Сидя в автомобиле с достаточно большим сиденьем, Али перебирала в уме все возможные варианты развития дальнейших событий. Всё что требовалось Алиэто выверенный план, план отступления, рокировки. Размеренные шаги в сторону просчитанного в мельчайших подробностях проекта. Она умела строить планы и чётко следовать им.
Весь секс такой приятный?
По большей части, рыбка
Тогда может?..
Торопыга. Не может. Первый раз приятным не бывает, ты наверняка слышала.
Я потерплю.
Как у зубного?
Угу.
Я чувствую себя соблазнённым, пересмешки резвятся на всю катушку.
Дурак.
Не спорю.
Алёшку терзали мысли и любопытство, иногда её терзало желание, чаще всего рождённое Вадькой, но иногда появляющееся само по себе. Вдруг. От мыслей. Или тёплой воды. Лёжа вечером в постели, Алёшке нравилось провести себе по ногам, ущипнуть за соски, прислушаться к своему телу, остановиться, потом ещё раз провести, окунуть палец в тугую плоть, ощутив приятное жжение, задуматься а как же там может поместиться, может, картинки всё же врали?
Вадька каждый раз, лёжа на мягкой траве во дворе старого дома, дарил Алёшке оргазм, иногда два, иногда он вставал и уходил, говоря, что сейчас вернётся. Лёшка догадывалась, для чего он уходит, и в следующий раз смело сдвигала резинку его шорт вниз, обнаруживая, что картинки всё же не врали Удивляясь температуре, которая, кажется, выше обычной человеческой, удивляясь коже, которая, кажется, нежнее обычной.
Лёшка исследовала, задавая вопросы без стыда, получая на них прямые ответы и ставя свои маленькие эксперименты и открытия под усмешки и шёпот: «Рыбка, да».
Али узнавала дорогу, по которой катилась большая машина, её угнетала тишина, давили эмоции, которые вырвались ненужными словами, стыдными. Разбитые сердцадля мелодрам, которые не смотрит Али. Постыдные слова, которые заставляли сжиматься от бессилия, осознания того, что они уже произнесены. Выкрикнуты прямо в усмешки, прямо в молчание в ответ, в поджатые губы и взгляд в лобовое стекло. Стыднерациональное чувство.
Последнее, чего хотела Алиэто оказаться на личной территории Вадима, его личное пространство грозило затопить её с головой, с тициановскими волосами, не оставив даже макушку на поверхности. Мужчины, сидящего рядом, слишком много, слишком близко, слишком больно.
Старого дома Вадькиной бабушки больше не было, на его месте стоял огромный терем-сруб в несколько этажей, с балконом по всему второму этажу, с резными вставками возле больших окон, с беседками на просторном ухоженном участке, даже подход к большой реке облагорожен, аккуратно подстриженные кусты вдоль тропинки, ведущей к песчаному спускуличный пляж, несмотря на наличие бассейна рядом с виноградным навесом.
Аля задумалась, сколько же древесины ушло на этот дом, внутреннее содержание, включая мебель из массива дерева, натуральный паркет, перила и стол. Размер которого предполагал огромную компанию, которая может запросто разместиться за ним, а потом разбрестись по дому и не встретиться ни разу за все выходные.
Личное пространство врезалось в память, прорвало оборону, заполнило невыносимыми эмоциями, эмоциями, несущими с собой боль. Боль до белых мурашек. Не допустить.
В попытке отвлечься:
Могу я воспользоваться твоим компьютером?
Да, пойдём.
Пройдя в просторную комнату, по всей видимости, выполняющую функцию кабинета, садясь в необъятное кожаное кресло напротив большого монитора, Али игнорировала фотографии на столе. Детское личико.
Закономерно. Правильно. Больно.
Поцелуи Вадьки становились откровенней, Алёшку это не смущало. Её мало что смущало в действиях Вадьки. Всё казалось правильным, таким, каким и должно быть, ей не было стыдно, когда его руки переходили ещё одну черту, или неудобно, когда внезапно проявившийся интерес она удовлетворяла практически сразу, задавая вопросы, приноравливаясь, а поройпугаясь.
Лёшка была задумчива целый день, не мог её вывести из сонма собственных мыслей говорливый поток Веткиных новостей, так же как и Вадькино:
Эй, рыбка, о чем думаешь? брошенное словно невзначай, но внимательный, пересмешливый взгляд говорил об обратном.
