Кончай же!не выдержав, выдохнула она.Кончай, я не вынесу, я с ума сойду!О бестактности этих слов она не думала в ту секунду, да и о чем она могла думать, когда немыслимое блаженство, которого она не в силах была вместить, рвало ее напополам?!
Жаркая струя ударила гдето в глубине ее существа. Виктор разжал пальцы. Они оба откинулись на кровать. Некоторое время он лежал сверху, благодарно целуя ее груди с набухшими сосками, потом долго целовал ее живот и бедра, потомколени и ступни.
Теперь иди,сказал он после невыносимо долгого молчания.Иди. Я за тобой.
Но... разве ты не пробудешь здесь еще какоето время?
Разумеется, пробуду. Но в то же время останусь с тобой. Ты не вернешься. Но я уйду отсюда с тобой вместе.
«Бедняга,подумала Элизабет,Он думает, что я могу забеременеть. Он не знает, что я давно предохраняюсь...»
Мне приходить завтра?вслух спросила она.
Приходить?он словно оторвался от какихто своих мыслей, обернулся к ней вполоборота, стоя у окна.Да, да, конечно, если захочешь...
Ты так атаковал меня, что я совсем забыла передать тебе привет от Джо!
Кто такой Джо?
Джо Мильштейн... ты не помнишь его?..
Ах, этот лилипут... Как он поживает?В его голосе чувствовалось раздражение.
Он очень тоскует по тебе.
Передай, чтоб не тосковал.
Она расценила это как обещание скорого возвращения. Но чтото не давало ей покоя. Она подбежала к нему, прильнула к его губам, ощутила шершавую корочкувидимо, он кусал губы...
Виктор, Виктор, милый... У меня нет, не было и не будет никого, кроме тебя. Я люблю тебя, слышишь?! Ты не можешь оставить меня одну! Ты вернешься!
Он с силой оторвал ее от себя.
Иди, иди сейчас... Выйди вон, слышишь? Умоляю тебя, приходи завтра. А сейчасуходи, уходи, прошу тебя, уходи!
Он почти кричал, и она сочла за лучшее уйти.
Ночью в гостинице она почти не спала и с утра побежала в больницу. На что она надеялась? На полное и внезапное выздоровление, которое обещал ей маленький врач, потрясенный «сердечностью их встречи», как он выразился? На этот раз врач принял ее неприветливо, хмуро, да и допустил к себе не сразу.
Придется огорчить вас,сказал он.Сегодня к нему нельзя. И вряд ли когданибудь будет можно.
Что случилось?выдохнула она, опускаясь на стул и не находя в себе сил справиться с бешено колотящимся сердцем.
Ночью он пытался покончить с собой. Разбил стакан и воткнул осколок себе в горло.
О Господи!..
Не вините себя. Суицидные попытки бывали у него и раньше.
Она никогда в жизни не падала обморок. Не упала и теперь. Только лицо ее побелело, и он протянул ей какуюто жидкость в мензурке.
Родители еще не знают, и я попытался все от них скрыть. Он теперь в безопасностирана неглубокая. Но стресс, похоже, оказался ему не по силам. Скажите, не стесняясь ничего: вчера между вами чтото было?
Она бессловесно кивнула.
Я надеялся, что этот шок поможет ему. Вы слышали об инсулиновом шоке? Это было бы потрясением посильнее, не только гормональным, но и чисто нравственным... И вот, как видите, результат прямо противоположный. Не вините себя. Как знать, не последняя ли это радость в его жизни?..
...Безразличная ко всему, через три дня она возвращалась в колледж. Виктор пришел в себя, но уже никого не узнавал и только бессвязно мычал в ответ на вопросы. Видимо, его попытка казаться нормальным была последней попыткой человека, попавшего во власть темной силы и несущегося вниз по течению, контактировать с миром. Улыбнуться из бездны перед концом. И, как знать, не была ли их близость последним осознанным счастьем, дарованным ему перед тем, как превратиться в куклу, в ребенка, которого кормят с ложки, в окончательно деградировавшего идиота, который доживал свой век в городской больнице Нью-Джерси?..
Он и сейчас был там. В отдельной палате. Один. Невменяемый и опустившийся. Проносящий ложку мимо рта. Она не видела его таким. И даже если бы захотела увидеть,не смогла бы пересилить себя. Она была последней из мира живых, с кем он говорил и кого видел. Потеря оказалась невыносима. Она не могла отделаться от чувства вины. Может быть, не будь ее, он дольше оставался бы в рассудке? Хотя нет. Врач говорил, что при прогрессирующей шизофрении деградация личности неизбежна.
