Потому что он любит тебя. Но если Пол попытается бросить или обидеть тебя, я и его убью.
Боже мой, да ты сумасшедший! И многих ты отправил на тот свет до нашей встречи?
Никого. Не было причины. До встречи с тобой я никого не любил.
Он вскочил и зашагал по комнате, потирая подбородок. Мне казалось, что мой кошмарный сон продолжается.
Понимаешь, до шестнадцати лет все только и делали, что били меня. Мне никто ничего не дал. А потом я вдруг всем сразу понадобился. Мужчинам, женщинамвсем, но при условии, что я э-э-э что я
Этот стыдливый убийца перешел все границы. Я оборвала его:
Да, понятно.
Никто ничего не дал. Понимаешь? Никто и ничего, за просто так. Никогда и ничего бесплатно. Все. Кроме тебя. Лежа в кровати там, наверху, я был уверен, что и ты ну войдешь однажды и
Он покраснел. Боюсь, что я тоже. Я казалась себе то Дж. Х. Чейзом, то Кэтлин Норрис. Я потеряла дар речи.
Когда же я понял, что все делается просто так, от чистого сердца, я полюбил тебя. Все очень просто. Знаю, ты считаешь меня слишком молодым, предпочитая Пола Бретта. Я не интересую тебя, но я, по крайней мере, могу защищать тебя. Вот и все.
Вот и все. Как он и сказал. Вот и все, вот и все Я сама засунула себя в осиное гнездо. И ничего не могу с этим поделать. Мне конец. Тогда на дороге я вытащила из канавы безумца, убийцу, жертву навязчивой идеи. Пол снова оказался прав. Пол всегда прав.
Ты не держишь на меня зла за это? мягко спросил Льюис.
Я не ответила. Как можно за что-то «не держать зла» на человека, убившего троих, дабы угодить одному? Его вопрос звучал немного по-детски, подумала я, вернее попыталась подумать, поскольку голова моя в тот момент была совершенно пуста.
Ты знаешь, Льюис, что мой долг передать тебя в руки полиции.
Как хочешь, спокойно сказал он.
И я немедленно позвоню туда, слабым голосом добавила я.
Он поставил передо мной телефон, и мы оба уставились на него, как на пустое место, словно к нему не был подведен шнур.
Как ты сделал это? спросила я.
Начнем с Фрэнка. От твоего имени я договорился с ним о встрече в мотеле, предварительно забронировав номер по телефону. Я вошел через окно. Как разобраться с Болтоном, я понял сразу. Я якобы уступил его домогательствам. Он тут же согласился встретиться со мной в одном отеле с сомнительной репутацией. Он был очень доволен. Я мог свободно входить и выходить, так как ключ он отдал мне. Меня никто не видел. Что же касается Лолы, то я провел всю ночь под ее машиной, откручивая болты на передних колесах. Вот и все.
Я могла сохранить все в тайне и просто вышвырнуть Льюиса из дома. Но это было все равно что выпустить на улицу льва. Он станет следить за мной издалека и продолжать убивать, как заведенный. Я могла приказать ему покинуть город, но он подписал долгосрочный контракт, и студия разыщет его везде, куда бы он ни направился. И я не могла заявить на него в полицию. Я вообще не могла ни на кого заявить. Я оказалась в ловушке.
Знаешь, сказал Льюис, никто из них не страдал. Все происходило очень быстро.
Как это милосердно, съязвила я. Ведь ты вполне способен зарезать перочинным ножом.
Ты отлично знаешь, что это не так, ласково сказал он.
Он взял мою руку. Несколько мгновений я бессознательно позволяла ему удерживать ее. А потом вдруг вспомнила, что его теплые, нежные, тонкие пальцы убили трех человек, и удивилась, почему это меня больше не ужасает. Решительным движением я высвободила свою руку.
А тот вчерашний парень, ведь и его ты хотел убить, не так ли?
Да, но это было бы полным идиотизмом. Я сдуру принял дозу ЛСД и не ведал, что творю.
Но даже без этого Льюис, ты хоть понимаешь, что ты натворил?
Он посмотрел на меня. Я пристально изучала его зеленые глаза, совершенную линию рта, черные волосы, мягкую кожу в поисках хоть какого-то признака понимания или признака садизма, но ничего не обнаружила. Ничего, кроме безграничной нежности ко мне. Он смотрел на меня, как смотрят на ребенка, устроившего истерику из-за пустяка. Могу поклясться, глаза Льюиса говорили, что он прощает меня. Такого вынести я уже не могла и разревелась. Он обнял меня, ласково погладил по голове, и я не оттолкнула его.