Зайдя вечером к Алёшке, Вадька столкнулся с поцелуем. Никогда прежде она не проявляла инициативу, никогда прежде её руки не пробегались так откровенно по груди парня, следом за губами. Но если он и удивился, то виду не подал, принимая её поцелуи как должное, поглядывая из-под опущенных ресниц, пытаясь выровнять собственное дыхание.
Что ты делаешь, рыбка?
Я эээмээ ну, я подумала, что
Что-то мелькнуло в пересмешливых глазах.
Может, пойдём в машину, мне приятен твой энтузиазм, но, боюсь, твоей бабушке он не понравится Знаешь, рыбка, может, съездим на речку? Сегодня неяркое солнце, и уже вечер, возьми шляпу на всякий случай.
Алёшке показалось странным такое предложение, вечера они всегда проводили в старом доме, болтая и дурачась, изучая и целуясь
Смотря в лобовое стекло автомобиля, Лёшка искала ответы на вопросы, возникающие в её мозгу, и вопросы эти вовсе не были связаны с внезапным желанием Вадьки съездить на речку, где вокруг песчаного захода, в это время, было много народа.
Вадь почему мы тут?
Ты разве не хочешь искупаться, рыбка?
Хочу мысли Алёшки путались, она видела что-то в глазах Вадьки, она видела это и раньше, но сейчас это пробивалась сквозь пересмешки, что было странно и немного пугало, потому что накладывалось на её, Алёшкины, мысли, которые путались и удивлялись, пытаясь найти ответ и правильное решении.
Не найдя его, просто забираясь на колени к Вадьке, продолжая неспешный диалог губ, которым, похоже, лучше удавалось выразить свои мысли.
Я запуталась
Давай тебя распутаем
Ты я я не знаю
Чего же ты не знаешь, Лина?
Не знаю, хочешь ли ты Алёшка не знала, как правильно сформулировать вопрос. «Хочешь ли ты заняться со мной сексом, настоящим?»
«Хочешь ли ты меня?»наверное, было правильно, но звучало, как-то странно, по-книжному, при этом Алёшка ощущала себя пирогом, который должны хотеть съесть. Или арбузом. Но так смысл вопроса предельно ясен и не нужно подбирать слова, так что она просто выпалила:
Не знаю, хочешь ли ты меня!
Вадька смотрел не моргая, кажется, минуту, или даже десять, но это маловероятно, потому что Лёшка точно не смогла бы столько не дышать.
Я хочу, никогда даже не думай, не позволяй себе думать, что я могу не хотеть тебя, Лина.
Аааааааа
Потому что, всему своё время, рыбка.
Время У нас мало времени, я уеду.
Приедешь В любом случаеты не готова сейчас.
А вдруг я буду готова, когда тебя не будет рядом?
Такого не случится.
Почему?
Потому что ты любишь меня.
Почему?
Потому что я люблю тебя.
Ты любишь меня?
Люблю.
Давно?
Года два наверное, я не хочу думать, что больше Откровенно говоря, так я не чувствую себя ещё большим извращенцем Лина. Но ты должна знать, что я хочу тебя. Сильно. Невыносимо. Прямо сейчас черт, ты вряд ли представляешь, о чём вообще говоришь я же думать ни о чём другом не могу
Я представляю!
Торопыга ты, рыбка Поехали поймаем пару карасей, Вадька определённо пытался уйти от темы, и Лёшке это не нравилось.
Отъехав от смешанной и любопытной толпы людей, Лёшка повторила ещё раз:
Я представляю!
Машина резко остановилась, Алёшка оказалась зажата между задним сиденьем и мужским телом, её удивление утонуло в жадных поцелуях, её ноги обхватили поясницу, и Алёшку не смущали мужские руки, которые методично раздевали её, в то время, как руки девушки занимались ровно тем жераздевали Вадьку.
Алёшка задыхалась от новизны ощущений и страха. Страха от того, что явственно чувствовала горячую плоть напротив своего входа, и эта плоть, как точно знала Алёшка, больше её пальца а ведь даже два пальца, два Лёшкиных маленьких пальца, приносили чувство жжения и даже дискомфорта, поэтому, когда член прошёл вперёд буквально на пару сантиметров, а потом вышелона почувствовала облегчение.
Я хочу тебя хочу хочу
Алёшка слишком напугана, чтобы ответить «да», и слишком растеряна, чтобы сказать «нет».
