Петров решил звонить Андерсену с просьбой отправить его на Ближний Восток. Это решение пришло к нему у гроба Владимира Васильевича. Лишь увидев умиротворенное мертвое его лицо, он почувствовал, что жизнь его, жизнь Василия Павловича Петрова изменилась, и изменилась в лучшую сторону. То есть, лапидарно выражаясь, смерть Владимира Васильевича сделала его счастливым.
А ведь сделала!
Домой он пришел веселый, такой веселый, что отец решил, что сын передумал умирать прежде него, расстроился и принялся кашлять на всю огромную свою квартиру.
Вечером Василий Павлович позвонил Андерсену и сказал, что хотел бы как можно раньше встретиться с ним, чтобы договориться о немедленной командировке на Ближний Восток.
8.
Они встретились в том же узбекском ресторанчике и взяли по пиву и две самсы. Хозяин ресторанчика потер руки, сочтя, что обрел постоянных клиентов, и приказал повару состряпать кушанье, да такое, чтобы Самарканд развалился от стыда в глинобитно-кирпичную кучу.
Пока готовилась в тандыре среднеазиатские пирожки, Андерсен пытливо допросил Василия Павловича с тем, чтобы узнать, как он догадался о направлении деятельности «Тайной группы». Василий Павлович рассказал ему о пареньке в камуфляже, утаив его имя.
- Когда-нибудь мы обидно проколемся - грустно улыбнулся на это Андерсен.
- Сомневаюсь в этом, - сказал Василий Павлович.Вы нужны обществу, как нужны ему всяческие маргиналы, фашисты например.
- Фашисты?
- Ну да, фашисты, наши русские фашисты. Они ведь всегда сделают работу, которая может скомпрометировать полицию или армейские подразделения. Помните, как они жестоко избили английских футбольных болельщиков перед встречей РоссияАнглия? Ну, в той, в которой Павлюченко забил два гола? Так избили, что английские футболисты струсили до мозга печенок и играли, как Босния с Герцеговиной.
- В чем-то вы правы. По-крайней мере мы знаем, что наши ЧВК никогда не потревожит ни одна государственная структура.
- А они знают о вас?
- Кто «они»?
- Государственные структуры?
- Не знают и не хотят знать, - рассмеялся Андерсен, чокаясь с Василием Павловичем.Так, значит, вы решили на Ближний Восток, почему не на Донбасс?
- Мать у меня украинка, отец - русский, не хочу розни в своей семье.
- А куда на Ближний Восток?пытливо посмотрел Андерсен.
- А что, можно и в ИГИЛ?.. - Василий Павлович внутренне скукожился. Неужели они набирают и в пилоты 9/11?!!
- Нет, в пилоты-смертники мы не берем. У наспатриотическая организация. У ИГИЛ свои вербовочные кадры, весьма успешно работающие.
- Понятно. Вы мне обещаете просто смерть, а они сулят своим наемникам рай.
- Смерть, райвсе эти категории живыми людьми остаются до поры, до времени неизведанными.
- Моя военная специальностьразведчик, снайперпокивав, сказал Петров.
- Тогда мы отправим вас в наше соответствующее сирийское подразделение. А это вам на дорожку
Передав Петрову объемистую барсетку, Андерсен сказал, что красные таблетки новобранцу надо принимать каждые двенадцать часов.
- Когда я уезжаю?
- Ровно через неделю полетите в Тартус, русскую базу в Сирии.
- Здорово!обрадовался Петров.
- Теперь перейдем к джентльменскому отъему денег. Все это приключение, обещающее стать замечательным, обойдется вам в 340 000 российских рублей. Потянете или занять?посмотрел Андерсен внимательно в застывшие глаза собеседника и добавил:
- Извините, конечно, но бесплатные услуги, как правило, фиктивные или дают совсем не то, что ожидалось
Петров, ошеломленный, не мог говорить. Похоронных денег у него было ровно 350 000. Они хотят у него взять его похоронные деньги, деньги, приготовленные на похороны и поминки, они хотят взять эти деньги, чтобы похоронить его с помпой под грохот бомб и артиллерийских орудий Они все знают. Все. Даже сколько денег у него лежит под газеткой в нижнем ящике письменного стола. А все может знать лишь организация, охватывающая все, охватывающая землю и небо, организация, черт чем занимающаяся
- У меня есть такие деньги, - сглотнул слюну Петров. - Могу отдать их хоть завтра.
