Через несколько дней Шура к великому огорчению двора, привыкшего к такому чудному животному, отвел лоснящегося жиром подопечного на ипподром, где со временем жеребенок превратился в легендарного Червонца.
Я спрашивал у Фридмана, как попал этот экземпляр в Одессу? Очень просто, из экспедиции. Какой-то старик продавал жеребенка, и Шура, повинуясь грустному взгляду его глаз, выложил за лошадку последний червонец. Отсюда и кличка. А вообще, по секрету, эта покупка состоялась только потому, что печальные взгляды Червонца напоминали Шуре его собственные в тот памятный вечер, после выступления деда на собрании в воинской части...
ОДЕССКИЕ ШТУЧКИ
«Пора кончать с этими одесскими штучками».
Несмотря на то, что местные вассалы Щербицкого бросились изо всех сил выполнять его бессмертное указание, с одесскими штучками до сих пор не покончено. Правда, во время попытки уничтожения Одессы как явления, им кое-что все-таки удалось. Учитывая уровень контингента, воплощающего в жизнь указания всего лишь дважды Героя (1974, 1977) Щербицкого, они бы с одинаковым чувством глубокого удовлетворения командовали колхозами где-то в Вапнярке или гнули политику партии в нужную к тому времени сторону, даже находясь минимум над пятиэтажным уровнем донбасской шахты. Но партия им приказала, рядовые ответили «есть» и прибыли в Одессу, о которой слышали столько нехорошего, чтобы уничтожить эти самые штучки. Справедливости ради необходимо отметить, что и до указания Щербицкого партийные руководители в меру своих скромных сил старались довести Одессу до общего знаменателя безликости советского города.
Да что там, однажды в Одессе побывал лично товарищ Щербицкий! Да еще с таким фурором, который вряд ли бы светил даже свалившимся в город инопланетянам. Приезжавшим в Одессу Пушкину, Мицкевичу, Гоголю и императору Александру Второму такая встреча могла только сниться. Транспортные артерии города на несколько часов замерли в параличе, тысячи людей опоздали на работу, троллейбусы и трамваи выстроились в дружные ряды по строгому ранжиру, все автомашины стояли, как во время уборки урожая. И только лично товарищ Щербицкий в окружении почетного эскорта катил по Пролетарскому бульвару, чтобы проведать главную для него достопримечательность Одессы - так называемый припортовый завод. Вот это был сюрприз для жителей города, не то, что одесские штучки «хохмача с порт-клуба» Жванецкого, которого местное руководство именовало только таким образом.
После визита высокого начальства борьба с одесскими штучками и их авторами стала вестись деятелями от пролеткульта более решительными методами. Не на жизнь в родной Одессе, а на творческую смерть, лишение гражданства, бегство в неподвластные товарищу Щербицкому города, вроде Мюнхена, Тель-Авива, Нью-Йорка, Парижа или даже Москвы.
Неплохим поводом к очередному тотальному наступлению на одесские штучки послужил спектакль «Шут гороховый», поставленный Давидом Макаревским почему-то в Театре юного зрителя и проходивший для пущей конспирации поздними вечерами. Город в срочном порядке покидала команда Ильченко и Карцева, а также другие люди, которые в общем-то умели думать, а некоторые писать, рисовать или просто шутить. Еще задолго до этого одна из местных газет опубликовала самый первый отчет о только-только начинающем Жванецком. Статья называлась «Як вам не соромно, т.Жванецький?» Крупномасштабной акцией победоносной борьбы против одесских штучек стало сражение с писателем Аркадием Львовым. К тому времени отдел фельетонов газеты «Известия» уже состоял практически из одних одесситов, которым не давали спокойно спать в родном городе не только лавры их землячки Татьяны Тэсс, но и воплощение в жизнь приказов гениального киевского секретаря его сатрапами местного пошиба.
