Такое милое положение длилось почти три недели. Можно ли выразить словами, насколько хороша жизнь, когда ты просто любишь ее? Дни, полные радости, и ночи, полные наслаждения, скрипки нежности, возбуждение от работы, невыразимое счастье пробуждения, а впередистолько времени, целый нескончаемый день, прежде чем снова заснешь, застыв в позе смерти на своей подушке. Наверное, я не способна быть до конца благодарной ни небесам, ни Богу, ни моей матери, за то, что они дали мне возможность жить на этой земле. Все и так было моим: свежие или влажные простыни, плечо любовника рядом с моим или одиночество, серый или голубой океан, гладкая, ровная дорога, ведущая к студии, музыка из радиоприемника, изучающий взгляд Льюиса
И вдруг я наткнулась на непреодолимое препятствие. Во мне проснулось чувство вины. Каждый вечер меня мучило ощущение, что я покидаю его навсегда. Всякий раз, когда я приезжала на съемочную площадку, где он работал, захлопывала дверцу машины и шла к нему уверенным шагом женщины, у которой все «о-кей», видя его хмурое, нервное, задумчивое лицо, я думалане обманываю ли я сама себя не была ли вся моя жизнь, с ее радостью, любовью и самодостаточностью просто глупой ловушкой не должна ли я бежать к нему, схватить его в свои объятия и спросить но о чем? Что-то пугало меня. Я чувствовала, как меня тянет к чему-то неведомому, нездоровому, но, без сомнения, реально существующему. Поэтому я брала себя в руки, улыбалась и говорила: «Привет, Льюис», и он улыбался мне в ответ. Несколько раз я видела его в работе. Он замирал, подобно зверю, перед алчущей камерой, а затем делал несколько осторожных движений, похожий на льва, изнывающего от тоски в зоопарке, в чьи безжалостные глаза невозможно смотреть.
А потом Болтон решил его купить. Это было нетрудно: во всем Голливуде едва ли нашелся бы продюсер, способный отказать ему, и Джей Грант не был исключением. Болтон встретился с Льюисом, предложил более выгодные условия и перекупил контракт с Джеем. Я пришла в бешенство, тем более, что Льюис отказывался говорить об этой встрече. Мне пришлось буквально замучить его вопросами.
Там был большой стол. Он сидел за ним с сигаретой во рту. Он попросил меня подождать, потом снял трубку и кому-то позвонил.
А дальше?
На столе лежал журнал. Я стал его листать.
Ситуация начинала меня забавлять. Приятно было представить, как какой-то юнец листает журнал в присутствии самого Болтона.
А потом?
Когда он повесил трубку, то спросил, не думаю ли я, что нахожусь у дантиста.
И что ты ответил?
Что я никогда не был у дантиста, у меня очень хорошие зубы.
В подтверждение сказанного он наклонился ко мне и оттопырил пальцем верхнюю губу, обнажив белые и острые, как у хищника, клыки. Я кивнула в знак согласия.
А потом?
А потомничего. Он что-то промычал и сообщил мне, что я должен ценить его внимание и тому подобное. И что он оплачивает мой контракт, что он позаботится о моей карьере постой, как он сказал? успешной карьере.
Он неожиданно рассмеялся.
Я и успешная карьера!.. Я сказал ему, что это меня не интересует, все, чего я хочузаработать кучу денег. Кстати, знаешь, я нашел «Ролс».
Что??
Ну, «Ролс», такой, о каком вы с Полом на днях говорили. В который можно сесть не нагибаясь. Я нашел его для тебя. Ему лет двадцать, но он очень высокий и весь позолочен изнутри. Он у нас будет через неделю. Болтон предложил мне достаточно денег для первого взноса, вот я и подписал контракт.
Я была потрясена.
Уж не хочешь ли ты сказать, что купил мне «Роллс-Ройс»?
А разве тебе этого не хотелось?
Ты что же, собираешься таким вот образом осуществить все мои детские мечты? Сумасшедший!
Он сделал нежный, успокаивающий жест, который немного состарил его. Мы словно поменялись ролями. Вся ситуация, оставаясь чисто платонической, приобрела комичный оттенок. Трогательный, но комичный. Он, видимо, понял это по моему лицу и нахмурился.
Я думал, ты обрадуешься, сказал он. Извини, мне пора идти.