Вадька не останавливался в своих движениях, но дальше пары сантиметров не продвигался он уткнулся лбом в шею Лёшки и, придерживая себя рукой, горячо и бессвязно шепча, продолжал свои движения, пока нечто горячее не очутилось на животе Алёшки
Прости, я напугал тебя
Нет
Напугал, прости просто, сложно сдерживаться.
Я подумала. Не сдерживайся. Мне страшно, да, но ведь не будет по-другому?
Будет Позже.
Поедем. Пожалуйста, я не хочу ждать позже. Просто я испугалась сейчас. Ноя больше не буду бояться! врала Алёшка.
Она знала, что будет бояться, знала и знала, что он знает. И, конечно, Вадька был прав, нужно было подождать, когда-нибудь всё бы получилось естественно, но Алёшке больше не хотелось ждать, не хотелось думать ей хотелось сделать это, если не для себя, то для Вадьки точно.
За время поездки Вадька не произнёс ни слова, так же молчал он, когда щёлкнул выключателем в старом доме, так же молча кинул маленькую коробочку на кровать.
Что это?
Презервативы. Пересмешек в глазах нет.
Зачем, это обязательно?
Ты же не хочешь забеременеть, рыбка?
Алёшка точно не хотела забеременеть. Если бы Лёшка призналась себе, то она бы поняла, что даже не думала о такой возможности, не думала о потенциальных последствиях, о том, хочет ли она вообще
Нет но они не мешают?
Нет, пересмешки вернулись, не мешают Так что, презервативы нужны, только если ты не принимаешь таблетки но ты не принимаешь.
Принимаю растерянно прошептала Алёшка, она не совсем поняла, при чём тут таблетки, но решила, что, видимо, это важная информация. Я иногда принимаю «Нош-пу».
Вадька смотрел во все глаза, молча, Алёшке было трудно сказать, что так удивило его, она перебирала руками подол и смотрела иногда на деревянный пол с сошедшей краской, а иногда на Вадьку, который прошептал.
Боже, что я делаю ерунда какая-то
Али внимательно, излишне внимательно, но она всегда придирчива к мелочам, скрупулёзна и методична, смотрела на содержимое карты памяти фотоаппарата, делая вид, что она закончилась и ей необходимо сбросить информация на накопитель. Срочно. Погружаясь в мир пропорциональных, выверенных фотографий, в мир случайных фокусов, легче игнорировать личное пространство, которое затопляло её поглощало, пытаясь растворить, принося на это место боль. До белых мурашек.
Дай сюда ногу.
Зачем? Всё прошло, спасибо.
Лина, не капризничай, дай ногу, я обработаю. Не больно.
Али хотела бы стереть насмешку из глаз и тепло из голоса. Но она молча протянула ногу и следила, как пальцы неспешно обрабатывали ранку, как губы дули, как уговаривали не бояться. Это глупо. Али не боялась, она уже давно не боится. Ничего. Кроме боли, мурашек и эмоций.
Резкий звук вывел из молчания. Сообщение. Не Али. Она отвела глаза, все же успев увидеть этомаленькую аватарку с котёнком и имя «Пуся».
Пусянаряду с фотографиями, кольцом на правой руке, игрушкой на большом диване в этой же комнате, била по вспышкам под веками.
Наотмашь. На попытку встать, уйти, оставить Пусю Вадиму, а себеболь, Али почувствовала давление на плечо.
Сиди, я ещё не закончил с твоей ногой.
Пуся: «Ты на даче?»
В.Т.: «Да, что тебе?»
Пуся: «У меня дело. Целая папка дел».
В.Т.: «Я занят».
Пуся: «Я хотела сегодня, у меня плааааны».
В.Т.: «Я занят. Позже».
Пуся: «Поздно. Я еду».
В.Т.: «Спрашивать тебя не учили? Где едешь?»
Пуся: «Такси. 10 мин.»
Пуся оказалось пусей. Проходя мимо комнаты, в которой Али делала вид, что так долго скидывает фотографии, она остановилась, вцепившись в Али цепким взглядом.
Самый обычная пусялет семнадцати, в джинсах, настолько обтягивающих ноги, что не остаётся никакого простора для фантазии, но невольно задаёшься вопросом зачем, в такую жару? В футболке, обтягивающей и выставляющей, нереального оттенка розового, с расписными ногтями и наращёнными ресницами. Тонна макияжа и не меньше золота. Надутые губы и распущенные волосы. Униформа пусь.
Вау! произнесли надутые губы.
Не вау, а «здравствуйте», проходи, давай, Вадим. Исчезая вслед за Пусей.