Между нами говоря, шепнул он, сегодня утром мы оба уже достаточно поплакали.
Глава одиннадцатая
Разумеется, у меня страшно разболелась печень. Всякий раз, когда происходит что-то серьезное, случается приступ. Этот длился два дня и дал мне сорокавосьмичасовую передышку, во время которой я не могла думать ни о чем другом. Потом боль постепенно отступила, и мой мозг снова был готов к принятию решений. Может показаться, что два дня мученийневеликая расплата за три трупа, но критиковать меня за это способен лишь тот, кто сам никогда не корчился от печеночных коликов. Когда я, все еще не до конца окрепнув, выбралась из постели, то просто не могла больше мириться с существованием каких бы то ни было проблем. Я просто поставила на них крест. По значимости я мысленно уравняла преступления Льюиса со своим подоходным налогом. Кроме того, бедняга все два дня не отходил от меня ни на шаг, колдуя над компрессами, лекарствами и отваром ромашки. Он был до смерти перепуган, и я просто не могла укусить кормившую меня руку.
Тем не менее, я решила разобраться с ним раз и навсегда. И едва я снова оказалась в состоянии проглотить бифштекс и запить его виски, я позвала Льюиса в гостиную и предъявила ему свой ультиматум:
1) Он должен торжественно поклясться никого больше не убивать без моего на то позволения. (Конечно, я никогда бы такого не разрешила, но сочла за благо оставить ему некоторую надежду.)
2) Он прекратит принимать ЛСД.
3) Он наконец постарается обзавестись собственным жильем.
В третьем пункте я немного лицемерила. Он с самым серьезным видом со всем согласился. И все же, не желая жить под одной крышей с садистом, я путем наводящих вопросов попробовала выяснить, какой отпечаток оставили на нем эти три преступления. Он мягконе настойчиво, а именно мягкозаверил меня, что никакого. Он, по его собственным словам, не испытывал ни горя, поскольку плохо знал убитых, ни удовольствия. Это относилось ко всем троим. Также его не мучили ни угрызения совести, ни ночные кошмары; короче говоря, у него не было морали. Я вдруг забеспокоилась: а куда же подевалась моя?
За время болезни Пол Бретт дважды приезжал навестить меня, но я отказывалась его принять. Когда болит печень, больше всего на свете хочется одиночества. А мысль показаться своему любовнику с пожелтевшей кожей, немытыми волосами и опухшими глазами казалась просто оскорбительной. С другой стороны, присутствие Льюиса меня совершенно не смущало. Возможно потому, что между нами ничего не было. А когда в то утро он сказал, что любит меня, причем именно так, как он это сделал, я поняла: даже если я вся покроюсь лишаями, ему наплевать. С чисто женской точки зрения я никак не могла решить, хорошо это или плохо. Именно это я и попыталась втолковать Полу в ответ на его вежливые упреки, когда вернулась в офис.
Ты позволяешь Льюису заботиться о себе, а меня даже не хочешь видеть.
Я отвратительно выглядела. Ты бы потом даже не посмотрел в мою сторону.
Ты знаешь, просто смешно, сколько времени мне понадобилось, дабы убедиться, что между вами двоими ничего нет, но теперь я в этом уверен. Но с кем же он тогда спит?
Мне пришлось признать, что не имею ни малейшего представления. Наверное, две-три ночи он провел в объятиях какой-нибудь молоденькой киноактриски, но, с другой стороны, это были те самые ночи, когда он занимался с Болтоном или кем-то еще. Кроме того, Глория Нэш, восходящая звезда, превратившаяся после смерти бедной Лолы в «Номер Один», уже положила на него глаз и даже пригласила на вечеринкусоблюдая приличия, разумеется, а это значитвместе со мной. Я спросила Пола, будет ли он там, и Пол ответил, что да.
Я заеду за вами часа в четыре. Надеюсь, этот маленький вечер на троих закончится лучше, нежели тот достопамятный
Я тоже искренне надеялась.
Но все равно странно, что простая драка могла так тебя расстроить. Твои приступы, Дороти, отлично известны всему Голливуду. Первый был, когда Фрэнк сбежал с Лолой, второйкогда Джерри вышвырнул тебя после того, как ты обозвала его грязным ничтожеством, а третийкогда твоя бедная глупая секретарша выпала из окна. Но все это было значительно серьезнее, если можно так сказать.