Но Виктор не хотел отпускать еедаже теперь. Она видела его во сне. Она не могла забыть его, помня всем телом то безумное, то запретное, на грани смерти блаженство, которое он дарил ей. И она была теперь убеждена, что полюбить здорового человека не сможет никогда. Проклятие безумия тяготело над ней. Другим могут нравиться простые и здоровые люди, но это не для нее. Призрак безумия осеняет каждый ее шаг, каждое слово. Безумец, живой мертвец не выпустит ее из своей власти.
После этого она отнюдь не стала пуританкой. Наоборот, с бесстыдством отчаяния она предлагала себя чуть ли не каждому, на удивление Стефани и к неописуемому горю маленького Джо. Но о Викторе, кроме Джо, почти никто не вспоминал. Разве что лектор по истории Возрождения. А она ни в чем не находила радости и с отвращением гнала от себя каждого, кто засыпал рядом с ней. Она были ей отвратительны. Пока не появился Брюс. Брюс был в постели ничем не лучше, а может быть, и хуже, чем десять его предшественников. Больше десяти у нее не могло быть.
Брюс был ничем не лучше прочих как любовник, но он был умен и тонок, и ничто еще не выдавало в нем неудачника. И когда он сделал ей предложение, ей подумалось на секунду, что призрак безумия отступил от все.
Она ошиблась. И потому теперь по лужам шла на свидание к мужчине, о котором ничего не знала. Который тоже, возможно, был безумцем. Который заменял ей остальной мир и стал орудием старого проклятия.
Он, непонятный, любимый, сумасшедший, ждал ее в пять, после рабочего дня, н она шла к нему, обходя лужи, не замечая дождя, глядя прямо перед собой.
V
Тренькнул телефон. Джон лениво изогнулся в кресле и, прокашлявшись, буркнул в трубку: «Алло!» Некоторое время он молчал, затем проговорил «О-кей» и поднялся.
Мне нужно встретиться с приятелем,бросил он Элизабет и с какойто нагловатой усмешкой поглядел на нее.
Я пойду,сказала она с мягко обозначенной вопросительной интонацией.
Нет,он удивленно пожал плечами,ты останешься и дождешься меня.
Что за приятель?без интереса осведомилась Элизабет.Ночью, под дождем...
Под дождем только и дружить,туманно ответил он и, накинув плащ, вышел на улицу.
Она приподнялась на диване, скользнула взглядом по комнате и с любопытством уставилась на письменный стол. Его письменный стол. Что может храниться в потайных ящичках у этого жулика? Револьвер, томик какогонибудь внезапного Шекспира, надорванный пакетик с презервативами, удавка для юных журналисток? «Нехорошо копаться в чужих вещах»,важно произнесла Элизабет, нашаривая тапочки. «Это признак дурного воспитания»,продолжила она, кружа по комнате. «Да просто свинство»,заключила, поудобнее усаживаясь на стуле. «Но ведь интересно»,жалобно произнесла она, оправдываясь перед незримым собеседником. Собеседник, по-видимому, был неумолим. «Ну, и пошел в жопу»,обиженно сказала Элизабет. И потянула на себя верхнюю ручку.
Так. Револьвер. Кондомчики... у ты, мой лапушка. А вот с Шекспиром напряженка, книг в его доме вообще почти нет. Так, какието справочники да случайный Набокофф («Лолита», конечно, чего же еще?), которого она обнаружила на деревянной полке в уборной, рядом с керамической пепельницей невнятной формы. Кредитная карта. Рваный доллар. Бережешь, милый, все склеить некогда... А вот коечто поинтереснее. Конвертик. А в нем... ну, конечно, мой милый Джонни с очаровательной киской. Брюнеточка. А глазки грустные. Замучил, значит, наш ласковый, обкормил, да... а может, от статеек своих устала, журналисточка. Нет, всетаки перекормил. Элизабет испытала к этой девочке прилив нежности почти материнской.
В нашей постели вы поплывете по жизни, минуя все рифы, что встретятся вам на пути,проворковал за спиной чарующий женский голос. Элизабет оглянулась. Миловидная старушка на телеэкране рекламировала нечто, никак не уступающее по размерам и оснастке хорошему русскому ледоколу.
