Я был прав. Мое признание его не удивляет. Лицо Себастьяна проясняется, но спустя секунду омрачается чем-то еще. Каждая черточка становится напряженной. Интересно, не сожалеет ли он, что я признался ему? Может, ему хотелось, чтобы я притворился, будто он всего лишь мой приятель, что я просто буду скучать по нашему общению и работе над этой идиотской книгой, когда он уедет на два года?
Яначинает Себастьян, а потом сдержанно выдыхает, словно контролирует себя и каждая молекула воздуха выходит по отдельности.
Тебе не обязательно что-то говорить, отвечаю я. Мое сердце увеличивает скорость. Словно изнутри меня бьют кулаком: удар, еще удар, снова удар. Дурак, дурак, дурак. Я просто хотел пояснить, почему расстроен. Идобавляю я, попутно желая, чтобы земля разверзлась и поглотила меня, еще потому, что моя книгао моих чувствах к тебе.
Себастьян сглатывает, а я не свожу глаз с его шеи.
Думаю, я об этом знал.
Думаю, я тоже в курсе, что ты знал.
Его дыхание становится глубоким и быстрым. На щеках появляется румянец.
А тебе всегда нравились парни?
Мне все всегда нравились, отвечаю я. Я би. Дело в самом человеке, а не в частях тела.
Себастьян кивает и не останавливается. Он все кивает и кивает, глядя на свои руки, зажатые между коленей.
Почему бы тогда тебе просто не быть с девушкой? тихо спрашивает он. Ведь они тебя тоже привлекают. Разве так не проще?
Это не вопрос выбора.
Все гораздо хуже, нежели я предполагал. И гораздо тяжелее, чем когда я рассказал отцу.
После разговора с папой мне казалось, что он больше беспокоился о том, как ко мне будут относиться другие, и что препятствия, которые я встречу на своем пути, он не в силах мне помочь преодолеть. Но это внешняя реакция. Внутри же у отца была твердая позиция. Он хотел, чтобы мир меня принял, поэтому делал все возможное, чтобы спрятать от меня собственные страхи.
Но сейчас оказывается, я сильно ошибся. Мне не стоило говорить Себастьяну. Разве после такого мы сможем остаться друзьями? В голову приходит мелодраматическая мысль, что, наверное, так и ощущается разбитое сердце. Никакого мощного ударатолько медленно и болезненно разрастающаяся трещина прямо в центре груди.
Я думаю мне всегда нравились парни, шепотом говорит Себастьян.
Мой взгляд метнулся к его лицу.
Его глаза оказались полны слез.
То есть я в этом уверен.
Боже мой.
А девушки меня совершенно не привлекают. Тут я тебе завидую. До сих пор продолжаю молиться, что однажды это изменится, он глубоко вздыхает. И я еще ни разу не произносил это вслух, когда Себастьян моргает, по его щекам катятся слезы. Запрокинув голову и глядя в небо, он издает невеселый смешок. Не могу понять, как себя при этом чувствую: хорошо или ужасно.
Мои мысли превратились в смерч, а кровь бурлит, словно воды вышедшей из берегов реки. Пытаюсь понять, что сейчас лучше всего сказать и что бы мне самому хотелось услышать в подобной ситуации. Проблема в том, что признание Себастьянаэто огромный шаг. Куда больший, чем сделал я, когда рассказал родителям.
Я инстинктивно выбираю те же слова, которые сказал мне папа:
Не могу выразить, насколько я рад, что ты мне доверяешь.
Да, когда Себастьян поворачивается, его глаза мокрые. Но я никогдаон качает головой. То есть я хотел, но никогда
Ты никогда не был с парнем?
Он быстро мотает головой.
Нет. Ни в каких смыслах.
Я целовался с парнями, но если честно я никогда не чувствовал себя вот так.
Какое-то время Себастьян молчит.
Я пытался измениться. Иприщуривается он, даже не позволял себе фантазировать о том, на что это может быть похожебыть с
Его слова как удар прямо в солнечное сплетение.
Но потом я встретил тебя, добавляет Себастьян.
А этикак еще один, намного сильнее.
Я словно покинул собственное тело и с тропинки слежу за происходящим. Соприкасаясь руками, мы сидим на камне. И я понимаю, что этот момент навсегда останется очень важной частью истории моей жизни.
В первый раз, когда я тебя увиделначинаю я, но Себастьян уже кивает, будто в точности знает, что именно мне хотелось сказать.
