Стефани?
Кто же еще. Но ты не ставь на мне креста, я еще покажу себя. Когда буду менее утомлен. Разумеется, я попрошу тебя не слишком распространяться о моей... неудаче.
Как ты плохо обо мне думаешь, Виктор! Неудивительно, что такая женщина даже не возбуждает у тебя желания.
Она тихо засмеялась, взяла его за руку и положила эту руку себе на грудь.
Тебе так хорошо?
Да!захохотал он, и в его смехе ей послышалось рыдание.Да, мне очень хорошо!
Глупый,успокаивающе прошептала она и положила его руку на низ живота.
Знаешь, иногда рукой это бывает даже приятнее, чем... словом, чем обычным способом.
У мужчинникогда.
Да, но мыженщинысложнее устроены. Мы совершеннее,и Элизабет принялась направлять его руку, чтобы он смог сделать так, как она хотела.
Он делал это поначалу вяло и неумело, но вскоре она обо всем забыла, и горячая тьма опустилась на них. Она открыла рот, она раздвинула ноги, насколько позволяла узкая студенческая кровать, и когда блаженство ее достигло высшей точки, она приоткрыла глаза. Виктор лежал рядом, бледный и изможденный.
Спасибо,прошептала она.Виктор... Я, возможно, была слишком настойчива сегодня. Но так, как с тобой,так хорошо, поверь мне,не будет и не было ни с кем. Если ты хочешь, чтобы я призналась тебе в любви,вот, я признаюсь.
Ты славная,тихо ответил он.Но все это бесполезно, конец один.
Брось, Виктор! Ты начитался своих экзистенциалистов, язык сломаешь, честное слово! Тебя любит коренная американка, очаровательная блондинка, которую ты только что успешно довел до оргазма. Чего еще нужно?
В сущности, ничего,сказал Виктор.Лиз... боюсь, что какоето время нам лучше не встречаться.
После такого блаженства она не готова была к внезапному перепаду.
Ты хочешь сказать, что мы не должны будем видеться?
Нет,он усмехнулся.Видеться нам придется. Какникак один курс. И все привыкли видеть нас вместе, так что вопросов не оберешься,на людях придется показываться вдвоем. Но прошу тебя, давай реже встречаться по вечерам. Ты потом поймешь, почему.
Виктор! Ради Бога, не говори загадками.
Это не загадки, черт побери!Он опять кричал.Это мое право! Дай мне прийти в себя!
Но Виктор... Если ты думаешь, что изза этого в наших отношениях чтото изменится...
Мне плевать!заорал он, и она испугалась: сейчасто эта вспышка ничем не могла быть объяснена, кроме огромного и уязвленного мужского самолюбия.Да и потом,мгновенно остыл он,все равно скоро каникулы, хоть и две недели, а все же. Мы разъедемсяты в Атланту, я в Нью-Джерси. Ты вернешься. И я...Он выждал.И я вернусь. И все будет прекрасно. И тогда я тебя не пожалею,он усмехнулся, но опять искусственно.
Виктор, ты меньше всего похож на девственника. И я знаю, что ты все можешь. Это моя бестактность, или депрессия, или переутомление...
Да, да.
Но я боюсь тебя потерять. Я чувствую, что это возможно. Ты или за чтото обиделся на меня, или у тебя в самом деле чтото не так. Слушай, уж не замешан ли ты в таинственной французской мафии?
Это ее шутка спасла положение. Они еще около получаса импровизировали на эту тему, как любили вдвоем. Затем Виктор сослался на головную боль, Элизабет сладко и счастливо заснула почти сразу после его ухода и не слышала, как вошла Стефани.
Виктор стал с ней суше, они реже встречались вечерами, а перед экзаменами, накануне каникул, и вовсе виделись мало,но того отказа от встреч, который он обещал и которого она боялась, всетаки не произошло. Они продолжали видеться, вместе сидели в кафе, он целовал ее, но по молчаливому уговору к теме секса они не возвращались никогда. Самый существенный барьер между ними не только не был устранен,он вырос до новых, почти непреодолимых размеров. Элизабет так и не знала тайны Виктора, которая составляла основу его почти болезненной притягательности. Он был явно отличен от других, но чем и почему, кроме французского происхождения и экстравагантных вкусов,Элизабет по-прежнему не могла понять.
