Каков же твой характер сейчас?
Сейчас я сам на себя не похож. Раньше мне приходилось встречаться со многими девушкамина гладко вымощенных перекрестках общественной жизни при изысканном свете полузатененных ламп, там, где люди знакомятся, но не узнают друг друга. Скажи сама, Бонне, разве наша встреча похожа на эти?
Лабонно не отвечала. Омито продолжал:
Две звезды совершают свой путь, приветствуя друг друга с почтительного расстояния. Пристойный и безобидный закон, по которому между двумя звездами существует взаимное тяготение, но нет непреодолимого влечения. И вдруг на них обрушивается удар, и свет их меркнет, и они сливаются, чтобы вспыхнуть одним ярким пламенем! Вот такой огонь переплавил Омито Рая. Так происходит не только со звездами, но и с людьми. Кажется, что их жизньнепрерывный поток, а на делеэто цепь случайностей. Созидание идет внезапными толчками, порывами, в быстром ритме, так одна эпоха сменяет другую. Бонне, ты нарушила ритм моей жизни, и в новом ритме твой голос и мой слились вместе!
Глаза Лабонно были влажны от слез. Но она не могла отделаться от мысли, что у Омито чисто литературный склад ума, что каждое впечатление вызывает в нем новый поток слов. Этот дар дала ему жизнь, и в нем он находит радость. «Поэтому-то я ему и нужна! Боже, дай мне тепла, чтобы растопить лед его застывших чувств!» думала Лабонно.
Они долго сидели молча. Вдруг Лабонно спросила:
Ты не думаешь, Мита, что когда был закончен Тадж Махал, в тот день Шах Джахан радовался смерти Мумтаз? Ведь ее смерть была необходима, чтобы увековечить его мечты! Ее смертьсамый великий дар любви Мумтаз. В Тадж Махале воплощено не горе, а радость Шаха Джахана.
Ты все время меня удивляешь,проговорил Омито.Ты настоящая поэтесса.
Поэтессой я не была и не буду.
Почему?
Не хочу огнем жизни зажигать светильники слов. Слова хороши для тех, кто получил приказ украсить зал празднеств жизни. Огонь моей жизнидля жизненных дел.
Ты отвергаешь слова, Бонне? Разве ты не видишь, что твои слова пробудили меня? Ты сама не знаешь, какая сила в твоих словах! Я чувствую, мне снова придется призвать Нибарона Чокроборти. Тебя сердит частое повторение этого имени, но что делать? Этот человекхранитель моих самых сокровенных мыслей! Нибарон еще не стар и еще не надоел самому себе. Каждый раз, как он пишет поэму, ему кажется, что это его первая поэма. На днях, роясь в его записных книжках, я нашел новые стихи. Это стихи о водопаде. И откуда он только узнал, что в горах Шиллонга я тоже нашел свой водопад? Вот слушай:
О Водопад, в прозрачных струях
Твоих кристальных вод
И солнце, и луна, ликуя,
Ведут свой хоровод.
Если бы я писал сам, то не смог бы описать тебя вернее. Твоя душа так прозрачна, что в ней отражается свет небес. Я вижу этот свет на твоем лице, в твоей улыбке, в твоих словах, в том, как покойно ты сидишь, и в твоей походке, когда ты идешь по дороге.
Дозволь и мне хотя бы тенью
Коснуться струй твоих,
Услышать вечные в движенье,
Твой голос, говор, смех и пенье
И захлебнуться в них!
Ты водопад. Ты не просто движешься в потоке жизни, ты поешь при движении. Даже тяжелые неподвижные камни подпевают тебе, когда ты прыгаешь по ним, касаясь их легкой стопой.
Пусть тень моя со дна потока,
Впитав твой смех и свет,
Воспрянет к небу так высо́ко,
Как может воспарить лишь сокол
Да пламенный поэт.
И с каждым мигом, с каждым часом
Светлей душа, яснее разум,
И я безмерно рад,
Что, в струях чистых утопая,
Я новый голос обретаю,
Что я в тебе себя познаю,
О Водопад!
Лабонно слабо улыбнулась:
Теньвсего лишь тень, ни свет, ни музыка не в силах ее удержать.
Может быть, когда все исчезнет, ты поймешь, что красота моих слов останется.
Где?рассмеялась Лабонно.В тетрадях Нибарона Чокроборти?
А почему бы и нет? Поток, который струится в глубине моей души, изливается в фонтане Нибарона.