А Аркадий Львов все-таки уехал. Но этого было мало. Вслед эмигрировавшему в «Маяке» вышел достойный этого издательства шедевр «Горький вкус "райских" яблок», где раскрывался хищный оскал горе-писателя, выгодно продавшего собственную дачу и воровавшего сюжеты произведений из старинных книжек. Местные писатели и литературоведы, о книгах которых одесситы не были наслышаны, вовсю проклинали бесталанного Львова, тщетно пытавшегося вступить в Союз писателей обманным путем и обрести таким образом творческое бессмертие рядом с ними. Не так давно мы узнали, что писателя Львова признал мир, и даже прочитали его рассказ в «Огоньке». А в те годы известная одесская журналистка, ставшая сегодня рупором идей перестройки, не уставала доказывать: Аркадий Львов способен только на свидетельствующие о психическом нездоровье убогие сексуальные рассказики и клевету на светлый облик социалистической Одессы по небезызвестной кормушке ЦРУ с названием «Свобода».
Со страниц газеты «Знамя коммунизма» ей вторил выдающийся ученый, преподаватель одесского университета, еще раз поясняющий читателям, что вреднее Львова вора насчет сюжетов мир на свет не производил. И то, что он пишет - даже не мечта графомана. Словом, желающих помочь товарищу Щербицкому в борьбе с одесскими штучками было тогда куда больше, чем ждущих сегодня Закона о въезде и, что более важно, о выезде.
Все-таки, говоря об одесских штучках, не хочется вспоминать о далеких временах, когда пал в неравной борьбе их последний бастион. Тот самый портклуб, где начинал Жванецкий. Заключительным победоносным аккордом в борьбе с одесским духом было увольнение директора клуба Валерия Шаронова из-за фразы его диск-жокея «Американская музыка - лучшая в мире». Представляете, это в то незабываемое время, когда все самое лучшее в мире было только отечественного производства. Особенно кретины. И портклуб как таковой ушел в небытие. Однако, несмотря на громкие победы идеологов, одесские штучки сегодня снова завоевали право на существование, хотя когорта их авторов со стажем чересчур похудела из-за вредного влияния столицы и заграницы.
И все-таки, сейчас хочется вспомнить о совершенно иных одесских штучках. Можно было бы начать с рассказа о том, как, несмотря на плотный заслон, поставленный грузинским руководством (Чтобы ни один цитрус не ушел за пределы республики, пока не будет плана по сдаче мандарин государству!), этот товар все равно был доставлен на Привоз благодаря настойчивости, мужеству и героизму наших моряков-подводников. Таких отдающих меркантильностью историй предостаточно, и без них Одесса никогда не была сама собой. Но цикл «Одесские штучки» был начат рассказом об окололитературных событиях. И поэтому в первую очередь остается лишь продолжить его.
УНИКАЛЬНАЯ БИБЛИОТЕКА
Знаете, какое собрание книг в Одессе самое уникальное?
Если вы начнете перечислять: библиотека имени Горького, Литературный музей или даже собрание раритетов в доме зубного техника Эппельбаума, - глубоко ошибаетесь. Потому что самая уникальная библиотека в Одессе находится на улице Короленко. Это так же точно, как и то, что на улице Комарова живет человек по фамилии Бесноватый, а на Академика Павлова - Фюрер.
Библиотека, о которой держится речь, собиралась на протяжении очень многих лет. Каждый из нас примерно представляет сам себе, как приобретаются книги. Кто-то покупает их в магазине, большинство - на книжном базаре, некоторые крадут, где только можно и особенно нельзя. Есть такие, что меняются по принципу: вы мне подарите книжку, а я вам не отключу газ. Так вот эта библиотека такими способами не собиралась, и книжки на предъявителя в ней отсутствуют.
Ее уникальность - и в том, что любой том не стоил собирателю больше пяти копеек. А ценна практически каждая книга не потому, что на базаре она стоит минимум пять номиналов, а из-за автографа автора. Если вы думаете, что эта библиотека принадлежит космонавту, известному артисту, не говоря за кладовщика бакалейного склада - так вы опять ошибаетесь. Ее собрал одессит -и этим все сказано.
Первым томом и основой его библиотеки стал справочник, позаимствованный лет пятнадцать назад в одном из кабинетов издательства «Черноморьска комуна». Затем библиотеку пополнили тощие тематические планы различных столичных и республиканских издательств. Дальнейшее было делом техники: книги с автографами известных писателей посыпались на полки в этом доме со скоростью града наград на Л.И.Брежнева после выхода в свет знаменитой на весь мир трилогии. Хотя, честно говоря, книг Леонида Ильича в уникальной библиотеке почему-то нет. Несмотря на то, что звездастый автор охотно сыпал автографами под любыми бумажками в виду своей отзывчивой натуры.