Наконец подошли каникулы, и Элизабет с Виктором в последний раз сидели во французском ресторанчике. Элизабет грустила, но впереди у нее была Атланта, по которой она успела изрядно соскучиться, и спокойный, веселый Стив, с которым все просто. За это время Виктор придет в себя. Они встретятся и станут опять близки. Их родители перезнакомятся. Возможно, она выйдет за него замуж. Отчегото мысль о замужестве приятно согрела ее. Ребенок от француза. Муж-француз. Всеобщее восхищенное изумление с оттенком зависти. Французская любовь. Выезд в Париж. Совокупления где попало, на чем попало. Ей вспомнилось, как однажды в подземке они с Виктором целовались так самозабвенно, что какойто старик, чья молодость предшествовала еще Великой Депрессии, осмелился высказать им свое недовольство.
Виктор взорвался:
Почему вы, старый недоносок, делаете замечания двум бедным влюбленным, которые никому ничего не делают, а рядом с вами расселся здоровеннейший пьяный негроид, и попробовали бы вы ему сказать, что он позорит город, нацию и корни своей культуры,ему было бы наплевать на ваши седины, он бы стер вас в порошок вместе с вашими сентенциями! А о нас можно, о нас все, конечно, можно! Ибо бедные влюбленные не могут постоять за себя, они любят друг друга,и им это довольно!
И он принялся целовать Элизабет с еще большей страстью, расстегнул ей рубашку, сорвал лифчик и принялся целовать грудь, брал в рот соски, лизал их,Элизабет только хохотала, прижимая его голову к груди. Такого освобождения, такой веселой злости она еще не знала. Вот за такието веселые безумства его и стоило любить, а больше никого не стоило.
...После каникул, прошедших веселодочь привыкла к другим людям и другому месту, родители радовались быстрой адаптации ребенка в новом коллективе,Элизабет не нашла Виктора в кампусе.
Он мог не явиться на занятия, но исчезнуть из кампуса бесследно или опоздать, не вернуться после каникул,он не мог.
Она пошла к его товарищам по комнате.
Друзья его любили, но относились к Виктору настороженно, ибо тоже, видимо, чувствовали в нем темную, тайную силу, которая несет его вниз по течению и с которой он не в силах бороться. Элизабет знала, что о нем говорят за глаза.
Энтони,окликнула она в коридоре его соседа, белобрысого бейсболиста.Где Виктор?
Виктору не на пользу пошло образование,сказал Энтони.Некому будет теперь орать по ночам.
Что случилось?!Элизабет подбежала к нему и вцепилась в его рукав.Мразь, что случилось?
Крыша у твоего Виктора окончательно съехала,ответил Энтони.Мне дружки его рассказали. Ято, ты знаешь, с ним не слишком ладил. Он поехал к себе в Нью-Джерси и там съехал. Как его папаша. Давно пора.
В тупом оцепенении Элизабет брела по кампусу, когда к ней подбежал Джозеф, маленький очкастый еврей, единственный настоящий вдруг Виктора, сотни раз приходивший ему на выручку и успокаивавший во время депрессий или приступов ярости.
Лиз! Я ищу тебя! Ты уже знаешь?
Ничего не знаю. Скажи, что случилось?
Я звонил его родителям. Он все скрывал. Это у них наследственное, дед сошел с ума в юности и жив до сих пор, живет в сумасшедшем доме в Швейцарии. Виктор был весь в него, и у матери тоже бывают припадки. Плюс родовая травма. В общем, теперь стало понятно, откуда у него эти приступы... и все. Я не хотел тебе говорить, но, может быть, ты чтото сумеешь сделать? Он сидит в больнице и никого не узнает, он как Освальд в «Привидениях»...
Не говори глупости, Джо. У Освальда был сифилис.
Ну, я не знаю,он никого не узнает, но, может быть, тебя он узнает? Он действительно очень тебя любил, понимаешь?
Вопрос об ее поездке в Нью-Джерси был решен мгновенно. Стефани предложила денег, и Элизабет не отказалась. Джо привез билеты на послезавтрашний рейс. За два дня Элизабет уладила все свои дела, купила в дорогу два учебника по психиатрии, переговорила со знакомым врачом,никто не мог сказать ей ничего определенного. Адрес Виктора в Нью-Джерси ей дал тот же Джо, пресекавший в колледже любые разговоры о безумии друга и страдавший по-настоящему.
Лиз,спросил ее перед отъездом Джо,у вас точно ничего не произошло с ним перед его отъездом? Прости, я, может быть, не имею права знать,но он действительно очень любил тебя, Лиз, и говорил мне об этом...