Значит, когда-нибудь я найду твою душу только в фонтане Нибарона, и больше нигде.
Подошел слуга и доложил, что завтрак готов.
По дороге к дому Омито размышлял: «Лабонно хочет ясности, ей нужно все осветить светом разума, и она не может обманывать себя даже там, где самообман так естествен! И я не могу опровергнуть ее слов. Люди ищут отдушину для выражения самого сокровенного. Одни находят ее в жизни, другиев своих сочинениях, то прикасаясь к жизни, то отходя от нее, как река, которая то набегает волнами на берег, то откатывается. А я? Неужели поток моих творений пронесет меня стороной,мимо жизни? Не в этом ли разница между мужчиной и женщиной? Мужчина созидает новое, отдавая ему все свои силы, а новое спешит опровергнуть само себя, чтобы развиваться дальше. Женщины, наоборот, берегут свои силы и препятствуют появлению нового ради сохранения старого. И новое безжалостно к старому, которое преграждает ему путь. Отчего так происходит? Ведь рано или поздно они неизбежно сталкиваются! И чем больше точек соприкосновения, тем непримиримей вражда. Наверно, и для нас наивысшее счастье не в соединении, а в свободе».
Эти мысли причиняли Омито страдание, но он не мог не согласиться с ними.
VIII ДОВОДЫ ЛАБОННО
Лабонно, милая, ты не ошиблась?спросила Джогомайя.
Нет, не ошиблась.
Омито очень своенравен, я знаю, но за это и люблю его. Посмотри, ведь он сам не свой. У него все из рук валится.
Если бы он мог все удержать, если бы у него ничего не валилось из рук, вот тогда это было бы странно,улыбнувшись, ответила Лабонно.А так он либо отказывается от легко достижимого, либо теряет полученное. Не в его характере беречь достигнутое.
Сказать по правде, дорогая, мне его ребячество нравится.
Таковы все матери и маши. Они берут на себя заботы и хлопоты, а на долю детей остаются забавы. Но почему ты велишь мне возложить на себя это бремя? Разве я смогу его вынести?
Ты же видишь, Лабонно, как он притих, он, прежде такой порывистый и необузданный! Меня это даже растрогало. Что ни говори, а он тебя любит.
Да, любит.
Тогда о чем же ты печалишься?
Я не хочу совершать над ним насилия.
Лабонно, любовь всегда так или иначе стремится к насилию и поощряет его.
Но всему есть предел! Нельзя насиловать душу! Сколько я ни читала о любви, мне всегда казалось, что трагедия любви начинается тогда, когда один не хочет принять другого таким, каков он есть, а стремится переделать его по своей мерке, подавить его волю.
Дорогая моя, в семье не бывает так, чтобы супруги не оказывали друг на друга влияния. Там, где есть любовь, это происходит легко, а там, где нет любви,насилие приводит к тому, что ты называешь трагедией.
Мы не говорим о мужчине, созданном для семьи. Такой мужчина, как глина: жизнь без труда лепит из него то, что ей надо, Но когда характер у мужчины твердый, он вряд ли откажется от своих привычек и склонностей, от своей индивидуальности. Если женщина этого не понимает, то чем больше она требует, тем меньше получает. Если мужчина этого не понимает, то чем больше он настаивает, тем скорее теряет власть над ее сердцем. И я думаю потому: очень часто, когда мы отдаем мужу руку, нам надевают наручники.
Но чего же ты хочешь, Лабонно?
Я не хочу выйти замуж и принести несчастье. Семейная жизнь не для всех. Есть люди, которые способны принять в другом человеке лишь какую-то часть его. А между тем мужчина и женщина, попавшие в сети семейной жизни, становятся столь близкими, что вынуждены иметь дело с другим человеком как чем-то целым, со всем, что в нем есть. Между ними нет тогда ни малейшего расстояния, и ни один из них потому не в силах спрятать от другого даже частицу самого себя.
Лабонно, ты себя не знаешь! В тебе нет ничего, что другой не мог бы принять.
Но он-то не принимает меня такой! Мне кажется, он не видит настоящую меняпростую, обыкновенную девушку. Стоит мне затронуть его душу, и он разражается неудержимым потоком слов. Он придумал меня. Когда его мысль устанет и слова иссякнут, он увидит, что я вовсе не такая, какой он меня вообразил, и тогдапустота. Когда человек женится, он должен брать другого таким, каков он есть, потому что потом его будет трудно переделать.
