Быстро прикидываю в уме.
То есть ты написала шестьдесят страниц?
Я написал больше сотни.
Таннер, на этот раз Одди произносит мое имя с еще большим нажимом. Срок сдачи книги в мае. А уже заканчивается февраль.
Знаю. И я справлюсь. Честно, хочется, чтобы Отем мне верила. Но совсем не хочется, чтобы она попросила дать ей посмотреть. Было унизительно даже Себастьяну показывать фейковые главы. И если он беспокоится из-за узнаваемых «Колина», «Эвана» и «Иэна», то представьте, что будет, если прочитает кусок, который я написал в субботу, где Таннер в горах целуется с Себастьяном.
Где ты был в пятницу? спрашивает Одди, рассеянно тыча карандашом в образовавшуюся от подобных действий сотен других учеников выемку на поверхности стола.
Дома.
Мой ответ привлекает ее внимание.
Почему?
Устал.
И ты был один?
Я невозмутимо смотрю на нее.
Ага.
В пятницу днем я видела, как вы с Себастьяном ходили гулять в горы.
Мое сердце словно вырывается из груди и без оглядки уносится куда-то по коридору. До сих пор мне даже в голову не приходило, что нас могут увидеть или что вообще кто-то обратит внимание. Но Отем интересно практически все, чем я занимаюсь. И она видела, как мы шли на прогулкукоторая закончилась тем, что мы целовались, как подростки (собственно, мы и есть подростки).
Ну да, решили прогуляться.
Она широко улыбается, словно соглашаясь, что естественно, это всего лишь прогулка. Но мне почудилось, или она что-то подозревает?
Может быть, я не настолько невозмутимый, каким бы хотел казаться.
Одди, шепотом говорю я, но тут в класс входят Себастьян и мистер Фудзита. Все мое тело охватывает пламенем. Надеюсь, никто этого не замечает. Отем смотрит прямо перед собой, а Себастьян, встретившись со мной взглядом, тут же его отводит. И краснеет.
Одди, повторяю я и дергаю ее за рукав. Одолжишь карандаш?
Кажется, она услышала панику в моем голосе, потому что когда поворачивается, выражение ее лица смягчается.
Конечно, когда она протягивает мне карандаш, мы оба понимаем, что я уже держу в руке ручку.
Мне не важно, что ты думаешьо чем бы ни были твои мысли, но для него это важно, шепчу я и делаю вид, будто попросил карандаш, чтобы иметь возможность наклониться к ней.
Одди делает смешное озадаченное лицо.
О чем я думаю?
Тиски вокруг моего сердца разжимаются.
Когда я смотрю вперед, Себастьян тут же отводит от нас взгляд. Мы не виделись с ним шесть дней, и мне хотелось, чтобы наше первое общение после этого перерыва прошло бы в атмосфере общей захватывающей дух тайны, а не сплошной неловкости. Получается, он видел, как мы с Отем склонились друг к другу и разговаривали, а потом посмотрели на него. Он беспокоится, что я о чем-то рассказал Отем? Или что она читала мою книгуее реальную версию? Я еле заметно качаю головой, чтобы Себастьян понял, что все хорошо, но он на меня уже не смотрит.
И не смотрит до конца занятия. Когда мы разделяемся на группы, он основную часть времени проводит с Маккеной и Джули, ахающих и охающих от него. Потом к нам подходит Фудзита и немного рассказывает о развитии персонажа и о нити повествования, а Себастьян уходит в дальний угол аудитории и какое-то время читает отрывки из книги Эшера.
После прозвеневшего звонка он просто разворачивается и уходит. К тому моменту, когда мне удается запихнуть все свои вещи в рюкзак и выйти в коридор, все, что я вижу, это спину Себастьяна, толкающего дверь наружу и выходящего на залитый солнцем двор.
Во время ланча я без конца хожу взад-вперед, пытаясь сообразить, какое сообщение ему отправить, чтобы дать понять (и при этом не выдать нас обоих): беспокоиться не о чем.
Ты ведешь себя как чокнутый, раскладывая на столе овощи и хумус, говорит Отем. Сядь.
Плюхнувшись рядом, чтобы ее отвлечь, я краду у нее морковку, которую съедаю в два укуса. Но беспокойство по поводу Себастьяна резиновым шнуром плотно стягивает грудь. Что, если он действительно расстроился из-за моей книги? Могу ли я начать ее по-новой?