- Отдадите на аэродроме, - сказал вальяжно Андерсен. Рассказав потом Василию Павловичу все, что тот должен был знать, полковник предложил забить на все и повеселиться. Щелкнув пальцем бармену, он заказал бармену песню «Любе» «Не валяй дурака, Америка» и пару бутылок лучшего шампанского. Когда шипучее принесли, а у дальнего столика уселись две интерьерные девушки, он постучал по часам и сказал Петрову:
- Шесть часов, пора глотать таблетку, причем запивать шампанским рекомендуется!
Василий Павлович проглотил голубую таблетку, запил брютом, и понеслась мазута по кочкам! Он выздоровел!
9.
Утром Петрову позвонил лечащий врач. Сказал, что курсы лучевой терапии начнутся с завтрашнего дня, и посоветовал отнестись к лечению серьезнее и не пропускать визитов к врачам. Василий Павлович поблагодарил его. Положив трубку, подошел к окну посмотреть на город. Он был не таким, как вчера, он не бубнил, что трамваи будут ходить всегда, всегда будет вставать солнце, и стройные девушки всегда будут делать все возможное, чтобы на них обращали внимание мужчины, всё будет всегда, а его, Василия Павловича не будет. Ему плевать было на трамваи и девушек! Он заблаговременно освободит жилую свою площадь. Постель, на которой он должен был умереть, он сам вынесет на свалку вместе с одеждой и книгами, которые теперь никто не читает. Город теперь говорил ему совсем другое, он говорил, что онвсего лишь оболочка, истертая суперобложка прошлой жизни Василия Павловича Петрова, оболочка, находясь в которой он жил, но в принципе-то так и ничего не сделал и не добился...
- Да, меня уважали, я достиг больше многих людей, - думал Василий Павлович, - но, никогда не знал женской привязанности, отчаянной страсти, никогда не делал ошибок И женился на женщине, которую не любил, но которая была одной из лучших женщин в организации, в которой я работал. А мечтал ведь всю жизнь о другой. Мечтал о женщине, которая моментом отнимет вседобропорядочность, деньги, положение, покой и порядок. И вот, грядет другая жизнь. Жизнь, в которой время измеряется не днями, а минутами. Жизнь, в которой стреляющий в тебя человек есть великодушный избавитель от этих твоих сволочных метастаз, грызущих твой здоровый еще, в сущности, организм.
Тут Василий Павлович озадачился мыслью, змеею вползшей в голову:
- Но ведь мне придется убивать! Придется стрелять, превращая пули в таблетки, подобно морфию помогающие забыть о болезни. Ну и что! И противники будут стрелять, стараясь убить его, не зная совершенно, что он просто болен болезнью, погано, долго, постыдно и больно убивающую его. А он будет стрелять в людей, отправляя их в долгожданный рай, в котором они смогут лицезреть Господа, в рай с прекрасными гуриями, рай, который, несомненно, для них существует и является целью всей жизни.
- Надо будет еще подумать об этом, - решил Петров, понимая, что съезжает юзом в злорадно чавкающее болото.Я ведь не верю в потусторонний мир и потому никого отправить туда не могу.
Надо сказать, что теперь со всеми своими метастазами Василий Павлович чувствовал себя если не великолепно, то почти так, как до болезни.
- Это таблетки Андерсена, - сказал он себе, вдруг посмотрев на фото своей жены Клавдии Осиповны, висевшее на стене. Желание, отсутствовавшее полгода, тут же охватило его, он пошел к ее комнате, осторожно вошел. Она спала. Он осторожно овладел ею. Клавдия, с начала его болезни выпивавшая на ночь чуть ли не половину пузырька корвалола, не сопротивлялась. Петров убыстрил свои движения, когда же она прошептала:
- Владик, Владик, Вася нас услышат, - хмыкнул.
Владислав Константинович был их сосед. Значит, он Петров не бросит свою супругу на произвол судьбы, а оставит надежному человеку, неплохо, кстати, зарабатывающему.