Ты думаешь, Омито не сможет принять такую девушку, как ты?
Сможет, если сам переменится. Но зачем ему меняться? Я этого не хочу.
Чего же ты хочешь?
Я хочу как можно дольше оставаться для него мечтой, порождением его слов, игрой его фантазии. Но почему я называю это мечтой? Это мое новое рождение, моя новая жизнь,если я ему представляюсь такой! Пусть этот образ появился из кокона его воображения яркой бабочкой, всего на день. Что за беда? Чем бабочка хуже других живых существ? Пусть она рождается с восходом и умирает на закате,что из того? Это значит лишь, что времени мало и его нельзя терять понапрасну.
Ну, хорошо, предположим, для Омито ты только мимолетная мечта! Но что будет с тобой? Ты что же, вообще не собираешься замуж? Разве Омито для тебя тоже мечта, иллюзия?
Лабонно сидела молча, не говоря ни слова.
Когда ты говоришь,продолжала Джогомайя,сразу видноты очень начитанна. Я не умею так думать и так рассуждать. Может быть, даже в нужный момент я не смогу быть такой твердой, как ты. Но я разглядела тебя сквозь все твои рассуждения, дорогая. Как-то около полуночи я заметила свет в твоей комнате. Я вошла и увидела, что ты плачешь, склонившись к столу и закрыв руками лицо. Тогда ты не философствовала. Сперва я хотела подойти и утешить тебя, но потом подумала, что для всякой девушки приходит время, когда ей надо выплакаться, и тогда не следует ей мешать. Я прекрасно знаю, что ты хочешь любить сердцем, а не разумом. Ты не можешь жить, если тебе некому отдать душу. Потому я и говорю: ты должна быть с ним! Не связывай себя слишком поспешными зароками. Я боюсь твоего упрямства,если уж ты что-нибудь вобьешь в голову, переубедить тебя будет нелегко.
Лабонно не отвечала. Опустив голову, она, неизвестно зачем, то собирала в складки, то расправляла край сари у себя на коленях.
Когда я смотрю на таких, как ты,заговорила снова Джогомайя,мне часто кажется, что от книг и размышлений ум ваш стал слишком уж изощренным. Вы придумали себе идеальный мир, не имеющий ничего общего с нашей земной жизнью. Вы уже не можете обходиться без лучей разума, пронизывающих тела, словно они вовсе не из плоти и крови. В наше время эти пути были нам неведомы, но для наших простых чувств и без того хватало радостей и печалей и поводов для размышлений. А сейчас вы напридумывали столько проблем и так их преувеличиваете, что все кажется вам чрезмерно сложным.
Лабонно улыбнулась. Совсем недавно Омито говорил Джогомайе о невидимых лучахи вот, оказывается, как она поняла. Это свидетельствовало об ее утонченности. Мать Джогомайи, наверное, не смогла бы так понять эту мысль.
Чем глубже разум человека проникает в тайну бегущего времени, тем легче ему будет противостоять ударам времени,проговорила Лабонно.Страх перед тьмой непереносим потому, что тьмаэто неизвестность,
Мне сейчас кажется,сказала Джогомайя,что было бы лучше, если бы вы с ним не встретились.
Нет, нет, не говоря так! Я даже представить не могу, что все могло случиться иначе. Одно время я думала, что мне уже никогда не пробудиться, что вся моя жизнь пройдет в чтении книг и сдаче экзаменов. А теперь я вдруг увидела, что могу любить. Невозможное стало возможным, и это уже очень много. Мне кажется, раньше я была всего лишь тенью, а теперь стала живым существом. Чего мне еще желать? Только не проси меня выходить замуж!
С этими словами Лабонно соскользнула со стула на пол и зарыдала, спрятав лицо в. коленях у Джогомайи.
IXПЕРЕМЕНА ЖИЛИЩА
Сначала все были уверены, что Омито вернется в Калькутту через пару недель. Норен Миттер даже поспорил, что Омито не высидит в Шиллонге и недели. Но прошел месяц, прошло два, а о возвращении не было и речи. У Омито кончился срок аренды дома, и его занял заминдар из Рангпура. После долгих поисков Омито удалось найти себе жилье неподалеку от дома Джогомайи. Одно время там жил не то пастух, не то садовник, затем дом попал в руки какого-то клерка, который придал ему вид скромного, но приличного коттеджа. Клерк умер, и теперь его вдова сдавала коттедж. В нем было так мало окон и дверей, что тепло, свет и воздух с трудом проникали внутрь, зато в дождливые дни вода в изобилии просачивалась сквозь бесчисленные щели.
