Я сдержала обещание: хижина Жакоба была в порядке. Но только теперь я обустроила её под себя. Фактически она стала моим вторым домом. Нередко я оставалась в ней на ночь, а то и дольше. Заготавливала травы, которые собирала в лунные ночи, искала целебные растения... Лихих людей я не бояласьгоры надёжно охраняли нас от чужаков, а дороги усиленно патрулировались. Дикие же звери без надобности не нападали: леса были богаты пропитанием как для людей, так и для хищников. На всякий случай при мне всегда был арбалет, которым я довольно неплохо владела, и Баламутстарый волк, приручённый Жакобом.
Отец возвратился в середине сентября. Стояла жаркая страда сбора урожая. В горах овец готовили к зимовке, перегоняя на более тёплые низинные пастбища. Шерсть, заготовленная и окрашенная ещё летом, теперь требовала переработки. Работа в ткацких да и на кухнях замка кипела круглосуточно.
Мы же с Бланш были заняты подготовкой замка к зиме: в залах перестилался тростник, щели забивались паклей, гобеленами утеплялись стены. Я как раз раскладывала душистые травы в комнатах брата, когда запыхавшаяся служанка сообщила мне о приезде отца и его желании немедленно меня видеть.
Отец сидел за столом, заваленным бумагами. Плащ он снял, оставшись в дорожном костюме. Не смотря на меня, он указал на стоящее рядом с собой кресло.
- Садись, Эстель.
Именно так, сидя рядом, мы вели с ним наши беседы. В этом не было ничего не обычного. Но сейчас в позе отца я уловила напряжение, услышала нотки раздражения в его голосе. Ему явно было что мне сказать. И откуда-то возникло чувство, что услышанное мне не понравится.
- Ролло и Рональд Корсийский договорились о мире. Не о перемирии, а мире, - он сделал упор на последнее слово.
- Но это же прекрасно!воскликнула я, недоумевая, почему отец сообщает эту новость таким безрадостным тоном.
- Да, это прекрасно, - он нетерпеливо отмахнулся.Прекрасно для Ролло. Прекрасно для Вольтурингии. Но не для нас с тобой.
Отец наконец посмотрел на меня. То, что я увидела в его глазах, заставило меня побледнеть. Я узнала этот взгляд: горечь и покорность судьбе. Так же на меня смотрела мама.
- Я должен кое-что рассказать тебе, девочка, - начал он тихо. - Это касается обстоятельств твоего рождения.
Спеша по замковым переходам в отцовские покои, я уже знала, о чём пойдёт речь. Господи, будь проклята моя догадливость!
Ладони вмиг вспотели, и я лихорадочно стала елозить ими по переднику.
- Не надо, отец. Я всё знаю. Матушка рассказала.
Всегда, когда в разговорах мы упоминали мать, по лицу отца пробегала тень. Но сейчас он быстро взял себя в руки:
- Тем лучше! Но ты знаешь не всё.Наклонившись вперёд, отец накрыл своей рукой мои дрожащие руки.Много лет назад Ролло уже вынашивал планы союза с Корсией. Тогда мы с твоей матерью их разрушили.
- Ты и мама?воскликнула я.Но как?!
- Ролло хотел выдать Грейс за Генриха - брата герцога Рональда.
Я ахнула. Теперь понятно, почему Дуаер так дорого платит за то, что произошло много лет назад. Союз моих родителей был равносилен государственной измене. Удивительно, что после подобного Ролло вообще оставил моего отца в живых.
- Теперь пришёл твой черед, Эстель. По рождению ты внучатая племянница короля Вольтурингии. Залогом мира между нашими странами станет твой союз с одним из сыновей Рональдя Корсийского.
Итак, свершилось! Я покидаю Дуаер. Оставляю дом, семью, свою землю во искупление родительских грехов. Могла ли я винить их за этолюдей, которым была обязана своим рождением? Могла ли воспротивиться королевской воле? Могла ли упасть перед отцом и молить о защите? Или я должна пасть ниц перед Ролло?
- Я всеми силами старался воспрепятствовать этому решению, милая!с горячностью заговорил отец, поспешивший встать со своего места. - Ролло был непреклонен. Он так и не простил нас с твоей матерью.
Я нервно сглотнула, едва удержавшись от того, чтобы не закричать. Перед глазами промелькнули годы жизни в замке, смеющиеся лица родных: Бланш, Кристофа, Жакоба. Отец, носивший маму на руках, мамин счастливый смех. Разве этого недостаточно, чтобы испытывать благодарность? Мамину улыбку унаследовал Кристоф. Что будет с ним, если я не подчинюсь? Могу ли поставить под удар благополучие близких?
