чистая правда. Волнуюсь, как школьник, все слова потерял, вот и несу всякий бред.
Звучит так невыносимо искренне, что моя любовь к нему взывает из приоткрытой могилы: отшутись, улыбнись, прости. Мы ведь можем просто поговорить? Не обязательно шипеть друг на друга, как обиженные дети.
Но ничего не получается. Я ковыряюсь в голове, искренне надеясь отыскать правильные слова, которые снизят градус напряжения, но все попытки в итоге сводятся к тому, что я рада его видеть, хоть он и наговорил гадостей одним махом за все семь месяцев разлуки.
У тебя серьезно с этим «красавчиком»?
Он понижает голос, но не особо старается, и я опасливо смотрю на стоящую неподалеку группу женщин, которые вполне могли нас слышать. К счастью, они увлечены обсуждением проблем современной детской медицины.
Я замужем, Глеб.
Я тоже был женат, теперь, он разводит руками, свободен.
Рада за тебя, надеюсь, ты приобрел полезный жизненный опыт и во второй раз все сложится идеально. Я понимаю, что говорю заштампованную чушь, что-то, что годится для страниц женского романа, а не для этой встречи.
Глеб перестает красоваться, улыбка постепенно сходит на нет. Кажется, он тоже не очень понимает, как строить дальнейший разговор, и эта неловкость душит, но ни у одного из нас не хватает силы воли закончить. Так и сидим за столом, как два барана, и просто таращится друг на друга. Я почему-то вспоминаю, как он впервые меня поцеловал: Глеб подвез меня до дома, вышел довести до двери, и пока я рылась в сумочке в поисках ключей, вдруг обнял и потянул на себя. «Что ты такая копуша», помню его тихий соблазнительный голос, и невольно понимаю: теперь все это больше похоже на выдумку, если бы не взгляд Глеба, намертво приклеенный к моему рту, как будто именно сейчас он тоже вспоминает и тот вечер, и тот поцелуй.
Хочу тебя увидеть, Полина, говорит он, сглатывая.
Ты и так меня видишь. Я понимаю, о чем он, но буду до последнего корчить дуру, потому что только так, стегая саму себя, смогу не забыться.
Не в этом курятнике, Пчелка. Не когда рядом будет твой «красавчик».
Обязательно называть Адама так? почему-то злюсь я.
Адам? Глеб икает ироничным смешком и тут же перестает улыбаться, глядя куда-то поверх моего плеча.
Я понимаю, что Адам стоит там, по запаху, который окутывает безопасным уютом. Сразу хочется перестать ежиться от выдуманного озноба.
Можем ехать, Полина, говорит Адам, и я вижу его протянутую раскрытую ладонь.
Поднимаюсь, Глебследом и, старательно корча славного парня, вдруг протягивает Адаму пятерню для рукопожатия.
Глеб Андреев, старый приятель Полины.
Адам приобнимет меня за талию, и я чувствую его твердые пальцы на бедре. Он держит не так, как раньше, сейчас это почти болезненная хватка, скоба на теле, которой Адам тянет меня к себе. Глеб так и стоит с протянутой ладонью, хотя мы трое знаем: мой муж не будет ее пожимать. Наверное, потому, что Адам может себе позволить вытирать ноги о приличия, даже если это выглядит странно и грубо.
Почему-то я только сейчас замечаю, что Глеб намного ниже его ростом. Да, рядом с Адамом и его ста девяноста сантиметрами многие мужчины задирают головы, но я всегда видела Глеба этаким великаном и силачом, который запросто раскидает толпу. А сейчас он просто обычный среднестатистический мужчина своих лет: невысокий, довольно щуплый и, как большинство, вынужден смотреть на Адама снизу-вверх.
Была рада увидеться, Глеб, говорю напоследок и позволяю Адаму меня увести.
Уже в машине, с облегчением забираясь на сиденье с ногами, позволяю себе реплику:
Это было грубо.
Что именно? Не пожать руку твоему любовнику?
Он не мой Я глотаю готовую вот-вот прорваться обиду, беру себя в руки, вспоминая, что у нас договор, который регулирует все стороны наших отношений, и все, что мне нужно, я уже слышала от самого Адама, нужно лишь собраться с силами и повторить в правильной тональности. Мы не обсуждаем наши личные отношения. Я не лезу к тебе, ты не лезешь ко мне. И я помню, что мне запрещено даже смотреть на других мужчин, пока я ношу ребенка. Не поверишь, но мне и не хочется на них смотреть!
Смени тон, холодно приказывает Адам.
Какая-то часть меня согласна с ним, но это все равно уже не отстрочит взрыв.
Глава одиннадцатая: Адам
Отчитывать меня за то, что не стал «ручкаться» с ее шнуркомэто как раз тот пример женской логики, которую даже не нужно пытаться анализировать. Максимумпринять как факт, что где-то в голове Полины случился сбой, из-за которого она потеряла свою блестящую способность мыслить рационально. Надеюсь, лишь на время.
Они выглядели как классическая парочка из романтической фотоссесии женского журнала. Я испытал почти садистское удовольствие, вторгаясь в эту идиллию. Правда, до сих пор думаю, что нужно было пожать коротышке руку исключительно с целью вырвать ее на хрен. Терпеть не могу таких людей. У этого горе-певца на лбу написано, что он стандартный приспособленец: немного таланта плюс смазливая внешностьи он разводит на деньги всех недолюбленных дам. Про его трофеи я наслышан с тех пор, как Ира рассказала, что ее сестра встречается с эстрадным идолом. Не знаю, почему запомнил его имя, с тех пор непроизвольно стал отмечать все, где оно так или иначе мелькало.