Элизабет загляделась на эту плавающую семейную крепость, давящую на своем пути хрупкие льдинки обреченных случайных связей. Постель-ледоход раздвигалась в четыре стороны, передвигалась на колесиках, мягко скрипела пружинами под бременем любовных ласк, сколько бы ни было девочек у Джоннивсе они могли бы разместиться здесь, а моложавая старушка могла разносить мороженое для всех желающих...
Снова тренькнул телефон. Элизабет испуганно покосилась на него и быстро, аккуратно сунула свои трофеи на место, захлопнула ящичек. Бросилась к телефону, вскрикнулаей навстречу кинулась какаято блондинка с вытаращенными от ужаса глазами. Господи... это же я... черт бы побрал Джонни с этим его громадным зеркалом во всю стену. Так, спокойно. Блондинка остановилась прямо перед ней, пригладила волосы, пригасила взор и, медленно отвернувшись, слегка дрожащими пальцами коснулась трубки.
Алло,кашлянув, сказала она.
Трубка молчала.
Алло,нетерпеливо повторила Элизабет.
Молчание.
Джонни ушел под дождь,честно призналась она,если вы думаете, что не туда попали, то вы ошибаетесь, а если вы думаете, что попали туда, но не хотите разговаривать,Элизабет на секунду задумалась,если вы какаянибудь брюнетка из «Нью-Йорк пост», то позвоните через полчаса, когда Джонни вернется изпод дождя. Он даже зонтик не взял,заметила она с грустью.
В трубке зашевелилась жизнь. Жизнь разговаривала шепотом. Мужским.
Элизабет,зашептал ктото,привет!
Привет,она тоже зачемто заговорила шепотом.А ты кто?
Меня зовут Джонни,шепот был такой вкрадчивый, что у нее зачесалась мочка уха.Я твой любимый.
Любимый,сказала она.Ты чего щекочешься.
Не говори ничего,горячо и быстро зашептал Джон.Я хочу задать тебе вопрос. Но ты на него пока не отвечай. Этодолгий и коварный вопрос. Вот я сидел тут с другом. У нас не было зонта. Мы мокли и разговаривали. Но это все неинтересно. А интересно вот что: что ты делаешь одна в моей квартире? Не разглядываешь ли ты мое белье, не суешь ли свой белоснежный нос в ящики моего комода?
Нет,сказала она, переводя дыхание.Иди домой.
И я сказал себе то же самое: нет, Джон, это невозможно. Твоя девочка совсем не такая, как ты думал. Она не роется в чужом комоде. Онахорошая девочка!
Хорошая,согласилась Элизабет и переложила трубку к другому уху.Я скучаю по тебе, Джонни. Ты где?
Не перебивай!строго проговорил он, и шепот его стал сух.И тут я спросил себя: а не могла ли моя девочка забраться в письменный стол своего любимого Джонни? Ну скажи, да или нет? Ты молчишь?
Она молчала.
А почему ты молчишь? Ты не можешь сказать мне правду? Но и врать тоже не хочешь, да?
Да,призналась она.
Ты была любопытна,укоризненно заговорил он.Ты сунула свой нос туда, куда тебе не следовала его совать. И что же ты там нашла?
Я видела доллар,призналась Элизабет.Рваный доллар. Рваный грязный доллар. Вроде той потаскухи, с которой ты сфотографировался на память.
Она прижала телефон плечом и пересела на диван, сбросив тапочки. Блондинка из зеркала глядела на нее печально, но без испуга.
Ты была любопытна,произнес он.Как жаль! Но я никому не скажу об этом. Пусть это будет нашим маленьким секретом, о котором не узнает никто. Ладно?
Да,сказала она.
Что «да»?
Да. Я была любопытна. Приходи.
Она положила трубку. Встала, разминая ноги, остановилась перед зеркалом. Блондинка глядела на нее без особенного интереса. Они закрыли глаза. Приоткрыв глаза, Элизабет увидела за спиной блондинки совершенно мокрого типа, смутно напоминающего Джонни.
Ты мокрый,сообщила она.
Зачем ты это сделала,тихо проговорил он, осторожно снимая плащ и рывком сбрасывая его на ковер.Какого черта ты копалась в моих вещах?!заорал он. Но тут же взял себя в руки.Элизабет, ты очень плохо вела себя. Ты вела себя как шпионка. А со шпионками у меня разговор короткий. Встань к стене, задери юбку. Я тебя отшлепаю.
Она отшатнулась.
Ты шутишь?
Я не шучу. Становись к стене.