- Как это отразится на Дуаере?Вот какой вопрос должен волновать меня больше всего.
Отец ответил не сразу.
- Король освобождает нас от дополнительных податей и сокращает число обязательных выплат.
Это хорошо. Это очень хорошо. Ради этого можно и пострадать.
- Когда?спросила я упавшим голосом.
- В День судьбы.
- Но это же так скоро!воскликнула я, вскочив со своего кресла.
- Ролло посчитал символичным заключить твой брак и соглашение о мире в первый день года. Всё сказанное и содеянное в этот день определяют его события. Я поставил условие: свадьба должна состояться в Дуаере. Ролло согласился. Это всё, что я мог сделать для тебя, моя девочка.
Со слезами на глазах отец подошёл ко мне и крепко обнял.
- Мне очень и очень жаль.
Поглаживая меня по голове, он всё повторял и повторял эти слова, пока я плакала у него на груди.
~*~
Итак, у меня оставалось чуть больше трёх месяцев, прежде чем я навсегда покину родные края.
Я знала о Корсии лишь то, что знали другие. Богатое герцогство, с востока через пролив граничащее с Вольтурингией. Среди корсийцев много доблестных воинов, героически сражавшихся вместе с нашим народом в годы Великого южного нашествия. У нас общие история и культура, но любые узы разрушаются, когда в дело вступает алчность. Предыдущий герцогАлистеррешил претендовать на право главенствовать в проливе - брать дань с проходивших мимо его берегов судов. Король Торментотец Роллоотказался платить за проход по водам, которые издревле считал своими. Через пролив шла вся торговля с богатыми южными странами, и тот, кто владел этими водами,владел всем торговым путём. Уже тогда могла разразиться война, но неожиданная смерть герцога Алистера отодвинула её начало. Рональдаего сынанедаром называли Справедливым. Он согласился, что претензии отца были надуманными, однако не препятствовал началу пиратских стычек. С воцарением Ролло эти стычки приобрели более организованный характер, пока не переросли в полномасштабную войну. И теперь для заключения мира между двумя странами Ролло и Рональду понадобилась я.
После разговора с отцом я вернулась в комнату Кристофа и продолжила развешивать травы. Позже, спустившись на кухню, по привычке проверила, как идёт подготовка к вечерней трапезе. Из кухни направилась в коровник посмотреть на новорожденных телят. Решила спор между молочницей и кухаркой. Договорилась с кузнецом о новых каминных решётках в комнате Бланш. И в этот день, и в последующие я цеплялась за привычные заботы. За ними моё будущее казалось далёким и будто бы не совсем моим.
Дни складывались в недели и месяцы, и я стала ловить себя на мысли, что всё чаще замираю, глядя на что-то привычноезакат, рассыпанный багряными искрами по стенам замка; играющих во дворе детей; старый кедр, к ветвям которого были привязаны качели; Бланш, бегавшую по двору за цыплятами, - всё то, что не замечала раньше, но что теперь так яростно пыталась задержать в своей памяти. Я поняла, что начала прощаться с домом.
Сестра первая почувствовала, что со мной что-то не так. Я упросила отца до поры до времени ничего ей не рассказывать. Бланш тяжело переживала любую разлуку. И мне ли не знать, каким ударом для неё станет новость о моём скором отъезде. Но моё состояние не осталось незамеченным и для других. Я стала ловить на себе взглядыиногда встревоженные, но чаще сочувствующие. Разговоры смолкали, когда я входила в комнату; ни на секунду, кроме моей спальни, меня не оставляли одну. Когда я поведала об этом отцу, он сказал, что люди стали бояться за меня. По их мнению, я слишком много работала. Они решили, что я переутомилась, и выражали озабоченность моим здоровьем.
Мне и вправду было плохо, но не телу, а душе. Именно поэтому, предупредив родных, я ушла в лес.
Часть 3
Первый снег в Дуаере выпадает обычно в середине октября, а к декабрю его покров составляет уже больше трёх локтей.
Пришлось потрудиться, прежде чем я открыла заваленную снегом дверь в хижину Жакоба. Зайдя внутрь, я чиркнула кресалом и зажгла стоящую у входа свечу. У очага всегда хранились завернутые в шкуры сухие дрова, поэтому довольно быстро в доме стало тепло. Всю живность Жакоба я переселила в замок, а стойла с курятником разобрала за ненадобностью. На их месте был разбит ещё один огород, где я выращивала овощи. Урожай хранился здесь же, в погребе. Как и небольшой запас лекарственных снадобий. Этим летом я довольно много времени провела в хижине, но не думала, что окажусь в ней зимой. И вот теперь моя предусмотрительность в плане припасов сослужила мне хорошую службу. Конечно, кое-что я захватила из замка: мешочек муки, несколько головок сыра, флягу с вином. Взяла и тёплую одежду. Я твёрдо решила провести здесь неделю или двекак позволит погодаи полностью насладиться свободой, стремительно утекавшей у меня сквозь пальцы.
