Ты чего теряешься? Прижми её покрепче в подъезде, и всё будет в ажуре! Тюбик уселся на стол, задом придавив Моэма. Бабе прежде всего нравится сила.
Сперва я не понял, не связал, рожа у Тюбикадобрая, сочувствующая, хлопает длинными ресницами, но вдруг до меня дошло, о ком это он, и я вскочил как ужаленный. Я ослеп. Не видя, со всего маха шарахнул его. А когда он свалился в проход, стал пинать ногами.
Гриша?! крикнула Рыбка.
Ты чего, чего, Птаха?! завопил удивлённо Волечка. Тебе вожжа под хвост попала?
Девчонки завизжали от страха.
Тюбик вскочил и двинул меня по морде, да так, что из носа хлынула кровь.
Я тебя, дура, пожалел! Сохнешь!
Не обращая больше на меня внимания, он отряхивался, как гусь от воды. Онздоровый, ондылда, ему восемнадцать сроду не дашь, на все двадцать тянет! Его не изобьёшь, его не прошибёшь! Это он от неожиданности свалился!
А у меня из носа льёт кровь, и Рыбка возится со мной: усадила, закинула мою голову, прикладывает платки. А у меня ноют зубы и горло, точно я нажрался мороженого, и внутри тошнит, как тошнит, когда объешься. А меня колотит. И, как только Рыбка останавливает кровь, я вскакиваю и снова кидаюсь к Тюбику, но Сан Саныч и Волечка повисают на мне с двух сторон.
Дура! Взбесился! смеётся Тюбик. Когда без взаимности, всегда так. Чего трясёшься? Тебя жалко, одно вычитание, один хребет. Панихиду пора заказывать! Подумаешь, муж. Муж не помеха, ты у нас парень видный.
Я снова рванулся к нему, но Волечка с Сан Санычемна страже, держат меня.
Заткнись! говорит зло Волечка. Пошляк ты, Тюбик! Всё изваляешь в говне. Расквасить бы тебе рожу, пустить кровь, может, поумнел бы!
Жди, поумнеет! Сан Саныч больно мнёт моё плечо. Если дурак, то надолго. Не обращай внимания, Птаха, пёс лает, ветер носит. Не знаешь Тюбика? Из него клей так и сочится, тронь или не тронь, дырявый Тюбик. Кого вздумал слушать?! Это девчонкам он умеет лапшу на уши понавесить, они каждый его перл заглатывают. Ты-томужик, плюнь и разотри! Разве он чего петрит, разве он о высоких чувствах имеет понятие?! Недоступно. Сан Саныч отпустил меня.
А я рот разинул. Четыре года вместе, сколько кружек пива вылакали, сколько пинг-понговых шариков потеряли, сколько анекдотов потравили, а я и не предполагал, что Сан Саныч такой Сам-то я не понимаю, отчего меня колотит всего, как увижу её?! Мне бы только смотреть на неё, а Сан Саныч, глянь-ка, расчухал, что со мной, точнее некуда«высокие чувства»! Да разве могло бы мне такое прийти в головув подъезде?!
Тихо в классе стало после непривычно длинного монолога Сан Саныча. Девчонки уставились на меня, как на ископаемое. Только Рыбка исчезла. Тут я Муську увидел, впервые за два года: в глазах слёзы, губы куда-то делись, безгубое-то лицо у неёвзрослое, не девчоночье. С Муськой у меня вроде как любовь была, целовались с ней на танцах и в подъездах. Смотрит на меня Муська своими мокрыми глазами, не отворачивается, Муська-то за эти два года совсем стала зрелой и совсем некрасивая. Чего мне в ней нравилось? Щёки круглые, как мячики, подбородоккруглый, с ямкой посередине. Неужели, когда целовался, ямка тоже была?! Что-то говорит мне своими глазищами Муська, только я совсем стал к ней слепой и глухой, не прочту, чего это она: обижаетсяне обижается, сочувствуетне сочувствует, злитсяне злится.
Звенит звонок, и нас разносит по местам, потому что математичка у насзверь, рявкнет, будь здоров, в преисподнюю провалишься или в поднебесье взлетишь! Математичка убеждена, что в нашей художественной школе главный предметматематика. Часто повторяет: «Математика будит пространственное воображение, воспитывает способность анализировать, логически мыслить, а без ощущения пространства, без анализа и логики быть художником нельзя!» Кто знает, может, наша Зверюга и права?!
Самое непостижимое заключается в том, что и Зверюгу, и её зовут Антонина Сергеевна. Пошутила природа надо мной. Как хочешь, так и понимай.