Да.
Я могу. И должен.
Моя нога начинает дергаться от нового приступа паники.
Кажется, Отем ничего не замечает.
Тебе нужно пригласить Сашу на выпускной.
Опять этот выпускной, сунув кончик большого пальца в рот, я покусываю ноготь. Не уверен, что хочу пойти.
Что? Ты должен пойти.
Но я не хочу.
Одди пинает меня.
Кстати Меня пригласил Эрик.
Повернувшись, я таращусь на нее.
Что-что? И почему я ничего об этом не знал?
Понятия не имею. Я написала про это в Инстаграме.
То есть теперь мы вот как обмениваемся новостями? Через посты в соцсетях? я достаю телефон. И правда, у нее в ленте фотография ее гаража, обклеенного стикерами в форме слова «Выпускной?».
Невероятно креативно, Эрик.
Пригласи Сашу. И мы пойдем все вместе.
Мое дыхание застревает в горле. Я беру ее за руку.
Я не могу, Одди.
Она пытается скрыть расстройство. От этого я чувствую себя и хорошо, и ужасно.
Ну, то есть, Себастьян совершенно точно не пошел бы со мной. Но сейчас мое сердце принадлежит ему, и до тех пор, пока он не решит, что с ним делать, забрать его назад я не могу.
Отем смотрит на меня, и несколько следующих секунд мы странным образом синхронно дышим.
Высвободив руку, я хватаю еще одну морковкуна этот раз без чувства вины.
Спасибо.
Отем встает, оставляет мне доесть ее ланч и целует меня в макушку.
Мне нужно успеть пересечься с миссис Поло до шестого урока. Пиши, если что.
Кивнув, я наблюдаю, как Одди исчезает в здании, а потом беру свой телефон. После нескольких вариантов останавливаюсь на этом:
«Как прошли выходные?»
Себастьян тут же начинает что-то писать в ответ. Кровь по моим жилам несется со слишком большой скоростью.
Точки на экране то появляются, то исчезают, и я уже ожидаю целую диссертацию про футбол и переезды из Прово в Орем, но через пять минут получаю лишь:
«Хорошо! :(»
Он подшучивает, что ли?
Я смотрю на экран. Стук моего сердца уже не просто отдается в горлеоно словно пульсирует в каждом органе, заполняя все пустоты тела. Если закрою глаза, я его услышу.
И я никак не могу придумать, что ответить.
Так что отсылаю эмодзи с поднятым вверх большим пальцем и убираю телефон в сторону.
Съев еще четыре морковки, решаю проверить входящие.
Себастьян прислал гору, а спустя несколько минут еще два сообщения:
«В эти выходные из Солт-Лейк-Сити к нам приезжают мои дедушка с бабушкой.Мама сказала пригласить тебя на ужин. Наверное, для тебя это звучит ужасно, но они милые».
«И я бы хотел, чтобы ты пришел».
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Мне кажется, в приглашении Себастьяна скрыт какой-то секретный код. Возможно, так он напоминает мне о необходимости нам обоим быть осторожными. Или же это его единственный способ выразить свою тревогу из-за моей книги, ведь потенциально она может ему устроить аутинг. Потому что, ну, серьезно, ничто более ярко не могло продемонстрировать мне разницу между нашими жизнями, чем мой приход к Себастьяну домой; даже он сам заметил, как завороженно я таращился по сторонам.
Плюс ко всему это наше приключение в горах Мы целовались, и это был не случайный чмок, а поцелуи с языком, прикосновениями и далеко идущими намерениями. Я даже вспоминать о них не могу без ощущения жара по всему телу, как от горячей ванны. Пока мы шли назад по тропе, Себастьян не мог на меня посмотреть, чтобы не покраснеть при этом. В какое же безумие превратится ужин?
Что он творит?
Я стою в комнате и придирчиво разглядываю себя в зеркало. Одежда новая и хотя бы подходит по размеруза последние несколько лет я вырос так сильно, что почти все стало коротковато: и рукава, и штанины брюк. Я перемерил семь вариантов одежды, а поскольку недавно сделал новую стрижку, выгляжу вроде бы неплохо. Меня беспокоит, что в рубашке «Квиксильвер» с коротким рукавом я кажусь чересчур небрежным. С другой стороны, в рубашке с длинным рукавом и галстуке я выглядел бы слишком самоуверенно, будто пришел на свидание или на знакомство с родителями своей половинки.