Все эти годы, все годы, когда Али ставила перед собой разрешимые цели, когда она контролировала, не смещала акценты, чётко следовала плану, даже тогда Али была убеждена в одномВадька любил её. Когда-то. Вид Пуси говорит об обратном
Появившийся в дверях, Вадим смотрел на Али. Али на него.
На симметричные эмоции больше не осталось сил. Тициановских волос не было видно под слоем водыбурлящей, бьющей высоким напряжением в висках, в кончиках пальцев.
Вадька отшутился в тот раз. Упаковка презервативов так и валялась на тумбочке.
Он целовалиногда долго, нежно, легко, обнимая, когда она лежали на одеяле под огромным звёздным небом, и только шелест деревьев и всплески воды нарушали тишину их поцелуев. Иногдастрастно, унося дыхание Лёшки, вызывая тянущую боль в животе и желание вскрикнуть от этой боли.
Он раздевал Алёшку, укладывал её руку в свою, и девушка заворожено смотрела на свою маленькую, белую ладошку в загорелой, большой руке. Он накрывал своей ладонью её ладонь и вёл по её телу, целуя следом. Порой Лёшке казалось, что Вадька задыхается, его зрачки становились огромными, по лбу скатывался пот, он вжимался в тело Лёшки и что-то шептал на ухо. Потом откидывался и какое-то время, тяжело дыша, смотрел в небо.
Они мало говорили о будущем, Лёшка просто знала, что её будущее прочно связано с Вадькиным. Навсегда. Она поняла это, когда, убирая волосы со лба девушки, он сказал:
У нас вся жизнь впереди, Лина куда ты торопишься? Мы всё успеем, правда, рыбка. Не будь такой торопыгой.
И Лёшка решила послушать Вадьку. Она мало что знала о «взрослой» стороне отношений, её будто водили по краю, не давай сорваться, проведя белым мелом чёткую границу.
Что это?
Яблочное вино, рыбка. Сидр.
Вкусно?
Сладенько
Дашь?
Хм, держи.
Было сладко и совсем не похоже на вино, во всяком случае, Лёшка не так себе представляла вкус алкоголя. Вадька выпил свой бокал сразу, отставил в сторону, пошёл проверить донку.
Мне теперь сушёной рыбы лет на пять хватит, смеясь.
Будешь меня вспоминать!
Не очень-то ты похожа на солёную рыбу ты золотая, волшебная, сладкая, как ириски «кис-кис», наверное, я в детстве тебя перекормил ирисками, до сих пор пахнешь
Налей ещё этого яблочного вина.
Запьянеешь.
Ты же пьёшь.
Я много чего пью, а ты запьянеешь.
Ну и что
Ох, рыбка, в губы, это совсем нехорошее сочетаниезахмелевшая девушка исходящий по ней с ума мужчина.
Ты сходишь с ума по какой-то девушке? так же, в губы.
По тебе, целуя, я схожу с ума по тебе, я люблю тебя, люблю тебя, люблю хочу резко отрываясь, ладно, выпей ещё.
Небо немного кружилось, когда Алёшка забралась Вадьке на колени, перебирая любимые мягкие кудри, которые хоть и нервировали Вадьку, но он не стал их стричь, только чтобы доставить удовольствие своей девушке. Алёшка целовала шею парня, ключицу, дойдя до мужского соска, она немного прикусила его, прежде чем лизнуть и услышать тихое ругательство. Потом:
Перестань, Лина!
Не-а, Алёшке было весело, что-то странное происходило с её телом, с руками, с губами, которые не очень-то слушались свою хозяйку, и, тем более, они не собирались слушать нарочито грозное Вадькино: «Перестань!».
Она не собиралась переставать, пока не оказалась вдруг на этом же одеяле, абсолютно без одежды, погребённая под телом мужчины, тоже без одежды
Тебе надо было послушать меня, рыбка.
Не-а, Алёшке было интересно, как далеко зайдёт Вадька на этот раз. Она казалась себе храброй, и даже отвязной, как героиня любовного романа. Ровно до того момента, как мужские руки совсем по-другому, с какими-то электрическими искрами между пальцами и Лёшкиной кожей, прошлись вдоль всего тела девушки.
Будь моей, стань моей, не бойся, сейчас
Алёшка испугалась, губы вдруг пересохли, она смотрела в глаза Вадьки и не видела больше ничего вокруг. Ни неба, что возвышается за его спиной, не реки, что плещется где-то рядом. Она видела лишь его желание. И своё. Своё пугало её больше, чем его.