Зверюга что-то говорит, громкое, дятлом долбит, а я вдруг прошусь из класса. Не слышу, разрешила ли она, вылетаю ик учительской, позабыв о драке, о разбитом носе, на третий этаж скачу через три ступеньки. То ли Муськины слёзы в меня влились, то ли Тюбик глаза раскрыл, то ли Сан Саныч своим пониманием стронул во мне что-то, чёрт его знает, только нужно мне её увидеть сейчас, немедленно! Сейчас я всё могу, сейчас я длинный и красивый, как Тюбик, бицепсы и представительность у меня, как у Сан Саныча, а язык подвешен, как у Волечки, я сейчас скажу я сейчас смелый врываюсь в учительскую.
Тошенька, горе у тебя большое, но ты потерпи, как-нибудь обойдётся Пугаюсь слова «горе» и, не видя от страха ничего, но ощущаяона здесь, зову:
Антонина Сергеевна, срочно, на минутку.
И она идёт ко мне, Антонина Сергеевна, нет, Тошенька. Вот, оказывается, какое у неё имя настоящееТоша. Пячусь задом по пустому коридору, пьянея от её походки, запаха её духов, её дыхания.
Мне повезло, она не на уроке. Она вот она, здесь, идёт ко мне. Лица её не вижу, я слеп, я смел и нахален: я, я вызвал её, и она идёт ко мне. У окна, за которым поздняя весна и запахи сирени, спиной ощущая поддержку и силу этой весны, я говорю, мне кажется, я кричу, а она, видно, плохо слышит или не понимает: склонила голову, в позе напряжение.
Через месяц я закончу восемнадцать жениться. Я сделаю вас счастливой. Я вам
Детский лепет, пьяный бред, наглость она слушает, склонив голову. И вдруг я обретаю зрение: в глазах у неё, как у Муськи, слёзы. Она не понимает, о чём я, она беззащитна и жалка, на щеках блестят дорожки. У неёгоре, не известное мне! Ей нужна помощь! Я прикусываю язык, но теперь уже не дерзость, а боль, сочувствие к ней, жалость и какое-то щемящее, сладкое, неповторимое чувство, которого я не знал никогда, гонят торопливые слова:
Я вас люблю. Не смотрите, что мал ростом, я взрослый, я сильный, я штангу поднимаю, я вас спасу от вашего горя, я вам помогу. Я сделаю всё, чтобы горе ушло. Выходите за меня замуж! Я вам всё врал, я обо всём думаю, как вы.
У неё бежит взгляд от меня, она плачет горькоребёнок, потерявший маму, и я готов всё что угодно сделать, лишь бы она перестала плакать! Ей больно, и её боль с её слезами вторглись в меня, и сердце сейчас разорвётся от этой её, а теперь и моей, непонятной мне боли. Протягиваю руку, как протянул бы её к расстроенному ребёнку, но она останавливает меня, она говорит:
Я люблю мужа. Говорит грустно, сочувствуя не то мне, не то себе. Видишь, как получается, ты любишь меня, я его, а онне знаю кого. В результате все несчастны, и изменить ничего нельзя, потому что нельзя на себя тянуть любовь, ничего не получится. И вдруг она пугаетсяо чём это мы с ней? И говорит испуганно:Ты хороший, ты умный, но ты как сын мне как сын, повторяет тревожно. О чём ты?! Что с тобой?! Я очень люблю своего мужа. Она горько плачет, сиротливый ребёнок, и я никак не разберу, то ли меня она жалеет, то ли себя, то ли нас обоих вместе. Ведь и мне несколько минут назад было жалко Муську!
«Как сын»! Да она не принимает меня всерьёз! Я не хочу, чтобы меня жалели!
Кто это тебя?! вдруг спрашивает она. Тебя били?
О шкаф ударился! говорю зло.
Она верит и уходит в свою тихую учительскуюплакать дальше, подняв плечи. Так поднимают плечи, когда дробью барабанит по ним дождь. А я я ничего не могу: ни спасти её, ни помочь ей, ни окликнуть, чтобы вернулась, ни сказать о своей любви, потому что это не поможет. А я смотрю ей вслед, в её зелёную, ромбиками, спину. Тонкая шея, пушистые волосы, сколотые на затылке. «Тоша, Тошенька!»несмело думаю я, и слова обжигают, словно кровь в кипяток превратилась. «Тоша, Тошенька!»шепчу, и мягкое имя жжёт губы. Как же раньше я не догадался, что она именно Тоша, Тошенька?! Это «Тоша» делает моим не известное мне её горе, я должен помочь ей перенести его, это «Тоша» примиряет меня с болью, которая разрослась во мне кровоточащей ссадиной, с обидойменя оттолкнули, отторгли, я повторяю «Тоша» как заклинание и улыбаюсь, как дурак, нашедший сокровище.
3
На экзамене Сан Саныч провалился.