Джогомайя была поражена, увидев, в каком состоянии находится комната Омито.
За что ты себя так наказываешь, друг мой?воскликнула она.
Ума долго постилась, совершая подвижничество, ответил Омито.Под конец она перестала есть даже листья. Я совершаю подвижничество, лишая себя обстановки. Сначала я отказался от кровати, потом от дивана, потом от стола, потом от стульев и вот остался среди четырех голых стен. Подвижничество Умы проходило в Гималаях, а моев горах Шиллонга. Там невеста жаждала встречи с женихом, а здесь жених жаждет встречи с невестой. Там сватом был Нарада, а здесьвы. И если, в конце концов, сюда не явится Калидаса, мне придется самому взяться за его труд.
Омито говорил весело, но Джогомайя опечалилась. Она чуть было не предложила ему перебраться в ее дом, но удержалась. «Если творец затеял что-нибудь, нам не следует вмешиваться, а то завяжется такой узел, что потом и не развязать»,подумала Джогомайя. Она послала Омито кое-какие вещи и прониклась к несчастному еще большим сочувствием. Снова и снова говорила она Лабонно: «Смотри, милая, как бы сердце твое не превратилось в камень!»
Однажды, после сильного ливня, Джогомайя пришла проведать Омито. Она застала его сидящим на шерстяном одеяле под шатким столом и погруженным в чтение английской книги. Видя, что в его комнате повсюду каплет вода, Омито устроил себе убежище под столом и устроился там, как мог. Сначала он посмеялся над собой, а потом с наслаждением принялся за стихи. Его душа рвалась к дому Джогомайи, но тело не могло последовать за ней. И все потому, что Омито купил очень дорогой плащ, совсем ему ненужный в Калькутте, и забыл его привезти сюда, где он нужен был постоянно. Правда, он взял с собой зонтик, но, очевидно, забыл его там, куда сейчас так стремилась его душа, или оставил его под старым деодаром.
Что случилось, Омито?воскликнула Джогомайя, входя в комнату.
Сегодня мою комнату лихорадит, ей не лучше, чем мне.
Лихорадит?
Иными словами, крыша моего жилища весьма похожа на Индию. В ней слишком мало единства, то есть слишком много щелей. Когда над ней проносятся стихии, она разражается неудержимым потоком слез, а когда налетает ветер, она оглашается вздохами. В знак протеста я возвел над головой навес,образец незыблемой законности среди всеобщего хаоса и анархии. Все в соответствии с основными принципами политики.
Какими принципами?
Они заключаются в том, что жильцы гораздо лучше приведут дом в порядок, чем полновластный хозяин, который в доме не живет.
В тот день Джогомайя очень рассердилась на Лабонно. Чем больше она привязывалась к Омито, тем выше его ценила. «У него такие знания, такой ум, такие манеры и притом такая непосредственность! А как он говорит! Что же до внешности, то он, по-моему, даже красивее Лабонно. Видно, она родилась под счастливой звездой, если смогла очаровать Омито. И такому прекрасному юноше Лабонно причиняет мучения! Ни с того ни с сего объявляет, что не выйдет за него замуж, будто она какая-нибудь принцесса и ради нее надо ломать копья! Откуда такое невыносимое высокомерие? Несносная девчонка, она еще наплачется...»
Сначала Джогомайя хотела отвезти Омито в своей машине к себе, но потом решила иначе.
Подожди немного, дорогой, я скоро вернусь,сказала она.
Приехав домой, она увидела, что Лабонно сидит на диване, накрыв ноги шалью, и читает «Мать» Горького. При виде того, как уютно она устроилась, Джогомайя разгневалась еще больше.
Пойдем-ка со мной прогуляемся,предложила она.
Но Лабонно ответила:
Мне сегодня что-то не хочется выходить.
Откуда Джогомайе было знать, что Лабонно взялась за книгу только для того, чтобы уйти от самой себя. После завтрака она все время с беспокойством ждала прихода Омито. Ей то и дело слышались его шаги. Сосны снаружи раскачивались и вздрагивали от резких порывов ветра, и дождевые потоки, рожденные ливнем, задыхаясь, стремились куда-то, словно спеша обогнать мимолетный срок своей жизни. Лабонно страстно хотелось разрушить все преграды, отмести все сомнения, взять обе руки Омито в свои и сказать ему: «Я твоя навсегда!»