Прежде чем я успела сказать хоть слово, он встал и ушел с террасы. Мучаясь раскаянием, я отправилась в постель, однако около полуночи проснулась и написала Льюису благодарственную записку, составленную в столь слащавых выражениях, что в конце концов была вынуждена кое-что вычеркнуть. Я засунула послание ему под подушку и потом долго не могла заснуть, ожидая его прихода. В четыре утра его все еще не было, и с облегчением, к которому примешивалась печаль, я заключила, что он, наконец то, нашел себе любовницу.
Желая выспаться, я отключила телефон и поэтому не имела ни малейшего представления о случившимся, когда в полдень, все еще зевая, приехала на студию. Кэнди, с потемневшими от волнения глазами, вскочила мне навстречу. Можно было подумать, что ее электрическая пишущая машинка каким-то чудом подключилась к ее ногам.
Кэнди обвила меня руками за шею.
Дороти, что ты обо всем этом думаешь?
Бог мой, о чем?
Меня вдруг посетило ужасное видение: мне предлагают выгодный контракт, а Кэнди, несмотря на то, что я пребываю в абсолютно нерабочем настроении, не позволяет от него отказаться. Надо сказать, что хотя я с детства обладаю отменным здоровьем, окружающие относятся ко мне как к умственно отсталой.
Ты ничего не знаешь?
Ее лицо засветилось еще большим удовольствием:
Джерри Болтон умер.
Должна признать, что я, как и Кэнди, и как многие другие на студии, восприняла это известие с радостью. Я присела напротив Кэнди и заметила, что она уже успела достать виски и два стакана, словно желая отпраздновать событие.
Что значитумер? Льюис видел его еще вчера днем.
Убит.
Она была на седьмом небе от счастья. Я невольно спросила себя, не следует ли возложить ответственность за ее мелодраматические повадки на мои велеречивые литературные творения.
Кем?
Кэнди заговорила как-то сбивчиво и жеманно:
Не знаю, как и сказать Кажется, нравы мистера Болтона были э-э-э
Кэнди, резко сказала я, у каждого из нас те или иные нравы. Говори яснее.
Его нашли в одном из «этих» домов, около Малибу, кажется, он был там постоянным клиентом. Он пришел с молодым человеком, который исчез. Он и убил Болтона. По радио сказали, что это было зверское убийство.
Джерри Болтон неплохо умел скрывать свое истинное лицо на протяжении тридцати лет. Тридцать лет он играл роль безутешного, целомудренного вдовца. И все это время поливал грязью некоторых женоподобных актеров, губя их карьеры, как теперь выяснилосьс целью самозащиты Бессмыслица какая-то.
Почему дело не замяли?
Думают, что убийца сразу же позвонил в полицию, а затемв газеты. Тело нашли в полночь. Предпринимать что-либо было поздно, и хозяин заведения все рассказал.
Я машинально взяла стакан, но сразу же с отвращением поставила его обратно на стол. Было рановато начинать пить. Я решила пройтись по студии. Везде царило оживление, даже веселье, что мне несколько претило. Чья бы то ни было смерть не могла меня радовать. Все эти люди в свое время были либо унижены, либо уничтожены Болтоном, и теперь двойное известие о его тайной жизни и ужасной смерти доставляло им какое-то противоестественное удовольствие. Я пошла на площадку, где снимался Льюис. Его работа начиналась в восемь, и бессонная ночь вряд ли пошла на пользу его форме. Тем не менее, когда я нашла его, он непринужденно опирался на парапет, весело улыбаясь. Он подошел ко мне.
Льюис ты слышал, что случилось?
Да, конечно. Завтрашние съемки отменены. В знак траура. Мы можем поработать в саду.
Помолчав, он добавил:
Нельзя сказать, что я принес ему удачу.
Все это не на пользу твоей карьере.
Он махнул рукой, желая сменить тему.
Ты нашел мою записку?
Он посмотрел на меня, краска залила его лицо.
Нет, меня не было всю ночь.
Я рассмеялась.
Ты имеешь на это полное право. Я только хотела сказать, что очень благодарна тебе за «Ролс», просто все произошло так неожиданно, что я не смогла тебе толком объяснить Потом я так сожалела о случившимся
Ты никогда не должна раскаиваться из-за меня. Никогда.
Его окликнули. Он был задействован в любовной сцене вместе с восходящей звездой Джун Пауэр, брюнеткой с вечно приоткрытым ртом. Она с нескрываемым удовольствием бросилась ему в объятия, и я поняла, что отныне Льюис перестанет ночевать в моем доме. В конечном счете, это было только естественно, и я отправилась в буфет, где меня ждал Пол.