Чистая двойка! громовым голосом возвестила Зверюга. Но я не вредная, не думай, вот перед всей комиссией ходатайствую за тройку. Ну не математик ты, что ж поделаешь?! Она любит ставить точки над «i». Правда, я не поклонница и твоих картин, но, сознаю, профессиональны, на уровне. Может, и проживёшь без математики, жалеючи Сан Саныча, говорит она, убеждённая, что жить без математикинесчастье. По математике, честно говоря, и двойки тебе много, но я не вредная, нет, ставлю «три», рисуй на здоровье!
Мне, отвечавшему последним, Зверюга устроила спектакль. Когда, волевым усилием заставив себя не замечать Тошу, приглашённую Зверюгой на экзамен, я развернул перед комиссией два варианта решения задачи и отбарабанил каждое, как стихи, она встала, вышла из-за судейского стола, упёрла руки в бока и начала своим густым голосом мне выговаривать:
И ты пойдёшь в голодраные художники?! И ты не украсишь науку великим открытием?! Если такие, как ты, пренебрегают своим талантом
Зверюга крупна, выше всех учителей в школе, ширококостна, громогласна инеуправляема. Она законодательница всех дисциплинарных прижимов и запретов, любит выдавать прописные истины, она восседает на всех общешкольных собраниях и концертах, она присутствует на всех наших выставках, она считает себя некоронованной королевой школы, ей директор не указ, она диктует директору, что и как надо делать. И сейчас, глядя совиными глазами на меня в упор, она насильно тянет меня в математику.
Кто тебе мешает иметь хобби? громыхает она. Рисуй себе на здоровье в свободное от науки время. Устраивай, пожалуйста, выставки, но тебе решить нерешённые задачи! Математика сейчас нужна и в медицине, и в биологии, без математики сейчас пропадёшь.
Я смотрю в её совиное лицо и люблю её в эту минуту, честное слово! Оказывается, моя художественная школадве половины, два мира: Антонина СергеевнаЗверюга и Антонина СергеевнаТоша, Тошенька. Один мир собран из точных чисел, реальный, без сбоев и неожиданностей, а другойиз воздуха, света, из ощущений и блужданий в неизведанном. Разные миры, несоединимые, несоприкасающиеся, и они оба во мне. Честное слово, мне нравятся задачи, которыми нашпигованы уроки Зверюги, и её совиные, умные, всевидящие глаза нравятся, и её объяснениягромовым голосом, когда стены трясутся и каждое её слово вбивается в меня гвоздём навеки, хочу того или не хочу, и нравится то, что голова на её уроках всё время работает.
Ты чего улыбаешься? тормозит она в своём стремительном наступлении на меня и вдруг становится неуверенной, совсем не главной:Я думала, ты любишь математику. Я думала, ты не можешь жить без математики. Она резко поворачивается к моей Антонине Сергеевне, подвергая меня сложному испытанию: теперь я уже не смогу уверить себя в том, что моей Тоши здесь нет. Она здесь, и я попадаю в её поле, превращаюсь в дурака, в нелепого мальчишку, начинаю ощущать молоточный стук в голове и груди. Это всё вы! выговаривает Зверюга Тоше. Облака, цветочки, восходы. Пользуетесь своим правом классного руководителя: лесами приманили, поездками, выставками, концертами, спектаклями! Жизнь проще, грубее, чем вы внушили им, и нужно делать дело.
Ребята ждут за дверью оценок! решается прервать спектакль одного актёра директор. И обедать пора. На досуге, с глазу на глаз вы объясните Григорию Холодову свои мысли относительно его дальнейшей судьбы, выскажете недовольство Антонине Сергеевне. Директор тоже встал из-за стола, подошёл к нам. Он лыс, худ, невысоккак раз до подмышки Зверюги. Несмотря на жёсткий смысл того, что говорит, говорит директор нерешительно, он просит и показывает Зверюге на часы. Скоро вторую подгруппу запускать.
Зверюга через голову директора впилась взглядом в Тошу и бьёт её словами:
Жить-то как они будут?! Ваши эвфемизмы, звёзды вы же обрекаете их на нищенство, толкаете к пропасти! Никому не нужно сейчас ваше искусство, не все удержатся на плаву, не все. У Тоши губы дрожат, тонкие уголки бровей приподняты в растерянности. Вы в этой школе без году неделя, а я уже выпустила за пять лет пару сотен учеников, гремит Зверюга. Приходят ко мне тощие, голодные, чуть не без порток, одни бороды вместо плоти! Свободный художник в нашем обществе не может прожить по-человечески. Выставки устраиваются по блату, талантливых гонят отовсюду, потому что у власти, как правило, неталантливые, а им не нужна конкуренция На чёрном же рынке нужно уметь сбыть!