С восторгом кончив, как в милую любовницу, он осторожно оставил спальню супруги. Итак, с ней все ясно. С восьмидесятилетним отцом, ревновавшим его к жизни, тоже. Теперь осталось разобраться ментально с детьми Дочке - 30, сыну - 25. А что с ними разбираться? Приходят, как и раньше, раз в два месяца, и то по убедительному приглашению. Причем, как правило, опаздывают к назначенному часу. Говоришь им в три, приходят в шесть, вечно недовольные, что пришлось переться на другой конец города
- Наверное, я в этом виноват, что они меня не любят, - подумал Петров.Я просто не смог их заинтересовать своей собственной персоной. Или просто не нужен им теперь, потому как сделал из них эгоистов. Я с детства приучал их быть самостоятельными, приучал решать самим свои проблемы, идти своим путем. Умные родители делают своих детей беспомощными, такими, что и в тридцать лет они не могут обойтись без маменьки и папеньки. Глупые делают детей самостоятельными.
- Значит, - подвел итог Петров, - я ничего никому не должен, и они мне не должны Не должны Если бы сын сейчас подошел и просто сказал: - Папа, помнишь, как мы делали самолет?А дочь сказала: - Мама говорила, что я выросла у тебя на шее. И у тебя от этого даже позвонки слиплись. Это правда?
Нет, они этого не скажут. Потому ты работал, зарабатывал, устраивал им приличную жизнь, не думая получить что-нибудь взамен. А воспитывала их мать, не любящая сюсюканий, и вообще, мало что любящая кроме Донцовой и неспешных прогулок после службы, мать, с удовольствием соглашавшаяся на внеурочную работу и командировки и потому нанимавшая детям няньку.
Петров заплакал. Ну, не заплакал, но глаза у него повлажнели. Чтобы это прекратить, чтобы не додуматься до того, что дети никогда ему теплых слов не скажут, потому что таковых у них просто нет, он подумал, почему засмеялся, когда жена назвала его Владиком? Почему он засмеялся, не расстроился, когда узнал, что жена ему изменяет? Перекрутив мысль в мозгу, Петров рассмотрел внимательно получившийся фарш, и понял, что он давно уже в Сирии. А они тут пустили крепкие корни, и потому будут жить без него как всегда: если не счастливо, то просто по-человечески.
После этих жизненных движений мозга и души, Петров решил заняться делом, то есть изучить все современные изменения в деятельности диверсионно-разведовательных групп и снайперском искусстве. Все время до отлета в Сирию, он сидел в Интернете, встречался с людьми, знакомился в кабинетах с винтовками ведущих стран-производителей и новейшими тактиками снайперских дуэлей.
Через пару дней, утром он снова повеселился. За завтраком смятенная Клавдия Осиповна то и дело что-то искала в его глазах. Василий Павлович понял, что ночью ее посещал сосед Владислав Константинович, они общались, в результате им стало ясно, что связь их вскрылась ("Так это не ты третьего дня приходил?!!"). Петров жене улыбнулся и заговорщицки подмигнул.
Таблетки действовали отменно, однако ночи проходили как в могиле - без мыслей и снов. Видимо, химия экономила на сне, и утром все суетное забывалось. Забывались во сне клетки-черви, деловито поедавшие его тело, забывалось особое чувство замогильного бездушия, забывалась земля, мягко, но настойчиво давившая сверху, забывалось все. Лишь одно он чувствовал, он чувствовал, что выше могилы есть чудесный мир, полный неожиданностей.
Однажды вечером, когда все уже спали, Василий Павлович собрал свои носильные вещи, скатал постель и, выбросив их на ближайшей свалке, с одним рюкзачком поехал к аэропорту. Он чувствовал себя уже не простым человеком, но воином, и посмеялся над этим: - Аника-воин
10.
На аэродроме ему дали рюкзак со снаряжением, снайперскую винтовку так непохожую на СВД, переодели в песочного цвета форму. Винтовка легла в руки дружески, и Василий Павлович, подумал, что легко с ней сладит.
В Сирии, на базе, его встретила некая Катя, миловидная крашеная блондинка, чем-то похожая на польскую актрису Полу Раксу, которая нравилась семнадцатилетнему Петрову. Он решил, что ей лет сорок или даже меньше.
- В вас невозможно не влюбиться, - оглядев ее, не смог не сказать Василий Павлович, решивший до смерти говорить правду, только правду и ничего кроме правды. Он побаивался женщины, казалось, созданной не для него (как Пола Ракса), но для другой какой-то жизни, в которой он мог бы быть разве что разносчиком воды. Как Алладин из известной сказки.
- Таких слов я не слышала лет много лет, - пристально взглянув, сказала Катя, голос ее был с едва заметной хрипотцой.
- А я много лет ничего подобного не говорил - признался он, чуточку краснея.
- Судя по всему, вы замечательно себя чувствуете в этом в этом климате?
