Погружённый в горестные размышления, я прождал до глубокой ночи. Когда Вита очнулась от беспокойных сновидений, вся намокшая от их тревожной суеты, даже звёзды уже давно потухли на небе, превратив окно в зиявшую пропасть, ведущую в никуда, только в пустоту, только ко дну. Пустые глаза взглянули на меня в тиши ночной. Вита попыталась было вымолвить что-то, но тело оказалось ей неподвластно. Слабыми рывками воли старалась она приоткрыть свой рот и издать хоть какой-то звук, но всё было тщетно. Я понимающе взглянул на неё и достал тарелку с едой, лежавшую неподалёку от меня. И со словами: «Тебе нужно это, так или иначе», я преподнёс ей еду. Она заволновалась, слышно было, как её дыхание участилось, после чего она вяло завертела головой, показывая своё несогласие и издавая при этом глухое мычание. «Доверься мне, ! Тывсё, что у меня есть, и я не позволю тебе так просто сдаться. Выход есть всегда, помнишь? Только не опускай руки, ничего не бойся, и всё будет хорошо Я спасу тебя. Доверься мне, прошу тебя, и борись», сказал я с грустью в сердце. Правда, я и сам не верил в то, что говорю, но другого выхода и впрямь не было. Порой только слепая вера, стойкость и готовность к беспощадной борьбе могут вырвать у судьбы тот единственный, заветный шанс на жизнь. Вита доверилась, она перестала мотать головой и замерла в ожидании. Я набрал первую ложку и поднёс к её рту, но она едва ли могла сама его приоткрыть. Еле сдерживая слёзы, я разжимал её челюсти и впихивал в неё эту мерзость. С трудом ей удавалось глотать, и я видел в её глазах непринятие и единение с неумолимым роком, тянувшим её во тьму. Но она делала это, и делала лишь ради меня. Она уже готова была сдаться, но я держался за неё как мог. Не в силах отказать мне, Вита держалась за меня.
30
Так прошло ещё несколько дней. Она увядала на моих глазах. Я никак не мог смириться с этим. Как бы я того ни хотел, она более не могла проглатывать пищу. Её некогда безупречное тело старело и съёживалось, за считаные дни Вита превратилась в скелет. Её нежное, пропитанное огнём лицо потухло, превратившись в пепел. Её голубые, достойные лишь неба в своём великолепии глаза стали бледными. Я уже не узнавал её, но моя любовь пылала синим пламенем и не позволяла мне оставить Виту. Упиваясь горем, в алкогольном бреду, я продолжал сидеть возле неё, отлучаясь лишь за очередной порцией еды. Куча неопустошённых тарелок всматривалась в мою несчастную душу в ожидании следующего шага, и вновь и вновь я отправлялся за новой, забываясь от опьянения. Пропитав своё тело алкоголем, я уже давно потерял себя. Поначалу проясняв вещи, он унёс их теперь куда-то далеко, сделав меня безвольной игрушкой событий.
Возвращаясь очередной раз со столовой, я вдруг столкнулся с правдой, поджидавшей меня возле каюты Виты. Несколько мужчин выволокли её из комнаты, в то время как я стоял, словно тотчас пробудившийся от утешительных Снов. Осознание происходящего нахлынуло на меня. «О, Сигниф! Доброе утро! Что это вы здесь делаете?» воскликнул заведовавший этим делом Сервус. Ничего не понимая, я с ужасом посмотрел на Виту, а затем на него.
Что такое, Сигниф? Что с вашим лицом? Вы, между прочим, вот уже три дня как не появлялись на своём рабочем месте. Должен вам сказать, что я считаю такое поведение непозволительным и в высшей степени безрассудным. Вам и не представить, сколько раз я стучал в вашу дверь в надежде, что вы отзоветесь, но вы противились, почему же? Как бы я ни старался помочь вам, вы вынуждаете меня принять необходимые меры. Знайте, что я не стерплю подобного отношения, не приемлет его и Корабль. Я пробовал предотвратить это как мог, но я и так сделал для вас слишком многое. Я более не в силах терпеть подобную наглость. Что же вы стоите здесь теперь? Пришли просить прощения? Поспешу сказать вам, что уже поздно, необходимые меры должны быть приняты, и они будут приняты, можете не сомневаться! Сожаление в ваших глазахвам не помощник!Чего же вам нужно?
Я, я знал эту девушку» неуверенно пролепетал я себе под нос.