Нет, Джо. Ничего не произошло,сказала Элизабет, в глубине души невыносимо мучаясь сомнениями и тоской.Я затащила его к себе в койку, вот и все.
О, от такого счастья и я бы сошел с ума,сказал Джо со своим вечным еврейским юмором. Элизабет любила таких парней, но до Виктора им было далеков Викторе все было крупно и загадочно.Но вы не ссорились, ведь так?
Нет, не ссорились.
...Всю дорогу до Нью-Джерси она неустанно корила себя и проклинала тот день, который, может быть, стал для Виктора роковым. Его бессилие в тот вечер теперь не удивляло ее. Он психанул. Он переволновался. Он был утомлен борьбой с недугом. Ему было трудно держать себя в руках, вот и все. Отсюда все его выходки. Он боялся ей рассказать. Самолюбие. Неужели она никогда больше не окажется в его объятиях? Неужели не будет его больших губ, его сильных, длинных рук, его странного акцента, песен, ласк на глазах у всех? Он сделал ее тем, чем она стала сейчас, он раскрыл ей ее истинную сущность,неужели для него теперь все кончено?!
Родители Виктора встретили ее без особой доброжелательности.
Простите меня, ради Бога,говорила она,но Виктор, наверное, рассказывал вам обо мне. Он любил меня, слишком любил, чтобы я могла в этом сомневаться. Я знаю это и прошу вас простить меня, если горе ваше слишком тяжело, но мне кажется, я могла бы...
Она переводила взгляд с лица его матери на лицо отца и не находила ни малейшего сходства. Он был чужим в этой семье, чужим абсолютно, и не только внешне,недаром он никогда о родителях не рассказывал и все расспросы безжалостно пресекал.
Виктор всегда был странным ребенком,сказала его мать, поджимая губы.Анри тоже замечал это.
Анри, старший брат Виктора, о котором он тоже не любил упоминать, жил гдето на Западе, делал деньги и был, очевидно, любимцем семьи, что редко бывает со старшими братьямитолько с наиболее положительными.
И выбор у него тоже странный,продолжала мать, критически оглядывая Элизабет.Я могла надеяться, что вы хотя бы известите звонком или телеграммой о своем приезде.
Я слишком спешила,ответила Элизабет, а про себя окончательно уверилась в том, что ее здесь не примут, не любят и считают виновницей происшедшего. Родительская ревность? Но и сам Виктор, кажется, был в своей семье отчасти чужим, лишним человеком, почти парией...
Виктор находится в больнице,сухо сказала мать. Отец безмолвствовал.Думаю, ему лучше не волноваться.
Но... я слышала, он никого не узнает,может быть, узнает меня?
Узнает, возможно; и что же дальше? Вы все равно не останетесь с ним, а лишнее волнение может только повредить мальчику.
Ах, так вот оно что! Здесь его по-прежнему считали мальчиком, и это, несомненно, было одной из причин его бесправных ссор с родителямиэти ссоры были единственным, о чем он упоминал, говоря о доме!
Я всетаки надеюсь, что имею право увидеть его. Он сам вам скажет...Она осеклась. Может ли он чтото сказать?Он сам скажет вам,твердо продолжала она,что ничего плохого из этой встречи выйти не может.
Жюль,сказала мать Виктора, обращаясь к мужу.Объясни, как доехать до больницы.
И она величественно удалилась. Ни чаю с дороги, ни тем более обеда никто не предложил. Муж, правда, был чуть благосклоннее женына мужчин Элизабет всегда производила более благоприятное впечатление.
Простите,сказал отец Виктора.Мы приняли вас неласково, но уж что поделаешь. Она слишком потрясена болезнью бедного мальчика и считает вас виновницей, потому что Виктор говорил только о вас и был мрачен.
Что же он говорил? Ради Бога, ведь это очень важно!
Он говорил, что познакомился случайно с девушкой, которая могла бы стать ему женой или подругой, но болезнь настигает его. Эта болезнь была его идеей фикс. Он однажды в жизни увидел дедушку: Виктору было двенадцать лет, когда я поехал к отцу в Швейцарию. Отец уже ничего не понимает и выглядит, сами понимаете, не очень привлекательно, особенно тяжело это действует на двенадцатилетнего мальчишку, который к тому же так на него похож... Знаете, сходство через поколениетипичная вещь... Словом, он всю жизнь боялся, что болезнь его догонит.
И догнала? Можно ли сказать, что эта болезнь уже не отступит?