Глеб не мой любовник, заводится Полина. Попытка ее успокоить с треском проваливается. Я ни с кем не была, кроме тебя в тот день, ясно тебе? Я не шляюсь по ночам по чужим койкам, мне вся эта ерунда даром не нужна! Не все люди живут на одних только инстинктах, не всем остро чешется спариваться во имя удовлетворения первобытных потребностей. Не суди всех по себе, Адам, потому что если ты трахаешь мою сестру, это не делает меня автоматически шлюхой, которая рада беременной прыгнуть под другого мужика!
Полина Она орет так громко, что даже ко всему привычный водитель косится на нас в зеркало заднего вида.
Я тебе не грязная маленькая Полина!
В ее голосе так много слез, что мне инстинктивно хочется ее обнять, успокоить, но руки опадают, когда Полина кривит рот и, глядя прямо мне в глаза, признается с оглушительной честностью:
Как же ты мне противен. Господи, как вы все мне противны!
Она вряд ли соображает, что делает, потому что слепо шарит ладонями по дверце в поисках ручки. Даю знак водителю, и он притормаживает у обочины. Полина выходит, на ходу вынимая из волос шпилькии ее волосы рассыпаются по плечам и спине шоколадными волнами. Пока я выхожу следом, она отходит на пару метров и смотрит в сторону света фар. Я опираюсь на машину, закуриваю, вместе с горьким дымом глотая ее: «Ты мне противен». Как будто мне не по фигу.
Я успеваю разделаться со второй сигаретой, прежде, чем Полина перестает изображать прибитого к асфальту призрака и, судорожно вздыхая, поворачивается, сокращая расстояние между нами. Становится так близко, что приходится избавиться от сигареты и последнюю порцию едкой отравы выпустить в сторону.
Полина судорожно всхлипывает, потом трясется, как от холода. Снимаю пиджак, накидываю ей на плечи и просто жду, когда она скажет, что хочет домой. Даже если она скажет это через час.
Прости, пожалуйста едва различаю в ее дрожащем шепоте. Полина слизывает слезы с губ, отчаянно цепляется в мой пиджак и буквально утопает в нем. Это Это отголоски тяжелого детства. Ты ни при чем.
А на самом деле ты думаешь, что я чертов красавчик?
Капля иронии, секунду назад казавшаяся уместной, заставляет Полину крепко зажмуриться, как будто из всех возможных ответов именно этого она боялась больше всего. Она трясет головой, костяшками указательных пальцев подтирает лужи на щеках и, когда снова на меня смотрит, я осознаю, что уже видел этот взгляд. Правда, лишь однажды. В тот день, когда она пришла заключить сделку.
Поцелуй меня, Адам.
«Поцелуй меня, Адам?»мысленно повторяю ее слова и подавляю желание хорошенько ее встряхнуть. У Полины все так просто: хочет мои деньгиотдает себя в вечное пользование, хочет извиниться и доказать правотуприносит себя в жертву жабе.
Даже спустя несколько минут, Полина все еще верит, что я приму этот бесценный дар, оценю ее жертвенность и растекусь по самому дну бесконечной глубины ее раскаяния. Понятия не имею, на что она надеялась. За семь месяцев могла бы выучить меня хоть на элементарном уровне.
Выговорилась? уточняю на всякий случай, пока Полина медленно обходит машину, но вместо ответа слышу ее сухое:
Спасибо за еще один урок, Адам.
Тишина становится третьим пассажиром на заднем сиденье машины. Она втискивает между нами свою жирную задницу, и я почти чувствую, как щупальца растягиваются в разные стороны, оплетая меня и Полину узами молчания.
Это, в сущности, даже хорошо. Мне не интересны отношения с человеком, которого так запросто штормит из крайности в крайность. То она смотреть на меня не может, то вдруг готова устроить ванильную романтику с поцелуями. И все это после безобидного замечания о мелком придурке, от которого она удрала ко мне. Но злит даже не притворство Полины и не ее желание мною манипулировать. Злит то, что она снова «прячется» за меня. Не в состоянии разобраться со своим мужиком и опять пытается использовать меня как громоотвод.
Что бы я почувствовал, если бы поцеловал собственную беременную жену? Что бы я почувствовал, поцеловав нелюбимую Полину? Никаких предположений. Ноль вариантов.
Что бы я увидел на ее лице после этого поцелуя?
Я позволяю себе слабость забыться, потому что в звонкой тишине болезненный смешок звучит слишком чужеродно, и я скорее слышу, чем чувствую, как вскидывается Полина. Кажется, поворачивает голову в мою сторону, но я не предпринимаю никаких попыток снова наладить контакт.
Мы приезжаем домой, и Полина выходит из машины раньше, чем я успеваю подать ей руку. Я понимаю, что у нее тяжелый период: врач регулярно со мной на связи и я знаю обо всем, что происходит с организмом моей жены и моим сыном в ее животе. Могу запросто по памяти назвать как изменялся уровень гемоглобина в ее крови с первого дня беременности и до последних анализов на прошлой неделе. В прошлый звонок Тамара Сергеевна в лоб спросила: кто будет с моей женой на родах? Мол, первые родыэто всегда стресс. Намек на то, что хорошо бы мне быть там, прозвучал настолько непрозрачно, что я с трудом сдержался, чтобы не выложить все, как есть: жена не хочет меня рядом, а я не хочу лишний раз «стрессировать» ее своим видом. Сошлись на том, что Полинавзрослая девочка и хочет справиться со всем сама. Даже пришлось наврать, что жена стесняется, что я увижу ее некрасивой в такой момент. На следующий день я передал разговор Полине, и она только кивнула, принимая мою отговорку. Сказала, что и сама собиралась сказать то же самое.