- Да, - подумал Василий Павлович о чудодейственных таблетках Андерсена.
- Знаете, что я вам скажу, чтобы вы меня до конца понимали - тут на улице что-то пустое и медное с грохотом упало на асфальт, как бы возвещая начало следующего акта жизни.
- Что?не отреагировала на звук Катя. - Я знаю, что вам понравилась, и знаю, что вы принимаете таблетки. А чтобы вы меня понимали, скажу, что это я напросилась вас встретить. У вас такой взгляд
- Какой? - с неприязнью спросил Василий Павлович. Он не любил быть в центре внимания.
- Интеллигентный и в то же время прямой, как у боксера. Вас можно читать. Как Чехова.
- Что ж, - можете меня полистать, - сказал Василий Павлович. - Но заранее скажу, что я не Чехов, а Василий Павлович. И вряд ли Чехову понравилось бы имя «Вася»
- Впрочем, мы говорим чепуху невпопад. Вряд ли вы станете это отрицать.
- Не буду, - у Петрова загорелись уши. Он не любил своего имени, считая его простецким.
- И давайте жить проще, нам немного осталось, - сказала, с интересом разглядывая будущего любовника.
- Давайте, - подумал Василий Павлович о своей комнатушке в Тартусе. «Такую женщину в нее не пригласишь».
- В таком случае прямо сейчас мы поедем в Дамаск, в Старый город, и сядем там, в кафе с кондиционером. Есть там одно местечко и закуток, из которого можно подсматривать за жизнью, не боясь, что она вас обнаружит.
- Как хотите
- Фу, какой вы противный! «Не буду», «как хотите» Чувствуется, не дамский вы угодник,- они говорили, не думая, ведь времени на раздумья не было, всего ничего на все
- Я не отпущу вас не на минуту - сказал Василий Павлович.Такие слова и длина фразы вас устроят?
- Устроят. Имейте в виду, что я, как и любая женщина, люблю комплименты.
- Комплименты будут. Но пока у меня получается выражать их лишь взглядом.
- Робеете?
- Еще как.
- Это пройдет, - ее теплая рука легла на его руку. - Поедемте?
Скоро они были на месте. Катя, спросив:
- Вы, конечно, предпочитаете русскую кухню?и, получив утвердительный ответ, заказала окрошку, пельмени, всякое такое и водки. Принесли все быстро, они выпили (она всего полрюмки), поели и стали рассматривать друга. Катя это делала, куря тонкую сигарету; пачка лежала на столе, на ней был изображен больной раком горла. Перевернув ее, чтоб картинки не было видно, Василий Павлович, спросил:
- Вы будете меня курировать?
- Да,добавила, прямо посмотрев в глаза.Всего неделю.
- Пока я не войду в курс дела?
- Да, - кивнула. - Вам надо познакомиться с людьми, с климатом, выбрать себе направление. И еще, я должна вам сказать, чтобы между нами не было неправды
- Что сказать? - почувствовал неладное Петров.
- Примерно через две недели я умру. А вас я выбрала, потому что из прибывших вы всех моложе, и потому потому симпатичнее.
«Умрет через две недели!» - не услышал Василий Павлович вторую ее фразу и спрятал глаза под стол, то есть уставился на свои кроссовки, которые следовало бы помыть. Никогда он не чувствовал себя более несчастливым, чем в эту минуту, разорвавшую надвое самое счастливое его время.
- Перестаньте переживать! Вы теперь в совершенно другой реальности, а в ней свои законы. Я ведь вам нравлюсь?
- Да, очень, - признался Василий Павлович, подняв глаза.
- В таком случае, давайте, будем жить! Жить вдвоем! Жить, а не умирать.
- С преогромным удовольствием, Катя Можно я сяду рядом с вами? Мне не терпится распустить руки
- Это потом, - улыбнулась. - А сейчас мы положим - чтобы не думать о пустом, что примерно через две недели я уеду в Дубну, в которой у меня небольшое предприятие по сборке компьютеров, и мы никогда более не встретимся, потому что престарелая мать не отпустит меня от себя
- Дубна, компьютерыэто не романтично. Давайте, через пару недель я уйду со своей винтовкой в пустыне, а вы будете ждать меня до глубокой своей старости
- Ты хитрый, - перешла на «ты» Катя.Хочешь, чтобы я сорок лет ждала тебя, а не жила со всеми удобствами в Дубне, пользуясь услугами шофера, личного повара и модельера?