Нет, скорее всего, этот приступ минует. Но думать о колледже и тем более о браке, боюсь, для него уже совершенно бессмысленно. Это инвалид, и я с детства догадывался об этом. Если хотите, можете посетить его, но не думаю...
...Врач принял ее куда более любезно:
Знаете ли, ваше присутствие мало что изменит. Классический случай наследственной шизофрении. Не вижу оснований запрещать или откладывать ваше свидание. Он может вас узнать, может не узнать, но во всяком случае ни при каких обстоятельствах не набросится с кулаками. Он не буйный. Более того, при первых случаяхвы ведь знаете, что он не первый раз попадает сюда?ах, не знаете, ну так вот: при первых случаях он еще подавал какието надежды. Шизофрения, как мы сегодня полагаем,это расстройство связи между человеком и миром. У него эти связи давно нарушены. Посмотрели бы вы на его почерк. Связи разрушены окончательно. Вы, вероятно, представляетесь ему роботом. Или агентом, который подослан, чтобы разрушить его психическое здоровье. Ко мне он точно относится как к разведчику или диверсанту, который подослан специально, чтобы мешать ему.
Мешать в чем?
Ну, в какихто его раздумьях, какихто тайных замыслах... Он сидит, уставившись в одну точку. Немой и бледный. Может, вам удастся его растормошить...
Это не будет шоком, потрясением?
Не большим, чем гроза для тонущего. Дождь ничего не меняет для захлебывающегося человека. Вы должны скорее опасаться за свою психику.
Виктор... сильный, ни с чем не считающийся Викторбеспомощный, замкнутый, уверенный во враждебности всего мира... Нет более жуткого зрелища, чем сильный человек в беспомощности и унижении...
Я готова. Проведите меня в его палату. Он один?
Разумеется.
Виктор не изменился. То есть ни в чем, ни на секунду не стал другим. Это был прежний Виктор. Крупный. небритый и странный.
Он резко встал ей навстречу. Она отшатнулась.
Не бойся, Элизабет. Я ждал тебя. Только тебя. Видишь, куда они меня упрятали?
Она инстинктивно боялась безумцев, но ее так же инстинктивно влекло к нему, н это было сильнее любых доводов рассудка.
Но, Виктор... Может быть, тебе надо передохнуть?
Она ждала чего угодно, но не готова была к тому, чтобы увидеть его прежним. И даже улыбающимся. Может быть, чуть более резким в движениях.
Передохнуть, да... Это, конечно, только временный приступ. Увидишь, я еще вернусь, и все у нас будет как надо. Ты уверена, что они сейчас не подглядывают за нами?
Я просила об этом.
Она внезапно ощутила себя его сообщницей. Такой же безумной, как он сам. И почувствовав запах его одеколона в палате, ощущая даже на расстоянии тепло и запах его тела, она была готова к любым безумствам.
Раздевайся.
Здесь? Прямо сейчас?
Да. И я твой должникты не помнишь? И разве ты не за этим приехала?
Она расстегнула блузку.
Но Виктор... Может быть, мы отложим это до лучших времен? Когда ты будешь здоров и вернешься?
Скажи ещедо Страшного Суда. Раздевайся, прошу тебя.
Прежде ты мне помогал. Сделай это сам.
Хорошо. Ложись.
Она легла на его койку со сбившимся одеялом, со смятой простыней. Безумие во всем. Но это к лучшему. Может быть, беря на себя часть его безумия, она помогает ему вернуться к жизни.
Он присел на край кровати и опять долго смотрел на нее. Потом прикоснулся к ее груди. Осторожно погладил сосок, прильнул к нему губами. Расстегнул свои брюки.
...В его запахе было чтото новое, чтото острое, болезненное,запах безумия, с испугом подумала она. Неужели это уже можно уловить даже обонянием? В этот раз все было так, как должно было случиться тогда, месяц назад. Только месяц. Она поразилась силе его эрекции.
Виктор, да ты только притворяшка! Несчастный притворяшка, который хотел меня разжечь!
Заткнись!оборвал он грубо. Он не хотел ее милосердия. О, да в нем еще сильно самолюбие и жажда жизни!
...Жар, раскалывающий виски, раскалывающий потолок над ней. Невыносимо долгое, невыносимо сладкое и все нарастающее блаженство. Он проникал глубже и глубже, двигался медленнее и медленнее, сжимая ее бедра сильными, горячими руками. Она чувствовала его дыхание около своей шеи. Он рывком приподнял ее, застыл...