Перестаньте! воскликнула Тоша. Я никак не мог представить себе, что она найдёт в себе силы противостоять Зверюге, но голос прозвучал твёрдопохоже, и её я толком не знаю. Что вы тут спектакль устроили?! сказала моими словами. О методах воспитания рассуждают на педсоветах, за чашкой чая, но не на экзаменах. И тянуть человека в свою профессию, в свою философию никто не имеет права. Ни вы, ни я. Каждый сам решит, куда ему поступать. Не берите грех на душу. Голодные, может быть, много счастливее, чем сытые. У сытых головы не работают, сердце обрастает жиром, сытые-торавнодушные. Кто знает, где истина?
Она говорит Зверюге, смотрит на Зверюгу, словно я не существую, а у меня, как всегда когда вижу её, всё вокруг начинает плыть, плясать, мешаться.
Две Антонины Сергеевны, два моих мира.
Человек пуст и нищ, если не берёт в расчёт раскалённой лавы природы, которой он допущен в этот мир, возражает Тоше Зверюга. Но человек силён и могуч, если пытается постигнуть законы природы. И если стоит обеими ногами на земле. Он должен иметь всё необходимое для жизни.
Удобное жильё, удобный быт словно самой себе говорит Тоша, но ведь мыиз Космоса, все мы в его власти. Да, человек силён знаниями и связью с природой, но почему он не может постигнуть собственного сознания, собственной души? Спасение человекалишь в его душе: в том, чем он наполнен. Не о сытости, не о тёплом клозете разговоро душе, о том, откуда мы.
Тоше снова возражает Зверюга, но я больше ничего не слышу, словно в немом кино: говорят все сразу, оживлены лица. Я слышу голос Тоши, звучавший под треск нашего костра в походе:
Лишь жить в себе самом умей
Есть целый мир в душе твоей
Таинственно-волшебных дум,
Их оглушит наружный шум,
Дневные разгонят лучи,
Внимай их пеньюи молчи!
Директор мягко берёт меня за руку и ведёт к двери. Я снова изгнан из взрослых в дети.
В коридоре шумно, пахнет потом и духами.
Чего так долго?! спрашивает тревожно Сан Саныч. Не может же она тебя завалить! Ребята в буфете, а я тебя жду.
Коротко передаю высказывания Зверюги. Сан Саныч усмехается:
Смотри, какую борьбу развернули за твою бессмертную душу!
Несмотря на то что Зверюга терпеть не может Сан Саныча, Сан Саныч платит ей за ненависть любовью. Трёшка из «человеколюбия» ему поперёк горла! Он крепко уважает Зверюгу: считает, своё дело она делает честно, и в течение всех лет из кожи вон лезет, чтобы постичь математику. Теория ещё куда ни шло, вызубрить можно, а задачи не решаются, сколько часов ни сиди над ними.
Ну и куда ты двинешь? В Суриковку или в университет? Сан Саныч на меня не смотрит, я знаю, он хочет вместе в Суриковку.
А чего хочу я?
Честно говоря, люблю удобства и пожрать вкусно, заявляю неожиданно.
Конечно, если нужны удобства, проще в математике. Кандидатская, докторская, и ты в порядке. Стабильно, надёжно, поддакивает Зверюге Сан Саныч.
Мы с Сан Санычем стоим у окна. Сирень отцвела, цветёт шиповник. Какой хороший человек посадил нам его под окна?!
Терпеть не могу зиму, изнежен я сильно. А от холода какое спасение бедному смертному?! «Жигули»! раздеваю себя перед Сан Санычем. Так?! Так. Только на своих хочется кататься, а не на папикиных. Чего это я принялся рубаху на груди рвать? Сам от себя настоящего бегал эти годы, изображал поэтичного да возвышенного, а сейчас прорезалось: «жигулей» собственных захотелось! Зверюга разбередила«без порток», «борода вместо плоти». Не хочу голодать, Сан Саныч, хочу летом ездить на курорт
Хватит заливать. Врёшь ты всё. Такие картины выставил и на курорт?! Обо всём забываешь, когда пишешь! Да и тряпки не любишь, ходишь в одной и той же рубахе по неделе. И жрёшь умеренно. Тебе-то как раз только в художники!
Здравствуй! Поворачиваюсь на голос. Муська. Широкий кружевной воротник. Ну и блузкатаких не видел никогда! Сама изготовила, говорит Муська, заметив, как я таращусь на её кружева. Нравится?!
Нравится, отвечаю я. Очень даже нравится. Ты, оказывается, мастерица.
Приходится, пожимает плечами Муська, и я не понимаю, к чему это относится, то ли к тому, что у Муськи нет капиталов на шмотки, или она так упрекает меня за то, что я позабыл о ней и ей ничего не остаётся, как сидеть дома и шить, или она шьёт сама потому, что таких красивых вещей ни за какие деньги не купишь, а Муська хочет нравиться.