Да.
В груди все сжимается.
Я никогда не чувствовал ничего подобного.
Я тоже.
Поворачиваюсь к нему, и дальнейшее происходит очень быстро. В один момент Себастьян смотрит мне в глаза, а в следующий его губы уже прижаты к моимтеплые, гладкие и такие приятные на ощупь. О боже. Я издаю какой-то гортанный звук, контролировать который не в состоянии. Себастьян отвечает мне тем же, и мой стон превращается в смех, потому что когда он отстраняется, на его лице красуется такая широкая улыбка, какой я никогда еще у него не видел. А потом он снова целует меняна этот раз глубже и держа руки на моей шее.
Его рот приоткрывается, и я ощущаю осторожное движение его языка.
Под моими прикрытыми веками взрываются фейерверкитакие яркие и сильные, что я почти слышу звуки взрывов. Наверное, это плавится мой мозг или наступает конец света, или же в нас попал метеорит, и мне даровано подобное блаженство как последнее ощущение, перед тем как меня отправят в чистилище, а Себастьяна в гораздо лучшее место.
Это не первый его поцелуйя это знаю, но первый настоящий.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Пока мы спускаемся вниз, я не знаю, куда девать руки. И тем более не знаю, что же делать со спутанными в клубок эмоциями. Произошедшее на холме теперь словно вытатуировано на каждой моей нервной клетке; уверен, я буду помнить ощущения от каждого прикосновения и сорок лет спустя.
Мама всегда учила меня проговаривать свои эмоции, называть их. Итак. Помимо головокружительного возбуждения я чувствую себя
нервозным,
нерешительным
и отчаянно жаждущим повторения.
Но даже самые неспокойные эмоции бледнеют от моего восторга.
Я
целовался
с Себастьяном.
Я все еще чувствую его губы, язык и смех, эхом отразившийся в пространстве между нами. Мы целовались снова и снова. Всеми видами поцелуев. Они были быстрые и небрежные, медленные и глубокие, которые заставляют думать о сексе и о том, чтобы проваляться кое с кем под одеялом до полудня. Себастьян прикусил мою губу, я ответил тем же, а потом он издал такой стон, отзвук которого будет витать вокруг моих лихорадочных мыслей весь остаток выходных. Все эти ощущения настолько правильные. Словно что бы (и с кем бы) я раньше ни делал все это было не похоже на настоящие поцелуи. Наверное, прозвучит глупо, но мне кажется, словно в эти поцелуи были вовлечены все клетки моего тела. Ощущения от поцелуев с Себастьяном заставляют поблекнуть воспоминания обо всем, чем я раньше занимался. Мы целовались до тех пор, пока холод не начал пробираться под одежду.
Но на самом деле, стоит мне подумать об этом, я вдруг вспоминаю, что наши поцелуи прекратил Себастьян: он отодвинулся, когда почувствовал мою руку, играющую с нижним краем его рубашки.
Он говорил, что у него ничего не было с парнями, но суть процесса ему явно не в новинку, поэтому я готов поспорить: подружки у него были. Тем не менее нас обоих трясло от эмоций, поэтому, возможно, для Себастьяна произошедшее между нами так же отличается от всего остального, как и для меня.
Он когда-нибудь занимался сексом? Думаю, что нет. Уверен, Отем посмеялась бы надо мной и сказала, что некоторые ученики-мормоны самые развратные во всей школе. Но вспоминая все, о чем мне говорил Себастьян, я думаю, если не брать в расчет случившееся сегодня, он чтит главные правила.
Но захочет ли он им заняться? Со мной.
Эти вопросы вызывают беспокойство и горячку.
Я, конечно, бегу вперед паровоза, но сейчас настолько взвинчен и под кайфом одновременно, что не понимаю, как все это уложить в голове. Мы встречаемся, или что? Даже если больше никто о нас не знает.
Себастьян увидится со мной снова?
Воображение рисует маму, которая стоит и притоптывает ногой, побуждая посмотреть на все происходящее повнимательней, но этот образ тут же улетучивается. Память от прикосновения губ Себастьяна слишком свежа.
Момент, когда мы встаем с камня и отряхиваемся, ощущается словно прокол защитного пузыря. Мы были на прогулке, но даже на улице мне казалось, что в целом мире существуем лишь я и Себастьян. Мы словно были совсем одни. Но каждый шаг с холмов в сторону дома все больше и больше растворяет ту окутавшую нас защитную оболочку. У наших ног простирается большой и чистенький Прово.