Что ты хочешь, Пол? Я старею.
Значительно серьезнее Если бы он только знал! Боже мой, если бы он только знал На миг я представила себе его лицо и расхохоталась. От смеха потекли слезы, минут пять я никак не могла успокоиться. Мои нервы явно расшатались, и Пол сразу стал всепрощающим, терпеливым, по-американски надежным, мужественным и даже дал мне свой носовой платок вытереть потекшую косметику. Наконец я угомонилась, пробормотала какое-то наиглупейшее оправдание и в знак примирения чмокнула его в щеку. Мы были в моем офисе. Кэнди ушла, и он начал проявлять ко мне повышенный интерес. Мы решили поехать к нему, и я позвонила Льюису, чтобы он не ждал меня к ужину.
Он оказался дома и все это время с удовольствием возился с «Ролсом». Я велела ему хорошо себя вести, и тут меня снова разобрал смех. Он обещал до утра быть паинькой. С чувством полной нереальности происходящего я отправилась с Полом ужинать в ресторан Шасена, где со мной здоровались сотни людей, которых я не знала. Это было странно. Позже, ночью, лежа рядом со спящим Полом, голова которого, как обычно, покоилась на моем плече, а правая рука обнимала за талию, я вдруг ощутила страшное одиночество. Я владела тайной, смертельной тайной, не будучи человеком, которому вообще можно доверять чьи-либо секреты. Как и тогда, перед рассветом, сон не шел ко мне, а там, в пяти милях отсюда, в своей маленькой кроватке сладко спал мой сентиментальный убийца, и ему снились птицы и цветы.
Глава двенадцатая
Отправляясь на вечеринку к Глории Нэш, мы оделись особенно элегантно. Я залезла в черное, расшитое бисером платье, купленное в Париже по сумасшедшей цене; оно было с открытой спиной, остававшейся одним из моих последних козырей. Льюис, в смокинге, с черными блестящими волосами выглядел просто потрясающе: он походил на юного принца, в котором было что-то от фавна. Пол, также в смокинге, имел вид скучающего сорокалетнего богача, что только подчеркивали его светлые волосы с легкой проседью на макушке и ироничный блеск глаз. Я уже мысленно смирилась с неизбежной потерей нескольких бусин с платья, вызванной теснотой в «ягуаре» и зажатостью между двумя смокингами, когда Льюис торжественно поднял руку и сказал:
Я кое-что приготовил для тебя, Дороти.
Я вздрогнула, а Пол заговорщицки захихикал.
Это настоящий сюрприз, Дороти. Пойдем за ним.
Льюис прошел в сад, сел за руль «Ролса», что-то там нажал, и машина, издавая тихое, мерное урчание, мягко тронулась с места и остановилась рядом со мной. Льюис вышел из «Ролса», обошел его вокруг и с глубоким поклоном открыл дверцу. У меня не было слов.
По крайней мере, он сдвинулся с места, со смехом сказал Пол. Не удивляйся. Залезай скорее. Водитель, отвезите нас, пожалуйста, к дому мисс Глории Нэш, кинозвезды, на Сансет-бульвар.
Машина тронулась. Хотя нас разделяло стекло, в зеркале заднего обзора я поймала взгляд Льюисапо-детски счастливый, возбужденный, зачарованныйвзгляд юноши, страстно желавшего доставить мне удовольствие. Бывали моменты, когда жизнь совершенно меня обескураживала. Я отыскала в этой огромной клетке старомодное переговорное устройство и поднесла его к губам:
Алло, водитель, какое чудо движет этой махиной?
Я потратил весь свой недельный отпуск на ремонт. И не напрасно.
Я повернулась к Полу.
За последние три дня он мне все уши прожужжал о своем «Ролсе», улыбаясь сказал Пол. Можно подумать, что ему не больше двадцати.
Он тоже снял трубку переговорника.
Водитель, прислушайтесь к моему совету. Вам следует постараться очаровать хозяйку сегодняшней вечеринки. Ваше безразличие может быть дурно истолковано.
Льюис только пожал плечами. Я отчаянно надеялась, что этим вечером все будут со мной крайне любезны, и мой преступник не вздумает выкинуть что-нибудь дикое. Последние десять дней я только и делала, что готовилась к сегодняшней поездке, описывая Льюису будущих гостеймоих друзей и коллегв самом выгодном для них свете, и представляя Голливуд, эти джунгли порока, как сияющий рай трепетной любви. Когда с его губ срывалось язвительное замечание в тот или иной адрес, я тут же выдумывала какую-нибудь бесценную услугу, оказанную мне данным лицом года три назад; короче говоря, я вполне могла впасть в полный идиотизм или сойти с ума, если, конечно, еще не сошла.