Глава восьмая
«Ролс» оказался огромным и прелюбопытным: туристский автомобиль грязно-белого цвета с черными сидениямивернее, они когда-то были чернымии с многочисленными деталями отделки из потускневшей меди. Модель 1925 года, это в лучшем случае. Настоящий монстр. Поскольку мой гараж вмещал всего одну машину, нам пришлось припарковать его в саду, где и так не хватало места. По обе стороны от него торчали высокие стебли сорняков, что выглядело совершенно очаровательно. Льюис, как завороженный, ходил вокруг авто кругами и даже покинул свое любимое кресло на террасе ради подушек его заднего сидения. Постепенно оно заполнилось его книгами, сигаретами и бутылками, и, возвращаясь со студии, он устраивался там, выставив ноги из открытой дверцы и наполняя свои легкие смесью аромата ночи и затхлого запаха, исходившего от старых сидений. Слава Богу, он и не заикался о том, чтобы на нем ездить, это было главным. Я вообще не могла понять, как он умудрился привести его к дому.
С обоюдного согласия, мы решили мыть автомобиль каждое воскресенье. Тот, кому в жизни не доводилось мыть в воскресное утро «Ролс» 1925 года, стоящий, как памятник, в запущенном саду, лишил себя великого удовольствия. Часа полтора мы драили его снаружи и примерно полчасавнутри. Начиналось это так: Льюис помогал мне, занимаясь фарами и радиатором, а потом я одна колдовала над сидениями. Салон становился моим царством, и я превращалась в домохозяйку, причем куда более усердную, нежели в своем собственном жилище. Я протирала подушки особым восковым составом, затем до блескакуском замши. Потом наступал черед застекленных окошечек приборной панели: сначала я дышала на них, а после терла фланелькой, и, наконец, моим счастливым глазам являлся сверкающий спидометр с максимальной отметкой 80 миль в час. В это время, снаружи, Льюис в майке с коротким рукавом занимался шинами, спицами и бамперами. К половине первого «Ролс» сиял, как новогодняя игрушка, и мы страшно радовались, глядя на него, ходили вокруг с коктейлями в руках, поздравляя друг друга с окончанием утренней работы. И я скажу вам почему: в этом не было никакого смысла. Пройдет еще неделя, но скорее машину затянет дикий виноград, чем мы когда-нибудь ею воспользуемся. Однако в следующее воскресенье все повторится сначала. Мы с Льюисом как бы вновь открывали для себя радости детствасамые искренние, чистые и глубокие. А на следующий день, в понедельник, нам снова предстояло вернуться к работе за деньги, вполне конкретной и размеренной, которая позволяла есть, пить и спатьработе, успокаивающей общественное мнение на наш счет. Но как же я иногда ненавидела Это мнение и Эту работу! Впрочем, странно, поскольку стоит ненавидеть жизнь вообще, а мне она как раз нравилась, причем во всех своих проявлениях.
Одним прекрасным сентябрьским вечером я лежала на террасе, облачась в свитер Льюисатяжелый, колючий и теплый, именно то, что я люблю. Я с трудом заставила его отправиться со мной в магазин, где он, благодаря своим весьма неплохим доходам, и пополнил несуществующий гардероб. Я часто одалживала у него свитеры, как, впрочем и у всех, с кем когда-либо жилаединственный недостаток, за который они могли бы меня упрекнуть Я подремывала, читая в то же время наиглупейший сценарий, в который мне предстояло в трехнедельный срок вписать диалоги. Речь там шла о какой-то безмозглой девице, повстречавшей умного и образованного молодого человека, и расцветшей после первого же их свидания, или что-то в этом духе. Вся беда в том, что эта безмозглая девчонка показалась мне куда умнее и образованнее того юноши. Но в любом случае, я держала в руках бестселлер, и менять сюжетную линию было никак нельзя. Поэтому я зевнула и с искренней надеждой подумала, что вот-вот вернется Льюис. Однако вместо него заявиласьпроездом из Цинеситызнаменитая, бесподобная Лола Кревет в жалком твидовом костюмчике и с огромной брошью на воротнике.
Она остановилась у моего скромного жилища, шепнула несколько слов своему шоферу и рывком открыла ворота. Ей не сразу удалось обойти «Ролс», а когда она увидела меня, в ее глазах застыло немое изумление. Должно быть я выглядела довольно необычно, с упавшей ниже бровей челкой, в огромном свитере, возлежа в плетеном шезлонге, с бутылкой виски перед собой, наподобие одиноких алкоголичек, героинь Теннеси Уильямса, которые мне так нравились. Лола остановилась в полуметре от трех ступенек, ведущих на террасу, и трагическим голосом произнесла:
Дороти, Дороти
Я посмотрела на нее с удивлением. Лола Кревет была национальным достоянием; она никогда и нигде не появлялась без телохранителя, любовника и, как минимум, пятнадцати фоторепортеров. Что она делает в моем саду? Мы уставились друг на друга, как две совы, и я не могла не отметить, что она превосходно следит за собой. В свои сорок три она сохранила красоту, кожу и стать двадцатилетней девочки.