Услышав знакомое царапание, я открыла дверь и впустила в дом Баламута.
- Привет, бродяга. Никак соскучился по мне?
Присев, я обняла его за шею и привычно потёрла по седому загривку. Пастухи убили его мать, когда он был двухмесячным щенком, а самого волчонка принесли в замок на потеху детворе. Жакоб забрал его в лес.
- Не по закону зверю жить среди людей, - говаривал он, но подросший Баламут был не совсем с ним согласен. Живя в лесу, он считал хижину Жакоба своим домом. Волк неожиданно появлялся на пороге и так же неожиданно уходил. Жакоб научил меня не бояться его, а Баламутасчитать меня своей. Всякий раз, когда я приходила в хижину, он обозначал своё присутствие вот таким характерным царапаньем.
Завернувшись в овчину, я сидела в кресле Жакоба и пила свежезаваренный чай из мелиссы и зверобоя. В голове не было ни единой мысли. Я бездумно смотрела, как Баламут, лёжа у огня, грызёт подаренную мной кость.
- Ты знаешь, что должен бояться огня? Неправильный ты волк, братец. Что о тебе думают сородичи, хотела бы я знать.
Клацанье зубов и довольное урчание очевидно должны были означать, что Баламуту нет дела до других волков. Я искренне жалела, что не могу чувствовать себя такой же свободной в своих мыслях и поступках. Великим искушением было поддаться иллюзии и насладиться последними днями, в которых жизнь моя принадлежала только мне. Впрочем, именно за этим я сюда пришла.
Ночью разразилось ненастье.
Снежные бури не редкость в наших краях. Бывало, они продолжались неделями, и маленькие поселенияособенно в горахдо самой весны оставались отрезаны от всего мира. Поначалу я не придала этому значения, но, когда метель не закончилась и к следующей ночи, мне стало немного не по себе.
Хижина ходила ходуном. Ветер кидал на стены пригоршни снега, врывался через маленькие оконца, для утепления занавешенные шкурами. Кедр, росший над хижиной, скрипел; его ветви цеплялись за покатую крышу, норовя сорвать её с просевших от снега балок. Я долго вертелась на лежанке, чувствуя всё возрастающую тревогу. Если завтра погода не изменится, придётся возвращаться в замок. Иначе я могу застрять здесь надолго.
Едва меня начал одолевать сон, как Баламут, лежавший на полу у двери, поднял голову и еле слышно зарычал.
- Что такое, милый? Тоже не спится?
В отблеске свечей глаза волка полыхнули красным. Неожиданно он вскочил на все четыре лапы. Задрав седую морду вверх, Баламут навострил уши.
- Что там? Что ты услышал?
Может, дикие звери, напуганные снежным бураном, приблизились к хижине? Тогда нечего боятся. У нас есть огонь и крепкие стены.
- Успокойся, дружок. Это всего лишь ветер. - Я сказала это больше для себя, чем для него. Баламут подбежал к двери и начал скрести её лапой, стремясь выйти наружу.
- Ты хочешь оставить меня одну? Хорош защитник!
За моей бравадой скрывался страх. Что угодно могло произойти в такую непогоду, да ещё в глубоком лесу. Я внимательно прислушивалась к вою ветра, силясь понять, что же так растревожило волка. И в завываниях снежного бурана, сотрясающего хижину, я услышала посторонний звук.
- Тс-с, - зашипела я на Баламута.
Через некоторое время звук повторился. Да, это точно был не скрип веток. Что-то другое. Что-то знакомое. Похоже на
- Ты слышишь?взволнованно прошептала я волку.Кажется, это лошадь заблудилась
Словно в ответ на моё предположение беспокойное лошадиное ржание прозвучало гораздо ближе.
Бедное животное, сбившись с пути в такую метель, могло погибнуть. А если это всадник?
Недолго думая, я вскочила с лежанки и подбежала к двери.
Едва я её распахнула, как ветер, оглушив своим рёвом, тотчас кинул мне в лицо пригоршню снега. Баламут стрелой вылетел наружу.
- Стой! Куда ты?!
Как была, в тонкой шерстяной сорочке и босая, я выбежала за ним в белый мрак.
Через снежную пелену ничего нельзя было рассмотреть. На мгновение пришла мысль, что, сделав несколько шагов, я навсегда окажусь потерянной в белой круговерти и не найду дороги назад. Но я бежала вперёд и, силясь перекричать завывание ветра, звала Баламута.