Глория Нэш встретила нас у дверей своего «крохотного» тридцатидвухкомнатного особнячка. Все было на высоте: прожекторы в саду, ярко освещенный бассейн, внушительные жаровни-барбикью и вечерние туалеты. Сама Глория Нэш являла собой смазливую воспитанную блондинку. К несчастью, она родилась на десять лет (по меньшей мере) раньше меня и самым любезным образом непрестанно напоминала мне об этом фразами типа «Ах, Дороти, как тебе удалось сохранить такую фигуру? Потом непременно поделись со мной своим секретом» или взглядами, полными «искреннего» изумления, словно то, что я в свои сорок пять держалась на ногах без посторонней помощи было каким-то волшебством. В этот вечер она избрала второй вариант, и под ее удивленным взором я чувствовала себя воскресшим Тутанхамоном. Она тут же потащила меня «приводить в порядок мою прическу», словно я в этом нуждалась. На самом же деле так выглядел один из самых занудных и неизменных голливудских ритуаловженщинам полагалось собираться маленькими группками, орудовать расческами и каждые десять минут пудрить носы. По дороге Глория с любопытством болтала о Льюисе и засыпала меня вопросами, большинство из которых я просто игнорировала. В конце концов это стало ее раздражать, она позволила себе несколько намеков, которые я снова пропустила мимо ушей, а когда мы уже покидали ее очаровательный будуар, перешла в наступление:
Знаешь, Дороти, ты мне страшно нравишься. Да, да. Помню, еще ребенком я видела тебя в фильме э-э-э Ну неважно, кто-то же должен тебя предупредить. О Льюисе говорят страшные вещи.
Какие?
Кровь замерла у меня в жилах. Я едва не выкрикнула этот вопрос.
Фу, какая ты настойчивая Ну ладно Должна сказать тебе, что он безумно соблазнительный.
Нас с ним ничего ТАКОГО не связывает, ответила я. Так что за вещи?
Ну, говорят ты же знаешь, что здесь за люди говорят, что ты, Пол и он
Что? Что я, Пол и он?
Ты везде с ними обоими, и поэтому неизбежно
Наконец я поняла, что она хочет сказать, и вздохнула с облегчением.
И это все? игриво произнесла я, словно отвечая на детскую шутку (а ее намек на оргии выглядел именно так в сравнении с чудовищной правдой). О, всего-то! Это ерунда.
И оставив ее с отвисшей челюстью, я отправилась в сад посмотреть, не умудрился ли Льюис зарезать во время перемены блюд кого-нибудь виновного лишь в том, что ему не понравилось мое вечернее платье. Он спокойно беседовал с одной из голливудских сплетниц-журналисток. Успокоившись, я с головой окунулась в вечеринку, которая неожиданно удалась. Я встретила нескольких своих старых поклонников, и они, каждый на свой манер, отпускали столько комплиментов моему наряду и фигуре, что я поневоле увидела в своей больной печени путь к омоложению. Следует сказать, что я никогда не ссорилась со своими бывшими любовниками, при встрече они смотрели на меня с легким упреком и говорили: «Ах, Дороти, тебе стоит лишь захотеть, и», а потом предавались воспоминаниям, которые я далеко не всегда разделяла, поскольку память моя явно портилась с годами. Пол, улыбаясь, наблюдал за моей игрой с ними на расстоянии, и пару раз я перехватила взгляд ЛьюисаГлория вела упорную осаду. Но я решила больше о нем не беспокоиться. Я хотела получать удовольствие. Для себя. За последние дни я уже достаточно понервничала. Мне хотелось шампанского, аромата калифорнийской ночи и искреннего смеха добрых, храбрых, красивых голливудских мужчин, убивающих только на экране.
Я резвилась, как жаворонок, и была уже немного навеселе, когда, час спустя, ко мне присоединился Пол. Рой Дэрдрайдж, король вестернов, рассказывал мне, как еще пять лет назад я разбила ему сердце, и, теряя реальность под воздействием чувств и изрядных доз мартини, с мрачной враждебностью поглядывал на Пола, который воспринимал это с полнейшим равнодушием. Пол взял меня за руку и отвел в сторону.
Тебе весело?