Дороти снова сказала она.
Я медленно приподнялась на шезлонге и самым бесцветным голосом, какой только допускала элементарная вежливость, проквакала:
Лола
Тут она с грацией юной лани бросилась вверх по ступеням, отчего ее грудь мелко задергалась под костюмчиком, и упала в мои объятия. Я наконец осознала, что мы обе, я и она, вдовы Фрэнка.
Боже мой, Дороти, стоит мне подумать, что меня здесь не было что тебе одной, совсем одной пришлось обо всем позаботиться Да, я знаю ты была просто великолепна, все это говорят Я просто не могла не заехать к тебе Просто не могла
Последние пять лет она даже не вспомнила о Фрэнке, ни разу не приехала его проведать. И я подумала, что ей просто нечем занять вечер, или же новый любовник оказался не в состоянии удовлетворить ее чувственные аппетиты. А никто так, как скучающая женщина, не падок на чужое горе. Я философски предложила ей сесть, выпить, и мы принялись петь хвалу Фрэнку. Начала она с того, что покаялась в краже Фрэнка (но страсть извиняет все), я жес того, что простила ее (ведь время лечит все), потом разговор потек дальше. Вообще-то Лола меня немного развлекала. Она говорила штампами, театрально акцентируя свои восторги и возмущения. Мы вспоминали с ней лето 1959 года, когда появился Льюис.
Улыбаясь, он спрыгнул с бампера «Ролса». Льюис был строен и красив, как мало кто из мужчин. На нем был старый пиджак и джинсы, волосы черной волной падали на глаза. Я увидела, собственно говоря, то, что видела каждый день, но, поймав взгляд Лолы, почувствовала это с новой остротой. Звучит довольно странно, но она споткнулась. Споткнулась, как лошадь перед препятствием, как женщина перед мужчиной, которого она захотела сразу и страстно. Улыбка Льюиса погасла; он ненавидел незнакомцев. Я дружески представила их друг другу, и Лола тут же пустила в ход все свое оружие.
Она не была ни дурой, ни дешевой кокеткой. Эта женщина имела голову на плечах, положение и профессиональный вес. Я просто восхищалась ее игрой. Она и не пыталась ослепить или восхитить Льюиса, а сразу переняла наш стиль отношений, поговорила о машине, небрежно наполнила свой стакан и как бы вскользь поинтересовалась его планамикороче говоря, являла собой женщину дружелюбную, открытую, и страшно далекую от «всего этого» (то есть, от Голливуда). Но в брошенном на меня взгляде я совершенно ясно прочла, что она принимает Льюиса за моего любовника и решила его увести. После бедняги Фрэнка это уж чересчур, и все-таки Признаюсь, я почувствовала легкое раздражение. Одно дело развлекаться с Льюисом, но снова делать из меня дуру Просто страшно, на какую глупость может толкнуть тщеславие. Впервые за эти шесть месяцев я позволила себе жест собственницы в отношении Льюиса. Он сидел на земле, смотрел на нас и почти ничего не говорил. Я протянула ему руку:
Прислонись к моему креслу, Льюис, оно послужит тебе спинкой.
Он прислонился, и мои пальцы машинально заблудились в его волосах. Он тут же, с неожиданной властностью, откинул голову назад, прямо мне на колени; его глаза были закрыты, он казался абсолютно счастливым, и я отдернула руку как от ожога. Лола побледнела, но это не доставило мне никакого удовольствия: я стыдилась себя самой.
Тем не менее, Лола продолжала что-то говорить, сохраняя полное хладнокровие, тем более похвальное, что Льюис так и не убрал голову с моих колен и, казалось, потерял всякий интерес к беседе. Сейчас мы с ним очень походили на любовников, и когда первая неловкость прошла, я едва не расхохоталась. Наконец Лоле это надоело и она встала. Я тоже поднялась, чем, разумеется, побеспокоила Льюиса. Он встал, потянулся и уставился на Лолу с таким ледяным нетерпением и скукой во взоре, так явно торопя ее уход, что в ответ она одарила его холодным взглядом, каким обычно смотрят на неодушевленные предметы.