Что, конечно же, не соответствует действительности. По крайней мере, я так не думаю
Так что, вы как бы теперь встречаетесь?
Прислонившись к дверному косяку и сложив руки на груди, Хейли окидывает меня оценивающим взглядом.
Я снова смотрю в зеркало.
Черт его знает.
Неодобрительно поцокав языком, сестра идет к кровати и неуклюже плюхается на нее.
Твоя манера выражаться им не понравится.
Я снова тихо чертыхаюсь, потому что, блин, она права. Мне следует следить за своим языком.
Ты не знаешь, вместе вы или нет, но идешь на ужин с его семьей? Странно.
Откуда ты про это знаешь?
Если это должно было остаться в тайне, тебе не стоило так громко обсуждать это с мамой и папой посреди дома.
Это не совсем тайна, но
Но все-таки тайна.
Хейли кивает. Ей явно не требуется мое пояснение, и видеть ее не сконцентрированной на самой себе приятно. Когда мы решили сюда переехать, родители посадили сестру на стул и ясно дали понять, что ее осмотрительность крайне важна. Даже я заметил панику мамы, когда она говорила Хейли, что если та (например, от злости) кому-нибудь обо мне расскажет, то последствия будут катастрофическими. Потому что люди не настолько понимающие и принимающие, как мы. Особенно в Прово.
Наклонившись поднять разбросанные вещи, я вспоминаю, что Хейли учится вместе с Лиззи.
Сегодня я увижусь с Лиззи. Передам ей от тебя привет.
Хейли морщит нос.
Со смехом я раскладываю футболки обратно по ящикам и вешаю в шкаф все остальное.
Ты удивишься, но они все такие.
Застонав, она перекатывается на спину.
Она постоянно улыбается и здоровается со всеми подряд.
Какой кошмар.
Как кого-то может радовать быть мормоном? в словах Хейли я сейчас впервые слышу всю нашу предвзятость. Я бы сама себя за такое поколотила.
Я мало общался с Лиззи, но чувствую острую потребность встать на ее защиту.
Ты говоришь как необразованная тупица.
Увидев лежащий на ночном столике заряжающийся телефон, она берет его и вводит пароль.
Спорим, ее радость поутихла бы, узнай она, что ты хочешь залезть в штаны к ее брату?
Заткнись, Хейли.
А что? Думаешь, они все равно пригласили бы тебя на ужин, если бы узнали? Для них ты дьявол, пытающийся заманить их сына в ад.
Вообще-то, в ад они не верят, протянув руку за телефоном, говорю я. Так что не говори ерунду.
Это тебя Себастьян уже учит мормонизму?
Это мама говорила. Я просто пытаюсь узнать его получше, а значит, мне надо понимать, во что он верит.
Но Хейли умеет смотреть сквозь мое лицемерие.
Да-да, о чем и речь. Он уже говорил тебе, что мормоны, конечно же, вот-вот одобрят гей-браки? Или что готовы признать конверсионную терапию ужасной ошибкой? с сарказмом интересуется она. Никаким чудесным образом Себастьян не поймет, что ты нравишься ему больше Бога, Иисуса или Джозефа Смита. Все это плохая идея.
Ее слова бьют по самому больному. Я выхватываю у нее свой телефон.
Ну ты и стерва.
***
Даже во второй раз дом Себастьяна все так же пугает. Уже по фасаду можно все понять о семье, которая здесь живет. Дом белый и аккуратный, поддерживаемый в чистоте, но не чрезмерно. Выглядит гостеприимно и уютно, но при этом я словно могу его испортить: оставить где-нибудь отпечатки своих пальцев например, на коже их старшего сына.
Внедорожник Бразеров стоит внутри незакрытого гаража, а на подъездной дорожке припаркован новый Лексус. Видимо, он принадлежит дедушке с бабушкой Себастьяна. Проходя мимо, я смотрю на свое отражение в пассажирском окне, и моя нервозность усиливается вдвое. Как мне выдержать ужин в обществе самой добропорядочной семьи в Прово, не показав себя при этом влюбленным по уши, коим, собственно, я и являюсь?
Может, Хейли действительно была права: это действительно плохая идея.
Собравшись с духом, я звоню в дверь. Звук эхом проносится по дому, после чего слышится голос Себастьяна:
Я открою!
В груди стремительно нарастает волнение.