Неожиданно он оказался прямо передо мной: верхняя губа задрана, зубы оскалены. Сердце заколотилось высоко в горле: сейчас звериная натура возьмёт верх, и волк нападёт на меня. Но, клацнув, массивная челюсть сомкнулась на крае моей вмиг промокшей сорочки, и Баламут начал пятиться назад.
- Ты хочешь, чтобы я пошла с тобой?крикнула я ему. - Иду, братец, иду, показывай дорогу.
Баламут отпустил меня и встал рядом. И тотчас из белого тумана выступил тёмный силуэт. Это был огромный чёрный жеребец, накрытый попоной с капором, закрывавшим шею. Завидев волка, он громко заржал и встал на дыбы. Массивные копыта били в воздухе, неся смерть всем, кто окажется на их пути. Баламут, расставив лапы, обнажил зубы и приготовился к нападению. Его злобный рык пробрал меня до костей.
- Нет, не надо! Ты же видишь, он боится!Отвернувшись от Баламута, я подняла высоко руки и закричала вздыбленному коню: - Остановись! Мы не причиним тебе вреда.
Он не сразу опустился на землю, но и там не перестал мотать головой, издавая беспокойное ржание.
Осторожно, стараясь не делать резких движений, я приблизилась к лошади. Баламут остался сзади, но я знала, что при малейшей опасности он встанет на мою защиту.
Оказавшись перед конём, я подивилась его размерам. Он был громадным. Его голова находилась на пол локтя выше моей. Мне пришлось встать на цыпочки, чтобы взять его под уздцы и притянуть к себе. Животное было напугано, но тёмные глаза смотрели с вызовом. Настоящий боевой конь.
- Всё хорошо. Это всего лишь ветер. Ты заблудился, а мы тебя нашли, - приговаривала я, гладя коня по морде. Он смотрел на меня влажным, горящим взором, но вырваться не пытался.Разреши тебе помочь. Я спрячу тебя под навесом, и ты спокойно переждёшь метель. Идём, - я легонько потянула его.Идём с нами. А Баламута не бойся. Он добрый малый.
Не сразу, но конь поддался и, осторожно ступая в высоком снегу, двинулся за мной.
Когда наша странная кавалькада добралась до хижины, я окончательно окоченела. Сорочка промокла насквозь, а ноги замёрзли настолько, что я перестала их чувствовать. Баламут забежал в дом, а мне пришлось его обходить, чтобы спрятать коня под небольшой навес из разлапистых нижних веток кедра.
- Я пойду оденусь, - заговорила я с конём, привязывая его к выступающей из стены полукруглой балке.Потом вернусь и займусь тобой. Это быстро. Не бойся.
Он фыркнул и ткнул меня в плечо. Потом ещё раз. И ещё, уже сильнее.
- Не дерись. Если я заболею, тебе это не доставит много радости. Дай мне надеть хотя бы башмаки, иначе
Я оборвала себя на полуслове. Перетаптываясь в относительно небольшом пространстве, конь повернулся ко мне боком.
На его спине отчётливо проступали очертания всадника.
От неожиданности я попятилась и, споткнувшись о торчащий корешок, бухнулась на землю. Крик, готовый сорваться с моих губ, застрял в середине горла. Объятая ужасом, я таращилась на полулежавшего в седле человека. Он был полностью укрыт плащом, но по внушительному силуэту я поняла, что это был мужчина.
Конь нетерпеливо мотнул головой и ударил о землю правым копытом: он явно просил меня позаботиться о седоке.
Дрожа от холода и ужаса, я поднялась с земли и на нетвёрдых ногах двинулась вперёд. Протянув руку, я дотронулась до того, что предположительно было мужским коленом.
- Милорд, - позвала я.Милорд, вы слышите меня?
Никакого ответа. Я стала действовать решительней и, отогнув край плаща, хлопнула по обтянутому оленьей кожей колену.
- Эй, просыпайтесь!
Ничего.
Мне вдруг стало нехорошо. Возможно, что вместе с конём я привела в дом мертвеца. Не то чтобы я их боялась или никогда не видела, но, как и любой человек, радости от их присутствия не испытывала.
Необходимо было убедиться, что человек на лошади жив. На ощупь я нашла его руку. Обтянутая перчаткой, она судорожно сжимала поводья. Похоже, именно эта предусмотрительность не позволила всаднику выпасть из седла. Перчатки промокли и задубели, и я не сразу смогла добраться до открытого участка кожи. Когда же мне это удалось, я почувствовала, что она горячая.
Внезапно «мертвец» дёрнулся и застонал. Взвизгнув, я отскочила от него и стремглав бросилась в дом.