Мне не хочется возвращаться. И не хочется идти домой; вне зависимости от того, как сильно я люблю свой дом, семью, свою комнату и музыку, быть с Себастьяном я люблю больше.
Он предсказуемо молчалив. Идет на безопасном от меня расстоянии, вне досягаемости, опустив взгляд и глядя себе под ноги. Уверен, что внутри у Себастьяна еще больший ураган чувств, чем у меня, но и я сам порядком запутан. Плюс довольно трудно понять, о чем говорить, в случае если нам стоит обсудить случившееся.
В подобной (постпоцелуйной) ситуации с девушкамив Прово у меня был всего один такой опытвозвращаясь в город, мы держались бы за руки, а я старался бы вернуть контроль над собственным телом. Даже не сомневаюсь, что в ситуации с парнями было бы то же самое. Но только не с мормонами, которыеа наше молчание и отсутствие прикосновений означает, что мы поняли это одновременно, окажутся предметом пересудов и молитв, если будут замечены возвращающимися с прогулки в горах, держась за руки с другим парнем.
И все же несмотря на перечисленное, я надеюсь, что наше молчание не плохой знак. Время от времени Себастьян смотрит на меня и улыбается, от чего я начинаю светиться изнутри. Но потом вспоминаю его непринужденную улыбку (несмотря на стресс), когда его мама вышла из комнаты, его расслабленную улыбку, когда с ним заговаривают девушки в школе (а ему нравятся лишь парни), и беззаботную улыбку на фото у него дома (а он в тот момент скрывал свой самый большой секрет), и все это ощущается ножевой раной, ведь я могу сколько угодно гадать, настоящая сейчас улыбка Себастьяна или фальшивая.
Ты в порядке? мой голос слегка дрожит от волнения.
Себастьян улыбается, но немного нерешительно.
Ага.
Я боюсь того, что произойдет пять минут спустя: когда мы дойдем до его дома. Если существует какой-нибудь способ посадить Себастьяна в машину и ехать, пока не кончится бензин, после чего провести ночь в разговорах о том, что случилось, и помочь ему осмыслить это и принять, я готов им воспользоваться. Ведь догадываюсь, что Себастьян сделает (и это будет чуть более драматичная версия того, что сделал я, когда в первый раз поцеловал парня): он пойдет к себе в комнату и убедит себя, что причина случившегосяпростое любопытство, не более.
Чем ты занят в эти выходные?
Себастьян глубоко вздыхает, словно для ответа на вопрос ему сначала нужно прийти в себя.
Завтра у меня футбольный матч, а потом мы с Лиззи едем в Орем помочь одной семье с переездом.
Ах да, служение. Да еще и в Ореме. М-да. Дома там красивые, ноесли такое вообще возможно, в этом городишке еще тише, чем в Прово.
И куда собрались бедолаги?
Себастьян озадаченно смотрит на меня.
Они переехали туда из Прово.
Ты говорил, что никто бы не захотел переехать в Орем откуда бы то ни было.
Себастьян смеется, а я пьянею от одного вида его улыбки и возникающих от нее тонких морщинок у глаз.
Нет. Я всего лишь хотел сказатьнемного подумав, Себастьян смеется снова. Ну ладно, да. Не думаю, что кто-нибудь переехал бы в Орем откуда бы то ни было. Кроме Прово.
Эй, Себастьян!
От моей интонации его щеки вспыхивают, а улыбка непостижимым образом становится застенчивой и соблазнительной одновременно.
Что?
Ты нормально относишься к тому, что между нами произошло?
Он бледнеет, но отвечает с готовностьючто чересчур, на мой вкус.
Да. Совершенно.
Уверен?
На место застенчивости и соблазна приходит такое великодушие, что мне начинает казаться, будто мы обсуждаем, нравится ли ему пережаренное мясо, приготовленное моей мамой.
Конечно.
Подчиняясь какой-то инстинктивной необходимости, я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к нему, но Себастьян уворачивается и в панике смотрит по сторонам.
Мы Я Нет. Мы не можем, его слова срываются с языка будто неуклюжие удары топора по дереву.
Прости.
Только не вблизи к городу.
Очевидно, я не очень хорошо умею прятать свои эмоции, потому что, поморщившись, Себастьян шепчет:
Я не пытаюсь морочить тебе голову. Просто такова реальность. Я не могу говорить об этом Только не здесь.