Если вы захотите создать уникальную библиотеку аналогичным образом, сразу предупреждаю: каждая книга нам обойдется уже не в пять копеек, а в шесть. А теперь - инструктаж для пополнения личного собрания книг.
Наш герой делал это таким образом. Он выписывал из издательских планов интересующие его новинки и следил за «Книжным обозрением» так же внимательно, как каждый второй моряк за каждым третьим по указанию первого на чужом берегу. Стоило только появиться сообщению, что интересующая Библиофила книга вышла из печати, как он приводил в действие механизм по ее бесплатному получению. Кстати говоря, этот справочник лишний раз подтверждает, что при книжном дефиците Союз писателей не такая уж бесполезная структура.
Чем должен отличаться подлинный писатель? Прежде всего добротой, человечностью, отзывчивостью, и если он еще и умеет складно гнать строки - это тоже не в укор. И хотя у нашего Библиофила к огромному его счастью никаких родственников-конкурентов через маму не было, он начинал письмо примерно следующим образом:
«Уважаемый и давным-давно нами любимый Дормидонт Мастадонович Ферапонтиков! Мы с моим парализованным братиком Димой следим за вашим замечательным творчеством с тех пор, как научились ездить в инвалидных колясках. С большим удовольствием по несколько раз в год перечитываем ваши знаменитые на весь мир романы «Буерак», «Чертополох», «Ковыль», «Звезда над колхозом», «Фабричный гудок». В нынешнем году мы с парализованным братиком Димой долго и тщетно разыскивали вашу новую книгу «Будни райкома», которая стала раритетом уже за день до выхода из печати.
К нашему великому сожалению, эта замечательная книга, учитывая вашу небывалую популярность, продавалась в магазинах только из-под прилавка ограниченным тиражом. Несмотря на это, мы решились ради любимого писателя выкроить из нашего скромного бюджета тридцать рублей, копившиеся в течение решающего года пятилетки для покупки лекарств парализованному братику Диме, и приобрести эту книгу. Но пока мы с парализованным братиком Димой добирались к магазину, вашу книгу скупили на корню спекулянты, и теперь продают ее на «толкучке» по цене нам, увы, не доступной.
Я, конечно, ради вашей книги мог бы самостоятельно бросить на месяц есть, пить, посещать кинотеатры и включать электричество. Но как быть, если на руках парализованный братик Дима, не говоря уже о бабушке со склерозом и двенадцатью рублями пенсии? Мне очень стыдно, но ради любви к вашему творчеству и своему парализованному братику Диме, которому ваши книги заменяют гематоген и пурген, я очень прошу, если, конечно, возможно, вышлите нам, пожалуйста, вашу очередную прекрасную книгу, которой будем наслаждаться не только мы с парализованным братиком Димой, но и вся интеллигенция нашего города, которой не по карману цены базарных акул. С уважением..."
Конечно, это не более чем рабочая болванка послания писателю. Потому что наш Библиофил не был таким идиотом, чтобы просить у ферапонтиковых бестселлеры типа «Будни райкома». Он изыскивал книги с менее звучными названиями и писателей с более известными фамилиями.
После отправки таких посланий жизнь собирателя книг превращалась в сплошную беготню. Он неугомонно носился между родным домом и почтовым отделением со свесившимся изо рта от трудового энтузиазма языком. Думаете легко с утра до вечера ломать печати на бандеролях и извлекать из них тяжелые тома с автографами писателей, начинающихся словами «Дорогим Библиофилу и его братику Диме...»
Со временем нашего книголюба парализованный Дима стал раздражать, да так сильно, словно он существовал в действительности. Писатели посылали свои новые творения уже безо всяких просьб, зато с пожеланиями не только самому Библиофилу, но и его парализованному родственнику. Дамы, которым книголюб демонстрировал многочисленные подарки своих друзей-писателей перед тем, как выключить свет, задавали вопрос насчет братика Димы. Некоторые вдруг торопливо начинали одеваться в полутьме, полагая: книголюб выгоняет братика из квартиры на ночь глядя, чтобы уделить гостье чересчур повышенное внимание. Они упрекали Библиофила в бессердечии и исчезали навсегда. Многие стали интересоваться не столько качеством деловых советов книголюба, раздаваемых благодарившим его на титулах книг писателям, сколько судьбой никогда не виданного братика. Раздражение книголюба несколько снижали посылки сердобольных писателей парализованному Диме. Их деликатесное содержание было настолько разнообразным, что Библиофилу срочно начали завидовать люди, получавшие посылочное подкрепление из Штатов.