А, эту! Вы наверное хотели сказать: «Старуху». Хм, видится мне, вы не в своём уме, Сигниф. Впрочем, меня это более не волнует. Умерла вот ночью! Бывает! Что же с того? Знаете, Сигниф, вы не перестаёте удивлять меня своей глупостью. На вашем месте я бы поспешил на работу, хотя это теперь и потеряло всякий смысл. Ничто уже вас не спасёт, никакие слёзы, пролитые у ног Инэптаса, не в силах спасти вас теперь.
Я хотел бы посмотреть, если вас не затруднит, промолвил я, сделав глубокий вдох, чтобы сдержать слёзы. К горлу подступил ком. Глубочайшее безразличие пропитало мою душу. Едва ли я слышал его. Меня, наверно, должно было удивить всё то высокомерие и самонадеянность, какие он пускал в разговор, но только не в этот момент, не в этой ситуации, не в этой жизни. Плевать я хотел на все его жалкие угрозы, страшить меня могла лишь Вита, стиснутая в руках бесчувственных чудовищ. Была ли это Вита на самом деле, я не мог разобрать. Несли они тонкое, словно лист бумажной страницы, тельце. Лишённое жизни, лишённое смысла и сути вещей тельце, покинутое молодостью и всем прекрасным, что встречается нам иногда на нашем пути. Мне виделась лишь выцветшая, выстаренная фигура, не без помощи воображения напоминавшая человека.
Посмотреть на что? Зачем это? Чего ради? непонимающе посмотрев на меня, сказал Сервус. ! Сейчас всё равно уже неважно, что вздумаете вы предпринимать. Можете постоять здесь, пока мы не закончим. Но смысла в этом не будет нисколько, Сигниф, тут делов-то на две минуты. Но я хочу, что бы вы знали, что иду я на это лишь из-за того человека, которого я некогда видел в вас. Посмотрите-ка, на что я только ради вас не иду, Сигниф Даже после всего того, что вы натворили! На что я только ради вас не идупробормотал он, болтая головой и осуждающе смотря на меня.
После этого он развернулся и пошёл вдоль коридора за мужчинами, тащившими Виту. В растерянности я побрёл за ним. Когда те двое свернули в какое-то помещение, Сервус остановился на входе, преграждая мне путь. «И всё же знаете, »
Сказав это, он высокомерно поднял свой взгляд и стал смотреть куда-то в сторону в ожидании, что я уйду, но я продолжал стоять. Видя, что его слова не возымели силы, он оказался охвачен сильным негодованием. Сервус приблизился ко мне и стал гневно отчеканивать слова, которые я, к счастью, уже не слышал, ведь как только он слегка сдвинулся с места, я сумел разглядеть кое-что за его спиной. Вита лежала на грязном полу, пока один из мужчин возился у стены, а другой подсказывал ему, что нужно делать, и поучал. Его, по-видимому, раздражала безалаберность напарника, и в припадке неконтролируемого гнева он даже замахнулся рукой на своего товарища, но вовремя остановил её. В конце концов они разобрались в устройстве незатейливого, по своей сути, механизма, и в стене показалась прорезь. Судя по всему, она вела в Канализацию, как и рассказывал однажды Либер. Обрадовавшись своему успеху, они ухватили Виту и затолкали её туда. Трубы мигом проглотили её навсегда. Увидев это, я развернулся и побрёл, лишённый всяких мыслей и эмоций, прочь из этого места. Сервус, должно быть, подумал, что ему удалось подчинить меня его воле, и потому он восторженно и самодовольно воскликнул, кинув какую-то нелепую фразу мне вслед.
31
В растерянности я долго бродил по коридорам, смотря себе под ноги и ничего перед собой не видя, пока не натолкнулся на незнакомого мне мужчину. Тот посмотрел на меня с неприязнью и гневно огрызнулся: «Смотри, куда прёшь! Ходят тут всякие без дела!» После этих слов он быстро скрылся. Я огляделся и понял, что мужчина выходил из столовой, когда столкнулся со мной. Этот толчок вернул меня в чувства, и чудовищная мысль тут же накинулась на меня, беззащитного: «Вита умерла. Жизнь умерла». От ужаса меня обдал озноб, и по телу пробежали мурашки. Опьянение теряло свою силу, а реальность подходила ко мне всё ближе, норовя встать вплотную и окончательно добить меня. Нужно было что-то с этим делать, и я вспомнил, как Вита рассказывала мне, что алкоголь можно взять в столовой. Решив, что иначе мне не справиться, я вошёл в помещение и уверенно зашагал к женщине за стойкой. Подойдя, я жёстко отчеканил:
Мне нужен алкоголь, у вас есть?