Это чтоприказ?
Мне повторить?
И что я должна сделать?
Повторяю.Голос его был спокоен, подчеркнуто ровен и безжалостно холоден.Ты становишься к стене. Разумеется, лицом к стене, как девочка, которую ставят в угол.Он то ли заводил себя, то ли действительно все больше и больше возбуждался от собственной изобретательности. Элизабет не могла поверить в реальность происходящего; как же, должно быть, страшно было Виктору, когда мир вокруг него так же терял реальные очертания!И ты задираешь юбку. И ты снимаешь трусы. И я тебя шлепаю.
Элизабет на секунду замерла. Потом резко прошла в комнату, Джонни пристально наблюдал за ней, и бесовский желто-зеленый огонек ровно тлел в его глазах,схватила сумочку и пошла к выходу. Хлопнула дверь.
Джонни щелкнул пальцами.
Раз,сказал он тихо.Два, три, четыре, пять, шесть...
На счете «семь» она ворвалась обратно в квартиру.
Да что ты вообще за человек?!заорала она.Человек ты или нет? Кто ты вообще, чертов оборотень?! А?!
Она подскочила к нему и с размаху ударила по щеке. От следующего удара он уклонился. Ей и в голову не могло прийти, что она способна его ударить. С тех пор, как она в школе дралась с мальчишками, драться ей не приходилось вообще, а ударить человека по лицу всегда было для нее задачей трудноразрешимой. Но сейчас она не соображала, что делает.
Следующий удар она готовилась нанести снова по лицу, но Джонни поднырнул под ее руку, и она попала по макушке, да и по той лишь скользнула ребром ладони. Он обхватил ее, она вырвалась и на этот раз попала по щеке, рядом с подбородком. Он схватил ее за руку. Нет, конечно, он не будет наносить ответные удары, в конце концов он мужчина! Но он крепко сжимал ее запястье. Она наподдала ему коленом. Нет, это не игра, она всерьез почувствовала себя взбешенной. Видимо, это не укрылось и от него,такие пощечины играя не раздают,но он, кажется, только радовался этому. Бесовский огонек разгорался все ярче и ярче. Привыкший все рассчитывать, он предвидел и этот ход в игре, и эту комбинацию, поэтому с некоторым любопытством наблюдал за происходящим, ловко уклоняясь от града ударов.
А вот такого он не ждал! В глазах у нее кипели злые слезы, она прикусила нижнюю губу, вырвала руку и со всего размаху засадила ему звонкую пощечину, не собираясь, судя по всему, ограничиваться ею. Дело было не только в этой размолвке.
Побитьне значит понять,пробормотал он.
Что ты за человек?!продолжала выкрикивать она, колотя его неумело и жалко, и тогда он схватил ее, вырывающуюся, и кинул на огромный, гладко отполированный стол.
Отпусти меня, ублюдок!выкрикнула она, задыхаясь.
Что я слышу!
Отпусти, гадина!Она брыкалась, туфли слетели с ног. Она дралась вполне серьезно, царапаясь, норовя вцепиться ему в волосы. Джона это не смутило. Он рванул на ней юбку. Молния с треском вырвалась. Джон стащил с нее юбку, не давая Элизабет ни приподняться, ни выскользнуть. Потом он так же рванул рубашку на груди Элизабет. Страстное возбуждение, нетерпеливое и жгучее, овладело им. Ее сопротивлениео, это чтото новое!
Элизабет ясно сознавала, что идет, по сути дела, та же игра, но по новым правилам, спешно подправленным по ходу событий. Она делала все возможное, чтобы он не одолел ее на этот раз, но сопротивляться его властным рукам было невозможно. Она видела, как он расстегивает свои брюки, как спускает плавки...
Дрянь!!!
Он распахнул рубашку на ее груди. Элизабет, извиваясь, пыталась укусить его за руку. Она елозила по гладкому столу, молотя ногами пространство. Он раздвинул ее ноги и встал между ними.
Скотина! Пошел вон!
Может быть, если бы она сейчас успокоилась,успокоился бы и он. Но так они только пуще заводили друг друга.
Он порвал ее трусы. Она мельком вспомнила, что даже в самые бурные минуты их страсти он был чрезвычайно бережен и осторожен,что ж, погляди теперь и на такого Джона. Но и в те минуты, и сейчас он оставался игроком, неумолимо отслеживающим все, что происходит с ним, с ней, с миром. И сейчас она была частью его замысла, не более.