Из сэкономленных таким образом средств Библиофил расщедрился на очередной справочник о новых приобретениях Союза писателей, быстро выискав в нем следующую порцию потенциальных жертв. Однако очередная массированная бомбардировка библиотеки книголюба и его убогого брата Димы уже не могла существенным образом повлиять на принятое ранее решение.
Отчаявшийся от нескромных вопросов книголюб проатаковал своих постоянных поставщиков новым посланием, в котором рассказал о том, что любимый парализованный братик Дима скоропостижно скончался, сжимая в окоченевших руках последнюю книгу каждого, кому было адресовано письмо. С тех пор автографы с удвоенной энергией стали распространяться исключительно на осиротевшего Библиофила.
Наверняка далекие потомки с удивлением будут размышлять об уникальном человеке, жившем в нашем городе в конце двадцатого столетия, который сумел положительно повлиять на творчество целой плеяды известных писателей. Ведь практически на каждой книге этого уникального собрания есть надпись «Дорогому Библиофилу... с уважением, автор». Сами понимаете, что такие надписи просто так не делаются. Поэтому я не называю имени книголюба. Уникальная библиотека гарантирует Библиофилу и без этого право на долгую память людей, а, быть может, и на литературоведческие исследования о его жизни через много-много лет.
ОБЫСК
«Чистосердечное признание облегчает вину, душу и работу следователя».
Когда-то Хаим Вайсман был ювелиром. Не таким популярным, как Николай Сантамария, родившийся на Пишоновской, но все-таки. А малоизвестные одесские ювелиры тоже были способны на кое-какие чудеса по части искусства, фуфель, который исполнил Исраэль Рахумовский, украсил ни много, ни мало, как Лувр, И только после признания самого мастера созданная им корона скифских царей все равно осталась в том же Лувре, правда в экспозиции подделок. Но Лувр - это вам не Одесский музей бывших изящных искусств, а Хаим Вайсман все равно чего-нибудь да стоит. Не зря его изделия когда-то продавались даже в ювелирном магазине Богатырева на Дерибасовской, 16. И, нужно сказать, там бывали вещицы, которые вполне могли бы украсить не только Лувр, но и личное собрание самого товарища министра внутренних дел Щелокова.
Вайсман жил в то удивительное, ни на что не похожее время, которым до 1985 года восхищались потомки победившего пролетариата. Однако Хаим не понимал, какое счастье свалилось на него и всю остальную страну, и он проклинал революцию вместе с ее неразберихой и кошмарами нецензурными словами полового значения. Шел двадцатый год, и будущее для Хаима Вайсмана было столь же неопределенно, как факт признания первого социалистического государства Танзанией.
Этот день для Хаима складывался в общем-то удачно, ему удалось выменять несколько патефонных пластинок с записями Плевицкой на четыре картофелины. Правда, пришлось добавить к пластинкам иголку для примуса, но это уже не играло никакой роли для хозяйства Вайсмана, потому что сам примус у него таинственно исчез после Бог знает какого по счету обыска.
Одессу в те годы ощупывали с такой тщательностью, на которую был способен только импотент, прижавший к стене гимназистку. Но даже при равном отношении ко всем гражданам, что усиленно рекламировалось победившим классом, к ювелирам все равно питали особое пристрастие. Построение социализма требовало не только высокой сознательности, но и презренного металла. Того самого, из которого в будущем вчерашние революционеры, а сегодняшние правители гарантировали отливку унитазов. И в те бурные годы из города выжали столько драгоценностей... За них можно было нанять весь остальной мир, чтобы тот за пару лет построил самое справедливое общество в отдельно взятой за горло стране. Однако, несмотря на повальную конфискацию личного валютного имущества граждан для построения светлого будущего их потомкам, средств все равно не хватало. Поэтому обыски повторялись снова и снова.