Презрительно посмотрев на меня, она ответила:
А! Это опять ты, дерзкий мальчуган! Сначала отдай ему всю еду, а теперь подавай спиртное! Так оно получается? , она поискала мой взгляд, но у неё ничего не вышло, так как я направил глаза в пол. Тогда она продолжила: Ну разумеется, спиртное у нас имеется
Она пошерудила под стойкой и достала оттуда бутыль. Сунув её мне в руки, женщина сказала:
Правильно делаешь, что молчишь. Начни ты снова огрызаться, ушёл бы отсюда ни с чем! Тебе крупно повезло, что сегодня я в хорошем настроении, и даже в отношении такого жалкого человечка, как ты, я не готова проявлять злобу. Так что бери, пока даю, и проваливай с моих глаз долой!
Всё сказанное было мне глубоко безразлично, я взял бутылку и ушёл, так и не взглянув на неё. Направившись в свою каюту, я осознавал лишь то, что несу в руках своё единственное спасение, и только чувство надвигающейся бури мелькало где-то вдалеке, но грозило стремительно нахлынуть и потопить меня в стихийном отчаянии.
Зайдя в свою комнату, я направился прямиком к окну. Несмотря на безумную усталость и острое желание спать, я решил не смотреть на кровать, а взглянуть лучше на небо и море. Кровать сулила мне завтрашний день, и я пока не был готов к нему. Всегда есть «завтра», но «завтра» не навсегда, и сейчас я смел допустить, чтобы это «завтра» снова пришло ко мне, словно нежданный гость. Я решил, что только в случае, если я позову «завтра», ему велено будет войти и вновь бросить меня в пропасть серых бессмысленных дней.
Я сел возле окна и, мигом откупорив бутылку, принялся жадно вливать в себя содержимое. Довольно быстро я опьянел и, покачиваясь, взглянул в окно. На фоне ночного неба и бушующих волн я разглядел неуклюжую фигуру. Чьё-то лицо, допытываясь, всматривалось в мою душу. Чёрные вьющиеся локоны волос, милые черты лица, грустные проникновенные глаза, выделявшиеся своей мрачностью даже на фоне тёмного моря. Некоторое время я напряжённо разглядывал незнакомца, и вдруг мне вспомнились слова Виты: я понял, что смотрю на себя. Надо мной глумилось моё собственное отражение в оконном стекле. Поначалу меня отпугнуло это открытие, но потом я успокоился и стал привыкать к своему образу. Странной, необычной, завораживающей и пугающей казалась мне возможность увидеть себя таким, какой я есть. Никогда прежде не был я так близок к себе настоящему, как в эти минуты. Эти тоскливые глаза рассказывали мне о себе намного больше того, что я когда-либо о себе знал. «Порой не найдётся вещи страшнее и опаснее, чем увидеть себя настоящего. Посмотреть без успокаивающей пелены перед глазами на всё тобою пережитое и на то, чем ты, в конце концов, в урагане событий минувших дней, стал. В этот момент все твои искания, метания и мечтания прекращаются, все мысли раскладываются по полочкам, каждый твой поступок находит себе оправдание и полагающееся ему место в твоём прошлом, и ты принимаешь себя настоящего. Ты более не прячешься от сущности того, кем ты являешься, и поэтому к тебе приходит осознание истинной ценности твоей жизни. Это можно назвать мгновением прозрения. Пускай и губительного, но прозрения, когда ты правдиво оцениваешь сам себя и подводишь итоги всему, что с тобой было. Это момент судьбоносного просветления, момент глубочайшего отчаяния, момент подъёма стойкости и решимости в отношении всего, что тебя ждёт, момент окончательной капитуляции перед тем, кто ты есть, и момент последней мобилизации твоих сил. Это мгновение наконец даёт увидеть истинный смысл тебя и всего в тебе, вместе с тем отнимая смысл у всего вокруг» так я размышлял и всё смотрел на тёмную фигуру в отражении, пока перед глазами не замельтешило что-то маленькое и тёмненькое. Напрягшись и сфокусировавшись, я различил на окне маленькую мошку. Не минуты не медля и нисколько не задумываясь, я ударил, одним-единственным хлопком размазав это невинное создание по оконному стеклу. Всё, что осталось от несчастной мошки, это небольшое пятнышко. Как только это случилось, я пожалел о содеянном, и не в силах что-либо исправить, принялся думать: «В один миг я прекратил её существование, и почему же? Всего-то навсего потому, что она попалась мне на глаза Что за жуткая, жестокая необходимость породила эту мошку, принудила ее вырасти и в конце концов оказаться так нелепо убитой! Что теперь значило всё её прожитое и стерпленное? Ровным счётом ничего! Её бессмысленное существование пролетело вмиг, и самое страшное во всём это то, что участь людей ничем не лучше Моя участь ничем не лучше!» Мои глаза увлажнились горькими слезами, я осознавал, что всегда знал это, но не имел достаточного мужества, чтобы признаться себе в этом. «Жизнь человека не терпит длительности. Её суть в погибели, которая растягивается, как кажется, на целую вечность, но на деле пробегает вмиг. Какие бы горести и страдания тебя ни мучали и ни затягивали на тебе удавку вечности, в конце концов всё померкнет быстро, оставив время в дураках. Где я вообще нахожусь? Неопределённость нагоняет на меня страх. Я здесь, и в тот же миг я уже в прошлом, а в следующий миг я ступлю в будущее. Всё время изменение, загадка, новый поворот и душераздирающая неизвестность. Но я не хочу нового поворота. Я хочу остановиться, удержать, сохранить! Но как бы я ни старался, всё распадается. Время неумолимо меняет все вещи вокруг и делает меня другим. Я не хочу стать кем-то иным, я хочу остаться собой!