Дверь распахивается, и от одного его появления мне становится нечем дышать. После занятий я Себастьяна не видела тогда все было неловко и немногословно. И в тот раз он на меня даже не взглянул, но сейчас все наоборот. Каждый нейрон, который отвечал за беспокойство, стоит ли мне сейчас здесь находиться, растворяется в сером веществе мозга.
Закрыв за собой дверь, Себастьян выходит на крыльцо. На нем брюки и белоснежная рубашка с расстегнутым воротничком. Тот открывает вид на гладкую шею, ключицы и верх груди, большая часть которой скрыта. У меня текут слюнки.
Интересно, у него был галстук? Который он снял ради меня?
Спасибо, что пришел, говорит Себастьян.
Сердце бьется отчаянно быстро, а при попытке как-то ослабить это напряжение возникает чувство, будто между ребер всадили нож. Мне хочется как можно скорее сказать ему, что я планирую переписать всю книгу, но вместо этого из меня вырывается:
Спасибо, что пригласил.
Ага, говорит он и, сделав шаг вперед, показывает на дверь. Все это, скорее всего, окажется довольно скучным мероприятием. Решил предупредить заранее. И заранее прошу прощения, если они начнут говорить про церковные дела, Себастьян проводит рукой по волосам, и я тут же вспоминаю, какие они были на ощупь во время нашей прогулки. Удержаться они не смогут.
Да ладно. Ты только взгляни на меня: я просто обожаю разговоры про церковные дела.
Себастьян смеется.
Даже не сомневаюсь, глубоко вздохнув, он приглаживает волосы, поправляет рубашку и поворачивает дверную ручку.
Я останавливаю его, положив руку ему на плечо.
Ситуация действительно странная, или это только мне так кажется?
Я отдаю себе отчет, что пытаюсь поймать хоть какой-то намек на то, помнит ли Себастьян, чем мы занимались, и понравилось ли это ему.
Прозвучавший ответ компенсирует все тревоги недели.
Не только тебе, его взгляд встречается с моим, а на лице появляется самая потрясающая улыбка, какую я только видел. Ни на одном висящем внутри семейном портрете Себастьян так не улыбается.
Повинуясь импульсу, вдруг говорю:
Я решил заново начать книгу.
Себастьян смотрит на меня с искренним удивлением.
Правда?
Да, отвечаю я, тяжело сглатывая и почти задыхаясь от ускорившегося пульса. Я не могу перестать думать о Обо всем но понимаю, что не смогу тогда сдать книгу, живот скручивает от беспокойства из-за необходимости начать книгу по-новой и одновременно от радости его видеть. Из-за этой нервозности легко врать. И я уже успел кое-что написать.
Кажется, он хотел услышать именно это, и выражение его лица мгновенно светлеет.
Это хорошо. Я могу тебе помочь, в течение нескольких секунд Себастьян смотрит на мой рот, но потом поднимает взгляд. Готов?
Когда я киваю, он открывает дверь и подбадривающе смотрит на меня, после чего мы заходим в дом.
Внутри пахнет свежевыпеченным хлебом и жареной индейкой, а из-за прохладной погоды окна слегка запотели. Я иду вслед за Себастьяном мимо небольшой главной гостинойпривет тебе снова, фотография семнадцатилетнего Себастьяна, привет всем вам, Иисусы, привет и тебе, жестокая надпись на табличке,к некоему объединенному пространству, где в одном конце семейная комната, а в другом кухня.
Там сидит мужчинакак я понимаю, отец Себастьянаи смотрит телевизор.
Увидев нас, он встает. Епископ Бразер выше Себастьяна сантиметров на пять, но у него такого же цвета волосы и такая же расслабленная манера держаться. Даже не знаю, кого я ожидал увидетького-то более пугающего, наверное, но он застает меня врасплох, протягивая руку для пожатия и улыбаясь точно такой же улыбкой, как у сына.
Ты, наверное, Таннер, ярко-голубые глаза отца Себастьяна светятся радостью. Я много о тебе слышал.
Он Что он сейчас сказал?
Я неуверенно кошусь в сторону Себастьяна, который демонстративно смотрит в сторону.
Да, сэр, отвечаю я и тут же поправляюсь:То есть епископ Бразер.
Он смеется и кладет руку мне на плечо.
Я только в церкви епископ Бразер. Зови меня Дэн.
Мой отец ни за что бы не одобрил, что я называю по имени кого-то из родителей своих друзей, но спорить не решаюсь.