***
Весь вечер я избегаю общества мамы, пока та взглядом дает мне понять, что хочет поговорить, и отправляюсь в свою комнату, сославшись на необходимость исправить косяки в домашнем задании, это чистая правда, но поскольку сейчас вечер пятницы, одурачить мне никого не удается. Мне звонит Отем. Звонит Мэнни. А потом и Эрик. Все куда-то собираются и что-то планируют, но это всего лишь ничегонеделание, которым мы занимались годы напролет. Выпить низкоалгокольного пива или рутбира и наблюдать, как один за другим народ уходит пообжиматься по темным углам, не кажется мне сегодня привлекательной затеей.
Мне просто хочется побыть одномуно не для того, чтобы отсматривать в Инстаграме аккаунты горячих моделей-парней. Я хочу воспроизвести в голове нашу с Себастьяном прогулкуснова и снова. Все, кроме ее конца.
Просто такова реальность.
Только не здесь.
Я мог нырнуть с головой в эту угнетающую истину, но вдруг Себастьян присылает мне эмодзи с изображением горы со снежной вершиной, и это словно брызги керосина на тлеющую свечу у меня в груди.
Я вышагиваю по комнате вперед-назад и с широкой улыбкой смотрю на экран телефона.
Гора. Наша прогулка. Наверное, сейчас Себастьян у себя в комнате тоже думает о ней.
Мои мысли резко меняют свое направление. Возможно, он уже в постели.
Тоненький голосок в моей голове машет оранжевыми флажками, пытаясь вернуть мысли в прежнее русло.
Я сдерживаю порыв прислать Себастьяну радугу, баклажан или высунутый язык и вместо всего этого отсылаю рассвет над горой. Мне в ответ приходит футбольный мяч. Точно, это его планы на выходные. Я отправляю эмодзи с изображением лодкикак напоминание, чем мы можем заняться летом если он будет рядом.
Телефон вибрирует в руке.
«Мы обсудим твою книгу?»
«Да, конечно».
Мое сердце несется вскачь. Из-за всех этих тревог, признаний и поцелуев я совсем забыл, что Себастьян читал мои главы и знает, что они про него. Как забыл и о томхотя он явно нет, что в итоге мне придется эту книгу сдать.
«Я все исправлю».
«Изменю так, что не будет понятно».
«Мы можем поговорить об этом при встрече, если ты не против».
Я морщусь и шлепаю себя по лбу. Осторожней, Таннер!
«Конечно».
Его сообщение после этого немногословное:
«Спокойной ночи, Таннер».
Я отвечаю тем же.
И вспоминаю, что Себастьян сегодня мне сказал. «Не могу понять, как себя при этом чувствую: хорошо или ужасно».
***
У меня уже примерно пятнадцать тысяч слов, заявляет Отем в понедельник после обеда вместо приветствия. Она сидит на своем месте в классе, где всегда проходят занятия Семинара, и выжидающе на меня смотрит.
Я задумчиво почесываю подбородок.
А у меня семьдесят стикеров с заметками.
Это неправда. У меня там глава на главе. Несмотря на данное Себастьяну обещание, я продолжаю писать, потому что слова каждый вечер так и просятся вырваться на свободу. И я все еще ничего не изменил. Скорее добавил, желая запечатлеть каждую проведенную с ним секунду.
Таннер, говорит Отем тоном строгой училки. Тебе стоит думать о книге с точки зрения количества слов.
Я ни о чем не могу думать с точки зрения количества слов.
Надо же, какой сюрприз, саркастически замечает она. В книге должно быть от шестидесяти до девяноста тысяч слов. А ты пишешь на стикерах?
Может, я пишу детскую книгу.
Посмотрев вниз, Отем приподнимает брови. Проследив за ее взглядом, я тоже смотрю вниз перед собой. Из блокнота выглядывает краешек стикера, на котором виднеются слова:
ПРОВЕСТИ ЯЗЫКОМ ПО ЕГО ШЕЕ.
Нет, это не детская книга, уверяю я и запихиваю стикер обратно.
Отем ухмыляется.
Рада слышать.
А сколько примерно слов на одной странице?
Она испускает страдальческий вздох, который, судя по всему, не наигранный. Сам себя я бы тоже уже взбесил.
Примерно двести пятьдесят, если двенадцатым шрифтом с двойным межстрочным интервалом.