У меня появляется гнетущее чувство того, что я схожу с ума. Мне страшно. Я не живу. Я выпал из привычного течения вещей, и теперь я в ужасной неопределённости. Мне не удалось остановить миг, но что-то изменилось. Похоже, что-то со мной. Я стою поодаль от развёртывания событий, они подхватывают меня и уносят, но я всё же остаюсь в стороне. Наблюдаю за собой со стороны. Если раньше я был пловцом, который делал новый и новый волевой гребок, сопротивляясь уносящим в неизвестность волнам, то теперь яне сознающая себя и своей роли безвольная щепка, движимая мгновением. Я сознаю лишь своё незнание. Я ничего не знаю, не знаю, какой гребок мне сделать и почему. Меня просто уносит, и я не могу этому воспрепятствовать. Совсем недавно смеющаяся, беспечная Вита сидела напротив меня, радуя мой взор и взывая к моим надеждам на лучшее, и как был я глуп в тот момент! Высокомерно я полагал, что что-то значу, что имею право надеяться! Она была столь красива и молода, что вселяла в меня уверенность. Можно даже сказать, что это счастливое мгновение приближало меня к бессмертию. Как будто рядом с ней, вместе с ней мы были всесильны, будто мы могли сопротивляться волнам сколько угодно. И за счёт нашей любви, нашей веры и общей силы мы могли повернуть ход событий в любую сторону, переломить силу стихии и заставить море подчиниться, унося нас только туда, куда нам будет угодно. Теперь я вижу всю абсурдность таких мыслей. Никакой воли, способной менять ход вещей, у нас не было. Всё это являлось не более чем самонадеянной игрой и взаимным одурачиванием! Ничего поменять нельзя, можно лишь верить в возможность этого, а затем увидеть уродливую гримасу разложения. Гниение, забирание всего дорогого. Но жизнь не спешит вскрывать свои карты. Нет, она даёт тебе сделать ход. Даёт себя обмануть, чтобы потом вдребезги разбить тебя о действительную неумолимость происходящего кошмара. И тут она снова подкидывает тебе карты Смотри, говорит онаТы ещё можешь отыграться! Но я более не куплюсь на эту коварнейшую хитрость. Нужно быть умным настолько, чтобы помнить, что ты вовсе не умён, помнить, что на деле ты ничтожество, червяк, беззащитная мошка, которая может в любой момент быть размазана! Никакой веры! Даже не вздумай вновь попасться на крючок веры в волю, в силу, в стремление, оказывающее сопротивление правде, говорил я себе с невиданной прежде решимостью. Всё фальшь, жалкий пшик в глаза, коварный удар в спину, рассекающий наточенным несбывшимися мечтами ножом твою плоть и прознающий тем глубже, чем выше были твои надежды! Я отворил окно и взглянул на небо. Звёзды переживут нас всех! Как и мы переживём смерти миллионов бабочек, в миг брошенных на съедение вечности. И звёзды в конце концов потерпят крах и найдут свою погибель в бесконечности, а бесконечность окончится, разбившись о Ничто».
Я сделал несколько полных глотков. Мысли настолько вымотали меня, что я был уже не в силах держать бутылку в руках, и меня невольно потянуло в постель. Поднявшись на ноги, я ощутил всю мощь охватившего меня опьянения, и короткий путь к кровати представился мне довольно сложным испытанием. Рухнув на неё в бессилии и противясь наплывавшему на меня Сну, я подумал: «Жизньэто и есть Сон Сон, после которого ты не проснёшься. Сон, от которого, увы, не удастся просто так отделаться, проснувшись. Его нужно терпеть или с ним нужно раз и навсегда покончить без надежд и сожалений. Проблема в том, что все вечно хотят спать, но никто не хочет спать вечно». Я впал в беспамятство.